Сейчас «контора» представляла собой несколько, соединённых дверьми и лестницами, помещений, расположенных на втором и третьем этажах, причём входы в некоторые из них были так умело скрыты переходами и фальшивыми стенами, что сосчитать их реальное количество и понять структуру конторы было проблематично. Самое интересное, что сильно перестраивать выкупленные помещения не пришлось.

Гостевой двор представлял собой поставленные вплотную кирпичные разноэтажные здания. Некоторые из них достигали даже пяти этажей. Фёдор выкупил три из них, записав на разные вымышленные фамилии. В искусстве подделки существующих в это время документов Попаданец имел практику ещё в своём времени, а сейчас лишь реализовывал навыки на практике.

Дело в том, что, как химик-любитель и «реставратор старины», Трубецкой незаметно для себя погрузился в изучение составов не только пороха, но и чернил и способов написания всевозможных текстов. Ему вообще нравилось древнее витиеватое письмо, причём, как русское, так и германское. А вот в рисовании иероглифов состояния «дзэн» он не испытывал.

В нынешнем теле Попаданец развил своё письмо до совершенства, благо, что его молодому телу и заниматься-то было нечем до пятилетнего возраста, кроме рисования и письма на дощечках. Причём краску он добывал из произрастающих на усадьбе растений, и гусей на птичьем дворе усадьбы было предостаточно. Мамки, глядючи на тихого Федюню, целыми днями разрисовывающего вензелями и буквицами дощечки, не нарадовались.

Естественно, в качестве образцов документов Трубецкой использовал архивные источники, а тексты переписывал неоднократно, поэтому выписал себе купеческие свидетельства на «купеческих братьев», реально существующие в книгах выдачи промысловых и купеческих свидетельств Твери, Новгорода и Рязани. Они отличались по манере написания и потому, в своё время, стали объектом пристального изучения Трубецкого.

Труднее было подобрать к этим свидетельствам реальных лиц, но оба «дядьки» Даньки Растворова сразу согласились сыграть роль указанных в документах персон. Вероятно, им было приказано исполнять все мои прихоти, связанные с организацией торговли.

Так вот, в зданиях пробили соединяющие их между собой двери и превратили три строения в единую конструкцию, имеющую три отдельных входа-выхода и три торговые лавки, каждая в две сажени длиной14, выходящих на Варварку.

Основной сферой торговли конторы предполагался экспорт льняных тканей: холст, полотно и крашенина, импорт и реэкспорт западноевропейского сукна, восточных шёлковых тканей и пряностей, бумаги, ювелирных изделий, оружия. Но к этому ещё нужно прийти, а пока Фёдор нанял портных, швецов, шубников, кафтанников, колпачников, шляпников, шапошников, рукавичников, сапожников и башмачников и открыл соответствующие мастерские, на первом этаже – цирюльню для сбора волоса и парикмахерскую для изготовления париков. Здесь Попаданец, в одном из зданий, организовал специальную мастерскую тайного сыска. В специальной мастерской создавали вещи для сыскарей и «топтунов».

Трубецкой в своей жизни был далёк от этой профессии, но много читал зарубежных детективов и книг про шпионов. В советское время эти книги доставались с большим трудом, а последнее время, с развитием компьютерных сетей их было очень много и некоторые писались бывшими профессионалами сыска и разведки, раскрывавшие в своих произведениях секретные методы работы. И такой поверхностной информации Попаданцу хватило, чтобы удивить и заинтересовать ребят заняться «игрой в шпионов».

Да, основной задачей «конторы» стала контрразведка, то есть – выявление простых агентов, агентов влияния и террористических групп. Политическая разведка, а именно разработка дружественных и оппозиционных Ивану Грозному кланов, была лишь прикрытием основной работы. Хотя, по мнению Попаданца, их оперативная разработка обязательно приведёт к англичанам.

Нищих в Москве было очень много. В основном они побирались на папертях многочисленных храмов и в торговых рядах. На улицах побираться было запрещено, но они всё равно стояли со своими корзинками везде. И не только стояли, но и дрались за каждый доходный клочок улицы, а им был любой городской перекрёсток.

Когда Фёдор показал «соколам» сшитый им лично зимний костюм нищего, Данька, Кузька, Тишка и Максимка брезгливо поморщились. Но когда Фёдор, сняв кафтан, надел «спецодежду», побрызгал на неё из стеклянного бутылька, и от рваных и сшитых воедино рубах и портков запахло рыбьей тухлятиной, Кузьку вывернуло.

– Вот, – удовлетворённо глядя и показывая пальцем на рвотную массу, сказал Фёдор. – Так должны реагировать на сыщика обыватели. Чем мерзопакостнее вы, или ваши агенты выглядите, тем больше у вас шансов сделать вашу работу. Запах поверхностный и исчезнет сразу, как только вы снимите эту одежду. Ароматические жидкости можно подбирать по «вкусу». Их мы наварили пока пять.

Фёдор действительно, «духи» вываривал из одежд, выменянных у нищих. Он вспомнил роман «Парфюмер», попробовал смазать лохмотья жиром, выварить в «перегонном кубе» и получил жутко пахнущую жирную субстанцию, трёх четырёх капель которой хватало, чтобы разбежались даже собаки. Поэтому чистый «костюм бомжа» можно было надевать без опаски чем-нибудь заразиться и взбрызнув себя особым «парфюмом» ничем не отличаться от настоящих нищих.

По государевому указу в черте «земляного города» было устроено несколько срубов для «инвалидов». В отличии от монастырских богаделен, сие учреждение относилось не к церковному, а к военному ведомству, а конкретно к ведению дворового воеводы и субсидировались из казны Большого царского двора. Инвалидами в это время называли вышедших по возрасту в «запас» одиноких воинов. Большинство из них, были, конечно, сильно увечные, ничем иным, кроме как подаянием, заработать не способные. Вот их-то и привлёк к оперативной работе Фёдор, поведя разъяснительные и вербовочные беседы.

Кроме костюмов «бомжей» фабрика «конторы» производила «фальшивые» одежды, меняющие форму, фасон и цвет, путём выворачивания на изнанку. Особо удобным для этой цели был плащ, очень распространённый как среди знати и воинов, так и среди обычного люда, как среди мужчин, так и среди женщин. Причём даже знать не всегда ходила нарядной. Чаще всего свои богатые одежды на охоте, в поездке, в дозоре и князья, и дворяне накрывали «ватолой» – плащом из толстой, плотной льняной или конопляной ткани. Плащи были с рукавами и без, запашными или скреплённые на шее или плече пряжкой.

Существовали и более дорогие плащи, называемые «мятель», за порчу которого при драке на виновника налагался солидный денежный штраф, так как «мятли» делались из крепкого дорогого импортного сукна, порвать которое требовалась изрядная сила. В тяжёлых «мятлях», покрытых золотыми бляшками, дорогим шитьём и каменьями, князья и дворяне выезжали на войну, бросая врагам, желающим обогатиться, дополнительный вызов.

Двусторонние плащи и шапки, по мере выворачивания, превращали «агента» то в дворянина, то в обывателя.

К концу второго месяца открытия «службы» таких специалистов перевоплощения у «конторы» пока было только трое, но «инвалиды», держащиеся в основном при стрелецких отрядах, заслышав про открытый государев приют, всё приходили и приходили. И кандидатов становилось всё больше и больше. Фёдор не торопился, давая Даньке, Кузьке, Тишке и Максимке научиться разбираться в людях, проводить оперативные проверки, допросы.

Не далеко от «северной» дороги, за пределами «земляного города», опять же по указу царя, возвели дом для «призренных15людей». Официально дом выполнял функцию временного пристанища безденежных путников, где они могли получить разовый прокорм и переночевать, не официально, это была перевалочная база для агентов, «залегендированных» под нищих и убогих. В нём можно было поменять внешность и статус с бомжа на простого нищего, или странника. Зайдя к «инвалидам», агент мог «повысить статус» до своего обычного.

Такая сложная, на первый взгляд, многоуровневая система «точек подскока» уже оправдывала себя, и Фёдор планировал её развивать, прикупая по Москве избы, ремесленные мастерские и лавки, для использования их в оперативных и служебных целях. С точки зрения секретности и безопасности это была единственно правильная структура, целесообразность которой понял даже царь Иван Васильевич.