Леона буравила взглядом пустую тарелку. Она была уверена, что Гамельн не оттолкнет. По крайней мере, даст тот самый выпрошенный шанс. Но она до сих пор не понимала, что чувствует сам Гамельн к ней.

— Во всей этой череде ты упускаешь из виду одно — как давно я в курсе. Или хочешь выставить меня слепцом, который ничего не замечал?

Леона стиснула вилку так, что та согнулась.

— Ты все знал с самого начала?

— Трудно было не заметить. Ты хоть и выглядишь крутой и неприступной, но для меня — открытая книга. Сначала мне показалось это забавным, потом я растерялся, не зная, что с тобой делать и насколько все серьезно. Может, сыграл злую шутку стокгольмский синдром, может, я появился в неподходящий момент. Вариантов уйма. Я решил не вмешиваться и наблюдать. Тоже… пустил на самотек. Из эгоистичного желания не терять тебя, не терять твои дикий искренний восторг и привязанность. Знаешь, на это подсаживаешься: когда для кого-то ты — бог.

— Ты не бог, ты — Гамельн, — Леона растеклась по стулу и задушила желание спрятать лицо. Уставилась в угол.

Получалось, Гамельн нуждался в ней так же сильно, как она — в Гамельне? Но почему молчал? Почему не намекнул? Бросил в реку чувств — и плыви как знаешь.

— Глупый львенок, не делай такое лицо. Я чувствую себя монстром.

— Ты не монстр, ты…

Гамельн вдруг поднялся, громыхнул столом, отодвигая, и оказался рядом. Совсем рядом. Руками заблокировал путь к бегству.

— Еще какой монстр.

Леона расширила глаза — Гамельн наклонился и поцеловал ее. Ни хрена не нежно. Зашарил языком по рту жадно, толкнулся коленом между ног. И налегал так, будто брал крепость. Леона вздрогнула и вытянулась струной. Что ей делать? Ау, караул! Тело откликалось, оно всегда откликалось на Гамельна, а мозг клинился. Как тогда, в первый незадавшийся раз. И это Гамельн? Это — Гамельн?! Настойчивый и возбужденный. Он не скрывал ничего. Каждый поцелуй, каждый укус отвечал простой формуле «Я хочу — и я делаю». От губ Гамельн перекинулся на шею Леоны, спустился по линии ключиц и бросил на нее такой собственнический горячий взгляд — как под дых ударил.

— То, что тебе, львенок, любопытство и «упс, так получилось», для меня… довольно… щекотливо-провоцирующе.

Гамельн подцепил футболку Леоны и стал стягивать медленно-медленно. Дыхание и сердце сошли с ума. Перехватить бы руки Гамельна и закончить все сейчас!

— Люблю провокации. Люблю спонтанный секс. Без долгих прелюдий и чистых простыней. Так — честнее. Но если ты против… — Одним рывком футболка оказалась на полу, а Гамельн прижался к Леоне, сплошь покрытой синяками и ссадинами, и те заныли зудяще-противно. Только боль скоро отошла на второй план, стоило Гамельну ладонью скользнуть к груди и прихватить губами ухо. — Если ты против, лучше сказать об этом сейчас.

Скажи тут! Поэму выведи. Леона могла лишь стонать.

— Не возражаешь? Отлично.

Он опустился вдруг на колени — красивый, сильный, темный, невероятный Гамельн. Поцеловал Леону в живот и расправился с трусиками. Щеки схватил жар. Настолько уязвимой и открытой Леона перед ним еще не была. Да вообще ни перед кем не была!

— Ты даже вообразить не можешь, как хочу тебе вставить.

— И что мешает? — Леона с трудом не то что складывала слова, но даже дышала.

— Многое, — Гамельн выдохнул струйку воздуха на нежную кожу лобка. — Твоя неопытность, твоя горячность и твое физическое состояние. Учесть все — слишком сложно. Поэтому пока так. Пока.

Живот схватывало легкими судорогами, а внутри будто образовался горячий шар. Волнение, предвкушение, стыд наслаивались, дезориентируя.

Язык Гамельна — господи, язык! — творил невообразимое. Пальцы поглаживали внутреннюю поверхность бедер, рождая тысячу мурашек. Очень хотелось закрыть лицо ладонями и вместе с тем впитать образ до скончания дней.

Когда язык надавил особенно сильно, тело вдруг прошило молниями, а между ног стало влажно-влажно. Очухавшись, Леона успела заметить, как Гамельн заботливо вытер ее.

— А ты? Тебе ведь…

— Хочешь отсосать мне? — Гамельн прислонился к столу, улыбаясь лукаво. — Мне бы понравилось, но, боюсь, для тебя сейчас это слишком. Взять чужой член в рот — не то чтобы раз плюнуть. В этом нет ничего страшного, унизительного и даже отвратительного, но психологический блок обычно силен. Девушка, с которой я спал время от времени на протяжении двух лет, так и не решилась попробовать. Зато массаж простаты у нее получался отменно. И не ревнуй. Все это было больше десяти лет назад. Я как-никак тебя старше.

Леона запыхтела и опустилась на колени.

— Ох, Лео. Ты чего задумала?

Леона еще и сама не была уверена. Ей хотелось — и все тут! Хотелось же? Леона сильно-сильно зажмурилась, приспустила штаны Гамельна и высунула язык. Гамельн дернулся, выдохнул и вцепился ей в волосы. Толкнулся в рот нетерпеливо. В нос ударил терпкий солоноватый запах, будто они оказались на морском побережье. Леона осторожно обхватила губами головку. Задвигала головой: вперед-обратно, вперед-обратно. И как некоторые сравнивают это с леденцом или бананом? Скорее рулет какой-нибудь. Покрытый кальмаром. Леона все-таки фыркнула, а Гамельн застонал протяжно:

— Давай уже.

Он потянул ее за прядки, притягивая ближе, и член покорно скользнул вглубь рта. Бесконечный. Распирающий. Защекотал небо неприятно. А потом Гамельн оттолкнул ее и притянул опять. И снова. Щеки расперло жаром. Гамельн ее даже сосать учит! Леона налегла сама как примерная ученица. Вовремя вспомнила про язык. Язык скользил по чужому члену — сначала просто, а потом волнообразно. Гамельн стонал и выгибался, закрыв веки. Ему нравилось. Абсолютно точно. Воодушевленная, Леона попыталась пропустить член в глотку дальше, но рвотный рефлекс сказал «нет». Ладно, поучится позже.

В какой-то момент Гамельн заметался, намотал ее волосы сильнее, и Леона заработала языком с утроенной скоростью. Достаралась… От чужой спермы замутило. Леона закашлялась, скорчилась на полу и отхаркивала-выплевывала белесую жидкость, к чертям посылая всю романтику. Во рту стойко держался странный незнакомый привкус, шею, спину и колени ломило. Гамельн сел рядом, погладил по спине и протянул стакан воды.

— Глупая упрямая львица. Все-то тебе нужно сейчас и немедленно. Прости, что не остановил.

— Это мое желание, — Леона прохрипела и показалась самой себе «глупой и упрямой». — Прости, что так… закончила.

Гамельн усмехнулся.

— Ну, кончить мне твоя неопытность не помешала. А вот док нас закопает.

Леона потянулась и легла ему на колени.

— Пусть закапывает. Я не жалею.

Быть с Гамельном вот так — близко-близко — оказалось совсем не страшно.

Док сделал Леоне перевязку, ничего не сказав. Словно приговор вынес — «безнадежный случай». Это уже слишком. Леона ведь не безмозглая. Она прекрасно понимала, что тело за «физические упражнения» спасибо не скажет. А что, понимая, лезла на рожон — это совсем другая история. Леона бы отстояла себя! Но док молчал, накладывая бинты с лекарством, и все решенное и сделанное стало ничтожно-безнадежным.

Так было с тренером по футболу в начальных классах. Тот, видя ее успехи, предложил усложненную систему тренировок, а Леона отказалась — промаявшись почти неделю, прикидывая «за» и «против» и подготовив солидную аргументацию своего решения. А тренер сказал: «Хорошо, как знаешь». Не уговаривал, не выступал с пламенными речами, и Леона тогда впервые почувствовала себя странно. Почувствовала… груз выбора.

Тренер больше никогда не поднимал эту тему, и Леоне — забитой и одинокой — начало казаться, что никаких выдающихся способностей у нее и не было. Док точно так же ставил в тупик, словно говоря: «Ты упустила шанс поправиться быстро и без последствий, как знаешь, это твое решение». Мерзкое чувство. Лучше бы ругали. А так — она будто и для этого не годилась.

Пару дней Леона стойко держалась паинькой. Спала на правом боку, вовремя накладывала мазь, делала лечебную физкультуру. И хранила целомудренность даже с Гамельном в одной постели. Гамельн наблюдал за ней поверх книги со смешинками в глазах.