Катастрофа разразилась в день получения копейки. Карьершики отпраздновали первые гроши Ляпти полынным и крепким, как серная кислота, самогоном. Ляптя попала в больницу.

– У нас в школе пьяница! – констатировал директор.

Ляптя предприняла отчаянную попытку для восстановления репутации. Она привела к директору «друзей» по карьеру, чтобы они замолвили доброе словечко. «Друзья» выставили трёх литровые бутыли первача в директорском кабинете с запахом тройного одеколона и три дня отмачивали пропитанные потом обширные желудки. Во время попойки сгорел просторный дубовый директорский сарай с сосновыми чурками и баня. Директор зиму кутался в чеченскую шаль ручной работы и утверждал на уроках истории, что великий француз в треуголке был милосерднее к древней столице, чем Ляптя к его семье.

Через год разразилась новая катастрофа. Ляптя решила разгрузить товарный пульман с зерном. Зерно она засыпала в дерюжный мешок и тащила, пока не встретила дяденьку с лихо заломленной на бритый затылок шерстяной кепке с фибровым чемоданом с блестящими замками. Чемодан был под стать дерюге.

– Тащим? – весело спросил дяденька.

– Тащим, – охотно пояснила Ляптя, сгоняя пот с лица.

– А что? – всё также весело поинтересовался дяденька.

– Да хлеб!

– А чей хлеб?

– Да не свой.

– А куда?

– Да продать хочу.

– А сколько просишь?

– Да недорого.

– А именно?

– Да полтинничек. Купите Христа ради.

Дяденька Христа не любил и поставил на торге точку. Дерюга перекочевала под блестящие замки. Ляптя оказалась в милиции. Очередную катастрофу прояснил батько.

– Дура, – сказал он. – Кто ж продаёт новому начальнику милиции, да ещё неверующему.

– Да кто ж знал, что он неверующий, новый и ещё с милиции, на роже не написано, – с досадой сплюнула Ляптя. – Старый всё брал и никого не сажал.

С таким аттестатом у Ляпти было одно место под солнцем.

– В тайгу! – говорил директор.

Это была его мечта и месть за сгоревшие сарай и баню, оголовки которых дымились всю зиму. Директор даже пропах гарью.

Ляптя купила гигантский красный плакат, который фосфоресцировал даже ночью, и тайком пришпилила его в кабинете директора. На плакате изображалась гигантская стройка в непроходимой, медвежьей тайге и толпа дюжих, комсомольских молодцов с шестиструнными гитарами, острозубчатыми, «поющими» пилами и сверкающими, выдраенными до зеркального блеска лезвиями топорами. Молодцы дружелюбно, по – товарищески смотрели на директора и приглашали в непроходимость. Директор перестал спать, и через неделю, когда молодцы, забросив гитары, покинули тайгу и стали бродить в его кабинете с пилами и топорами, не выдержал и содрал плакат, а на его место пришпандорил свой портрет в чёрной рамке с кратко сжатой надписью «Все силы народа на образование».

На выпускном вечере в спортзале процедура вручения аттестата была траурной. Духовой оркестр: поселковые лабухи – корнет, бас и оглушительный барабан не сыграл даже торжественный туш в честь Ляпти. Администратор школы смотрел на неё, как на величайшую грешницу, которую изгоняют из рая за пристрастие к дурным земным привычкам.

На каракубе (мастерская в депо) устало дышал отживший свой век, бывший самым мощным паровозом в Европе «Иосиф Сталин», выпуская клубы чёрного дыма, от которых задыхались акации и тополя, а из бусугарни (поселковая пивная) доносились громкое цоканье стаканов, когда Ляптя направилась домой.

Насущных проблем было две: выманить у родителей недостающую копейку на дорогу в город и завтра получить у директора школы отменную характеристику.

Родительница читала «Библию» в чёрном кожаном переплёте. Батька отделывал на кременчугской гармошке барыню.

– Кто ж так встречает человека с будущим дипломом? – с упрёком бросила Ляптя.

– Ты аттестат покажи!

Аттестат отражал качество мозгов Ляпти, как «Библия» жизнь святых. Иисус на убранной в белые рушники иконе и в деревянном окладе в углу растеряно улыбнулся.

– Твоя школа. – Родительница сурово посмотрела на супруга и прошлась рукой по «Библии» так, что красная лампадка под иконой с потускневшими цветами из фольги зашлась, как маятник. – Моя пенсия отражает заботу государства обо мне. Смотри, как бы эта забота не оказалась меньше.

– Если забота окажется меньше тут, – батько похлопал по карману, – то у тебя будет забот больше там. – Он показал на лоб супруги.

О человеке с будущим дипломом родители забыли.

– Что ж мне над покойниками читать? – возмутилась Ляптя. – И на толоках на гармошке играть?

Похороны и гармошка давали доход. Родитель добывал хлеб барыней на гармошке, родительница – читкой сто пятьюдесятью псалмами над покойниками.

– А почему и не почитать? – отбрила мать. – Язык не отвалится.

Город был в могущественных соблазнах и без «Библии».

– А от гармошки пальцы не отсохнут, – заметил батько.

Без Ляпти он не находил из бусугарни (поселковая пивная) дорогу домой.

– Так, – сказала Ляптя. – один раз вы уже отговаривали меня. Напомнить?

Она вытащила рекламный журнал. В журнале все была техника: лайнеры, которые парили над алюминиевыми мисками, деревянными ложками, и быстроходные катера, выбивая «хвостами» такую воду, что она заливала комнаты, и родителям приходилось спать на мокрых простынях и укрываться мокрыми одеялами.

– Завтра, – сказала Ляптя, – я получаю паспорт. И могу ехать куда угодно.

Генеральная линия дала трещину, когда батько, перечислив права паспорта, дошёл до одного права, которое не давал паспорт.

– Какое? – с любопытством поинтересовалась Ляптя.

– Бесплатно получать гроши!

Это был существенный недодел паспорта.

– Экспроприировать я твой банк, мать, не буду, – после молчания сказала Ляптя.

Банком был старинный, пузатый комод с печатями из воска, который родительница соскребала в церкви из отгоревших свеч. В его бездонных недрах она прятала капитал.

– У меня главное тюремная идея.

В комнату, словно вкатилась огненная шаровая молния, когда Ляптя изложила идею. Она пообещала ограбить школу.

– Ну? Хотите видеть меня арестанткой или студенткой? Выбирайте.

Родители выбрали ремень.

– Отпорем.

Ляптя отреагировала стойко.

– А денег много надо?

Лампадка под иконой замигала, как маяк. Крупные суммы родительница любила брать, но не отдавать.

– А может, не поедешь? – тихо сказала мать.

Руки матери и батька были потрескавшимися. В них уже медленно умирала шершавая кровь.

– Ехать нужно, – вздохнула Ляптя. – Кто ж вас докармливать будет? У батька что за пенсия.

Она показала мизинец, полмизинца, четверть мизинца…

– Знаю, как вы докармливаете, – махнула родительница. – Завьётесь после института и концов не найдёшь.

– Концы найдут, – уверенно сказала Ляптя. – Милиция.

Родители усмехнулись.

– Наш начальник милиции из бусугарни не вылазит.

По закону начальник милиции в случае исчезновения Ляпти должен был вылезти из бусугарни и найти её.

Иисус с осуждением посмотрел на родителей, когда копейка осела в кармане Ляпти.

– Ты, мать, дай мне ещё денег, – сказала Ляптя. – Я так лучше буду думать, как завтра получить хорошую характеристику.

– Нужно тебе имя сменить, – сказал батько, – в городе оно не звучит. Ляптя вляпалась. Какое имя хочешь.

– Виктория, – рубанула Ляптя. – Победа. Вика. Только быстрее меняйте моё имя, а то через три дня придётся уже ехать.

Битва за характеристику

Ляптя вышла к родителям, когда в посадках, вздрагивая от ленивых гудков тепловозов, просыпались акации.

Батько смотрел на гармошку. Он мог выжать барыню с переборами в самом критичном состоянии, но не идею, как получить дочке от директора хорошую характеристику. Мать листала жизнеописание святых. В библейском фолианте были отличные аттестаты. Родительница пошла бы даже на кощунство: вписала бы дочку в «Библию». Директор скорее наложил бы на себя руки, чем подписался под святой Ляптей.