– Канализационный колодец… – задумчиво сказала я. – Похоже на тот же почерк, что и в случае с Соней Заметовой. Ребенка сбросили в колодец, как мешок мусора.

– Вам тоже это пришло в голову? – кивнул Ильинский. – Да. И в третьем случае тоже произошло нечто похожее. Я не буду вам говорить, какое огромное впечатление произвела смерть этой девочки на нашу семью, все это легко представить… при желании. Скрыть гибель Вали от Ани было, конечно, невозможно. Но мне удалось убедить ее, что произошел просто несчастный случай – все жуткие подробности от нее скрыли… И вот месяц спустя – новая трагедия. На этот раз с Сашей Яцутой.

– Она тоже навещала вашу дочь?

– Да. И она была большая умница, я не имею в виду ее школьные успехи, хотя Саша училась хорошо. Но эта девочка считала своим долгом не просто навещать Иру и держать ее за руку, но и рассказывать ей о том, что они проходят в школе, вслух повторять уроки, решать задачи. Ее это не утомляло, понимаете? Она разговаривала с Ириной так, будто та находится в полном сознании и может ей отвечать. И вот месяц тому с небольшим… Саша пришла к нам в дом, вошла в лифт, чтобы подняться в квартиру. Мы живем на седьмом этаже, поэтому лифтом пользуются все. Но я не знаю, и никто другой так и не узнал, что заставило Сашу выйти не на седьмом этаже, а на четвертом. Ее… точнее, ее тело нашли именно на площадке четвертого этажа. Я говорю – тело, потому что Саша была убита одним сильным ударом в грудь – ножом или длинным тонким стилетом. Смерть наступила мгновенно, но убийце, как видно, этого показалось мало – уже мертвую девушку ударили ножом еще несколько раз – в грудь и в шею. Следователи насчитали на теле не менее шести колото-резаных ран.

– Может быть, ее убили в лифте, а на площадку выволокли уже мертвое тело? – спросила я. – Или силой заставили выйти из лифта? Есть еще какие-нибудь основания утверждать, что Саша сама вышла на четвертом этаже?

– Да, есть. Во-первых, следы. В тот день стояла сырая погода, обувь девушки, хотя при входе в дом она и вытерла ноги о специальное покрытие, все же была испачкана грязной землей и налипшими к ней травинками, семенами цветов. Мельчайшие частицы этой грязи обнаружили не только в самом лифте, но и на площадке – Саша успела сделать несколько шагов в направлении квартир, когда убийца, который, скорее всего, вышел из ниши за лифтом, настиг ее. Во-вторых, кабину лифта обследовали и не обнаружили в ней никаких признаков борьбы. Ну и в-третьих, хотя с этого, пожалуй, нужно было начать: согласно показаниям консьержки, Саша входила в лифт одна.

– Очень рискованный способ убийства, – сказала я, осмысливая сказанное. – Выманить девочку из лифта, ударить ее – а если бы она не потеряла сознания с первого раза и подняла крик? – затем бить ножом уже мертвую, да еще наносить удары с таким остервенением… И все это – на лестничной площадке, постоянно рискуя каждую секунду быть увиденным или услышанным соседями или охраной. Кстати, в вашем доме есть охрана?

– Да, конечно. И охрана, и камеры наружного наблюдения. Но дело в том, что камеры охватывают только пространство самой лестничной площадки, то есть то, что происходит непосредственно у входа в квартиры. Зона лифта остается, таким образом, «без присмотра».

– А что сказала охрана?

– Что никто из посторонних в дом не входил и не выходил.

– А кто живет на четвертом этаже? Вообще, какие у вас отношения с соседями?

– С соседями? Нормальные, соседские отношения. Не скажу, что мы дружим, но… как сказать? Здороваемся, обмениваемся новостями, если случается столкнуться во дворе или опять же в лифте. На четвертом этаже две квартиры. В одной живут Фральцовы – муж и жена, оба бизнесмены, довольно состоятельные люди, им принадлежит телеканал и несколько газет. Во второй – девушка по имени Марина, о роде ее занятий я вам ничего сказать не могу.

– Кто обнаружил тело Саши?

– Наталья Ивановна.

– Фральцова?

– Да. Для женщины это было большим шоком, у нее случился сердечный приступ.

– А ее муж? Первая помощь жертве хотя бы была оказана?

– Мужа не оказалось дома. Женщина еле успела добраться до телефона, вызвала «Скорую» – и потеряла сознание. Прибывшей на место бригаде пришлось заниматься в первую очередь самой Натальей Ивановной. А помощь Саше… какая уж там помощь. Первый удар был нанесен в самое сердце – очень точный, профессиональный, я бы сказал, удар. Даже крови было совсем немного. Она просто не успела вытечь, потому что сердце остановилось сразу.

Не спросив разрешения, Ильинский взял из моей пачки сигарету и закурил, глядя куда-то в сторону. Я заметила, что пальцы его слегка подрагивают.

– Осталось немного, как я понимаю. Вы сказали – погибли трое из пяти девушек, приходивших в ваш дом проводить время с Ириной. Что же случилось с третьей?

Аркадий Ильинский повернул голову и посмотрел на меня с удивлением, как на чудо. Я ответила таким же недоуменным взглядом – уж не думает ли он, что именно я должна знать ответ на этот вопрос?

– Но вы же знаете, – медленно сказал он, впиваясь в меня глазами. – Вы же знаете это лучше меня. Вы же все видели!

– Что?

– Зачем вы отрицаете, Женя? Ведь Надя погибла вчера, на ваших глазах!

И вот тут-то в голове моей снова белой вспышкой прошла картина вчерашнего происшествия. Юная пухленькая девочка просит у меня закурить, а затем выбрасывается из окна…

С минуту или две мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова. И только затем начали потихоньку отмирать.

– Вы хотите сказать, – медленно начала я, – что та девочка, которая разбилась вчера, выпав из окна верхнего этажа «Замка»…

– Да! Это была Надя, Надя Алтухова. Она тоже приходила к моей дочери. Вчера девочки как раз ждали ее прихода, они с Аней созвонились по телефону. Но не дождались. И не могли дождаться, потому что Надю вытолкнули из чердачного окна на самом верхнем, шестнадцатом этаже – его еще называют «технический». И опять – никто не знает, зачем девочке было подниматься на чердак, что ей там могло понадобиться? Кто ждал ее? Зачем, с какой целью? И как и раньше, охрана не видела никого постороннего, кто бы выходил из дома либо входил в него. Никаких следов.

– Почему вы решили, что ее именно столкнули вниз? Разве не нельзя допустить, хотя бы в качестве рабочей версии, что девочка по какой-то причине решила покончить жизнь самоубийством?

– Самоубийцы обычно оставляют записки, а Надя этого не сделала. И потом, у нее не было ровно никаких причин, чтобы решиться на такое.

– Ну, этого вы знать не можете. Мало ли что творится в головах у этих пятнадцатилетних!

– Нет-нет. Надя была довольно безмятежной и, я бы сказал, не очень далекой девочкой. Про таких говорят: что на уме, то и на языке. Она просто по складу ума и характера не могла таить в себе ничего такого, что бы не было известно окружающим. И тайн у нее никаких не было, и какой-нибудь ерунды вроде того, что какой-нибудь мальчик не так посмотрел в ее сторону – тоже. Но самое главное – когда следователи и эксперты осматривали чердак, они обнаружили там следы борьбы. Надя явно сопротивлялась, цеплялась за выступ карниза – на острых краях следы крови, и руки у девочки изрезаны. И потом, на чердаках всегда грязно, и чердак в нашем доме тоже в этом смысле не исключение. По следам, оставленным на пыльном полу – там кругом полно строительной пыли, – следователи установили, что незадолго до Нади на чердак поднялся кто-то другой. Взрослый человек.

– Мужчина или женщина?

– Этого установить не удалось. «Он» был в резиновых сапогах. Поэтому даже служебная собака не смогла взять след.

– Откуда вам стали известны такие подробности?

– Не забывайте, Женя, что я адвокат. У людей моей профессии множество связей даже в самых неожиданных местах, а уж в милицейских кругах – тем более.

– Именно менты вам и сказали, что я была свидетельницей гибели Нади?

– Мне просто показали протокол осмотра места происшествия, и я увидел в нем вашу фамилию – среди других. И как только я увидел вашу фамилию, так сразу стал вспоминать, откуда она мне знакома.