– Знаю я твое «серьезно», – усмехнулась она, а потом раздвинула кусты и ушла. Через минуту её голос уже слышался на берегу.

– Чертова девка, – выругался Василий. – Чуть на грех не навела, зараза.

Ни он, ни сама Люба не заметили любопытную беличью мордочку донельзя конопатой Тамарки, жившей по соседству с Любой. А та видела, как из кустов вышла Люба, на ходу натягивая на мокрое тело платье, а вслед за ней появился и Василий, без рубашки, в одних парусиновых штанах, закатанных до колен.

Несколько дней Тамара не находила себе места. Зависть сжигала её изнутри: ну как же, у Любки и фигура вон какая, и грудь копной, а у неё все настолько плоское, что ни один парень даже не посмотрел еще в её сторону. А ведь она была всего на полгода младше Любки. Думая об этом, Тамара зеленела от злости. А тут еще Васька, первый парень на деревне, моряк, красавец такой, что закачаешься, влюбился в эту буренку. Ну вот почему одним все, а другим – ничего?

Тамара голову сломала, не зная как отомстить Любе, и вдруг сообразила: надо просто рассказать обо всем своей матери, а уж та, будьте покойны, быстренько донесет слухи до нужного адресата. В самом деле, едва Галина узнала новость, сразу же побежала к Евдокии:

– Дуня, а Дуня?! Выдь-ка на минутку, спросить что хочу.

– Ну чего тебе? – Евдокия, складывавшая в поленницу нарубленные мужем дрова, устало разогнула спину. Всегда строгая и сдержанная, она недолюбливала свою соседку, которая вечно разносила по всей деревне сплетни.

– Что ж ты молчишь, Дуня? – Галина постаралась придать своему голосу как можно больше елея.

– О чем это? – Евдокия никак не могла понять, что хочет от неё соседка.

– Так о свадьбе же, – взмахнула руками Галина. – Ты ж вроде свою Любку собираешься за Ваську Краснова отдавать. Или она просто так с ним голышом по кустам шастает? Ох, смотри, принесет тебе в подоле, опозорит на всю деревню. Вот тогда вспокаешься, да поздно будет!

– По каким кустам, что ты несешь? – воскликнула Евдокия. – Как это голышом?!

– Не знаешь что ли, как парни с девками по кустикам прячутся? – расхохоталась Галина. – Забыла? Так у доченьки родимой спроси, она объяснит. Опыта у неё, видать, уже не занимать!

Из сарая с топором в руках вышел Павел. Он от слова до слова слышал разговор Галины и Евдокии и теперь, красный от гнева, страшный, с густыми, сдвинутыми к переносице бровями и со спутанной бородой, в которой застряли мелкие щепки только что нарубленных дров, шагнул к Галине:

– Кто видел? – спросил он.

– Яковлевич, ты чего? – отшатнулась от него Галина. – С ума сошел?

Павел перехватил в руке топор:

– Я тебя спрашиваю, откуда знаешь? Кто Любку с Васькой видел?

Галина испуганно дёрнулась. Она знала крутой нрав своего соседа и не решилась признаться в том, что ей всё рассказала дочка Тамара, а потому, не показывая вида, что испугалась, Галина подпёрла кулаками бока и насмешливо посмотрела на Павла:

– Сама я видела! Слышу, на озере, в кустах смешки да звуки не потребные, ещё удивилась, у кого нахальство хватает, чуть ли не на глазах у людей шуры-муры крутить и бесстыдными делами заниматься. Тьфу, пакость какая! А потом смотрю, идёт оттуда ваша Любка. Красная вся, довольная! Платьишко на себя натягивает. А немного погодя и Васька Краснов оттуда же пожаловал. Что ж они там ягоды собирали?

Размахнувшись, Павел вогнал топор в колоду чуть ли не по самую рукоятку, а потом резко повернулся и крупными шагами зашагал к бане, где Люба стирала бельё.

– Ой, что же теперь будет?! – воскликнула Галина, прижимая ладонь губам.

Евдокия ничего ей на это не ответила, только махнула рукой и бросилась бежать вслед за мужем, но когда толкнулась в дверь бани, оказалось, что она заперта изнутри.

– Павел! Павел! – закричала Евдокия. Её голос услышала Люба, повернулась и увидела отца.

– Пап, ты чего? – спросила она, глядя, как он берёт в руки железную кочергу, который они выгребали из печки золу. – Пап…

Люба рванулась к двери, но Павел перехватил дочь и с размаху ударил её. Если бы девушка была поменьше и послабее, разгневанный отец убил бы её, не задумываясь над силой своих ударов. Но Люба, здоровая и крепкая, выдержала побои. И только когда обезумевшая Евдокия, выломав щеколду, распахнула дверь, избитая, окровавленная, упала к её ногам.

– Что ты наделал, Паша? – воскликнула несчастная мать, прижимая к себе дочь. – Уходи, уходи отсюда! Уходи, Христом Богом тебя прошу!!!

Павел вышел, и тогда Евдокия принялась снимать с дочери платье, которое превратилась в лохмотья. Она обмыла раны Любы, накинула на полок чистое сухое полотенце, потом помогла ей лечь.

– За что он меня так, мама? – с трудом разжала разбитые губы Люба.

– Лежи, лежи, молчи, – всхлипнула Евдокия. – Он отец, он может поучить…

Люба закрыла глаза.

До вечера она пролежала в бане, а когда совсем стемнело, мать помогла ей перебраться в дом. Люба не знала, что сразу после избиения, Павел отправился к Красновым и там напустился на Василия:

– Опозорить мою седую голову решил, щенок!? Да я тебя за это в бараний рог согну!

Василий подумал, что это Люба пожаловалась на него отцу и спорить не стал:

– Так у меня же всё серьёзно, – пожал он плечами.

– А если серьёзно, так женись, – поддержали Павла родители Василия. – Рано или поздно всё равно придётся семью заводить. А Люба вон какая красавица. И работящая. Засылать что ли сватов, Яковлевич?

Павел подумал о дочери, которую только что избил, и усмехнулся:

– Через пару месяцев ей исполнится восемнадцать, вот тогда и присылайте. А пока готовьтесь к свадьбе.

Решив, что судьбу дочери ему удалось устроить удачно, Павел отправился домой. А там строго-настрого наказал жене, чтобы она с Любы не спускала глаз и днём и ночью следила за ней, не выпуская из дома. Это было несложно: долгое время девушка не выходила даже во двор, потому что не хотела, чтобы её видели в синяках и кровоподтёках. А потом у неё начались другие проблемы и Люба криком кричала, корчась от болей в животе.

Евдокия не выдержала и позвала мужа, который всё это время даже не заходил к дочери:

– Плохо дело, Паша. К врачу её надо везти. Она уже несколько раз сознание теряла, не к добру это.

Павел только махнул рукой:

– Делай как хочешь. Мне всё равно. Опозорила она нас, потаскушка несчастная. Вот теперь за это и мучается.

Евдокия только покачала головой, но дочь в больницу всё-таки увезла. Она навещала её каждый день и однажды, приехав домой, села на стул, скорбно сложив на коленях руки:

– С врачом я сегодня разговаривала, Паша. Наврала нам Галина. Не было ничего у Любы с Васькой.

Павел резко повернулся к ней:

– Откуда знаешь?

– Врачи её осматривали. Чистая она, ну ты понимаешь. Нетронутая то есть, – пояснила мужу Евдокия. – А живот у неё болит из-за того, что нарушилось что-то там от побоев твоих. Меня спрашивали, что случилось, я сказала, что Люба просто упала. Она тоже подтвердила это.

Павел опустился на табурет и обхватил голову руками. Он молча принялся раскачиваться, не говоря ни слова. И когда дочь вернулась домой, тоже не подумал попросить у неё прощения. А вот сватов от Василия принял благосклонно.

Люба тоже дала согласие на этот брак. Она больше не хотела жить с родителями и воспользовалась первой возможностью, чтобы уйти из дома.

Сразу после свадьбы она переехала жить к Василию, которому родители освободили свой дом. Сами они уехали в соседнюю деревню к престарелой матери отца Василия, она давно звала их к себе.

Став замужней женщиной, Люба расцвела. Она почувствовала ту свободу, которой ей всегда не хватало. Никто теперь не мог ей указывать, как жить, и она решила, что наконец-то обрела счастье, которого ей всегда хотелось.

Сначала молодые супруги жили хорошо. Им нравилось ни от кого не зависеть и не опасаться осуждения других людей. Деревенские кумушки то и дело обсуждали их, пошловато похохатывая над неуемной страстью Любы.