На глазах у князя выступили слезы – такой чувствительный. Я смотрел, как этот парижанин трясет своими кудрями, заламывает руки, закатывает глаза, и пытался представить, что он убивает папашу.

Старый князь открывает дверь, говорит: «Здравствуй, сынок». А Котэ ему с размаху – бац кулаком в зубы! Сшиб с ног, схватил со стены кинжал Мамуки Великого, хрясь по рукоятку в грудь...

Не очень у меня получалось это представить.

Молодому князю после этого короткого разговора Фандорин тоже велел подождать, когда снова вызовут.

- Ну-с, - говорит. - Теперь осталось с к-княжной поговорить, и первичное знакомство с подозреваемыми закончено.

Очень вкусно сказал, словно собирался сесть за хорошо накрытый стол и как следует закусить.

 Явилась хромая княжна. Я и от своих-то дочерей, когда им было по пятнадцать-шестнадцать лет, всегда подальше держался, такой уж это возраст, но по сравнению с Нателлой Гуриани они у меня были лебедушки.

Эта не то что ее мамаша – сразу на мертвое тело уставилась.

- Ой, а это там папá валяется? Можно  я пойду посмотрю?

- Не сейчас, - остановил ее Фандорин. - Мне нужно задать вам несколько вопросов. Надеюсь, они вас не слишком разволнуют…

Девчонка его перебила.

- Я тоже хочу вас спросить. Вы по свету много ездили?

- Изрядно.

- А в Северо-Американских Штатах бывали?

- Бывал.

Я обрадовался, хотел спросить, как там мой брат Лука, но с Нателлой Гуриани  и слова не вставишь.

- И в Чикаго бывали? – затараторила она. - И в Нью-Йорке?

- Да. А с-собственно почему вас...

- А небоскребы видели? Пулитцер-билдинг видели?

- Его т-трудно не увидеть.  Двадцать два этажа.

Она вздохнула, мечтательно.

- Я уеду в Америку и тоже построю себе небоскреб. Буду жить на самом верху и смотреть, как внизу ползают люди-букашки. А подниматься буду на лифте! Ненавижу лестницы! Сколько стоит построить небоскреб?

- Я читал, что Пулитцер-билдинг обошелся в два миллиона долларов, - ответил батоно Эраст, внимательно глядя на бойкую барышню. - В рублях это…

- Я знаю. Я выписываю «Биржевые ведомости». Ну, столько денег мне, конечно, после папаши не достанется, но я буду играть на бирже и жутко разбогатею. Я прочитала, как спекулировать на акциях. Я буду первая женщина-брокер!

Тут я не выдержал.

- Девочка, говорю, у тебя отец богу душу отдал - вон лежит. Как можно над покойником про деньги! Это эрти. Наследство твое станет приданым, и распоряжаться им будет твой муж. Это ори. Если ты выйдешь замуж. И это сами.

Она повернулась ко мне, зубы оскалила – маленькие и острые, как у хорька.

- Эту чушь вам мамá рассказала? Она в подобных делах ничего не смыслит.  Такое было при царе Горохе. А сейчас в двадцать один год – совершеннолетие.  Извольте отдать всё, что мне положено. Правда, еще долго ждать, пять с половиной лет. Ненавижу ждать! Зато, раз папашу укокошил кто-то из них двоих – или мамочка, или братец – мне достанется не треть, а половина. Согласно законам российской империи, мужеубийцы и отцеубийцы лишаются права наследства «в пользу остальных поименованных в завещании лиц», а это я!

Батоно Эраст вздохнул.

- …Что ж, мадемуазель, благодарю. Возвращайтесь к себе. Скоро я вас снова вызову.

Понял всё про Нателлу Гуриани, а и что тут было не понять? Если бы у меня была такая дочка, я бы с утра до вечера пил не вино, а чачу - как запойные пьяницы, которым страшно быть трезвыми.

Княжна оттопырила юбку, присела.

- А тре бьенто, мсье.

(Не знаю, что это значит).

Подхромала к покойнику, опять присела. Это «книксен» называется, я вспомнил.

- Адьё, папá.

И поковыляла себе, маленькое чудовище.

- Батоно Эраст, - говорю, - вы же ее ни о чем не спросили!

- Она и так сообщила всё, что нужно.

- Про что? Про небоскребы и про биржу?

- Про то, что ее нельзя исключать из числа п-подозреваемых. Переходный возраст – это омут, в котором черти водятся.

- Мне ли это не знать? – говорю. - У меня две дочери выросли. В пятнадцать-шестнадцать лет всех вокруг ненавидели. А потом начали во всех подряд влюбляться… Не знаю, что хуже. Но по сравнению с княжной Гуриани мои девочки были две белые овечки.

- Подведем предварительные итоги, - сказал Фандорин. - Самый очевидный фигурант – главный б-благополучатель Константин Гуриани. Насильственная смерть отца, во-первых, делает его владельцем состояния, а во-вторых, лишает мачеху ее доли. К тому же до совершеннолетия сестры молодой князь будет ее опекуном. Таким образом, всё наследство достанется ему. Кроме того, господин Ладо, художники любят воображать себя с-субъектами, для которых обычные нравственные законы не существуют, и презирают так называемую «обывательскую мораль». Некоторым из них нравится играть в демонизм. Тут недалеко и до п-преступления.

- Знал я такого художника! – говорю. – В Кобулети (это у нас город, тут недалеко, на море) был некий Бача Папава, вывески малевал. Валико Хуцишвили, хозяин буфетной «Русалка», нанял его картину нарисовать, чтоб матросам нравилась. Бача нарисовал толстую мокрую женщину вот с такими грудями, с зелеными волосами и с жабрами. Валико говорит: «Хоть жабры убери, смотреть страшно». Бача ему: «Ты головой думаешь? Как она под водой без жабр дышать будет?». Оба горячие, заспорили, и Бача зарезал хозяина. Художник!

Батоно Эраст не ахнул, даже языком не поцокал, как сделал бы всякий вежливый человек.

- ...С вашего позволения я п-продолжу, - говорит. – Далее. Княгиня Лейла Гуриани. Устрашающая дама. Возможные мотивы: ненависть к покойному и надежда, что завещание можно будет опротестовать, если пасынка признают виновным. Княгиня сказала, что мне осталось только добыть доказательства его вины. Не исключаю, что где-нибудь в покоях Константина Гуриани скоро обнаружится дубликат ключа от оранжереи или еще какая-то подброшенная улика... Про княжну Нателлу мы уже говорили. От злого, взбалмошного п-подростка можно ожидать чего угодно. Про наследственные перспективы мужеубийц и отцеубийц она откуда-то уже выяснила. Не заранее ли, планируя убийство? ....Есть и четвертый субъект, которому убитый мог сам отпереть дверь – управляющий.

- Иван Степанович? Ему-то какой прок от убийства? – удивился я. - И потом, вы не знаете Иванэ. Он мухи не обидит!

- По моему опыту, если при загадочном убийстве с ограниченным кругом подозреваемых (это называется «герметичное преступление») у кого-то одного нет видимых мотивов,  это чаще всего и есть убийца. Так что б-безобидного Ивана Степановича мы исключать тоже не будем.

Фандорин замолчал, глядя на потолок. Я тоже посмотрел. На потолке ничего не было.

- Что же нам делать? – спрашиваю. - Ведь тот, кто зарезал беднягу Луарсаба, сам не признается.

Тут батоно Эраст перевел взгляд на меня, одобрительно кивнул.

- А вот это отличная идея,  господин Ладо. Пожалуй, здесь пригодится метод «Голова Дэмбэя».

- Чья голова?

- «Голова Дэмбэя» - это название пьесы театра Кабуки.

- Я один раз был в театре, - говорю. -  Семинаристом еще. В Озургети актеры приезжали. Смотрел спектакль «Любовь вампира». Мне очень понравилось.

- Мой спектакль вам тоже п-понравится. Тем более что вы будете в нем участвовать. Сюжет пьесы такой. В богатом купеческом доме кто-то убил хозяина Дэмбэя, отрубил ему голову мечом. Посторонний проникнуть внутрь не мог – то есть, преступление по современной терминологии г-герметичное. Самурай, которому поручено найти убийцу, собирает всех домочадцев у семейного алтаря, якобы помолиться за умиротворение души покойного. Алтарь закрыт ширмой. Потом самурай ее отодвигает – а там отрубленная голова Дэмбэя. От неожиданности один из слуг с криком пускается наутек. И тем самым себя выдает.

- И что? – спрашиваю. – Чем это нам поможет?