Я-то лично совсем о другом беспокоился.

- Эраст Петрович, - шепчу, - у вас какой-нибудь револьвер имеется?

Он покачал головой.

- А у Коки имеется. Он отчаянная голова. Они в Одессе все такие. Вы уверены, что мы с вами хорошо подумали?

Отмахнулся!

- Мадам, - говорит, - я вижу у вас граммофон. Вы позволите поставить п-пластинку?

И поставил. Я люблю музыку, кто же ее не любит, но никогда еще она не доставляла мне так мало удовольствия. На похоронах, знаете, тоже музыку играют.

Я стал всерьез подумывать, не отлучиться ли мне в уборную, а там ведь можно и застрять, мало ли какие у человека могут быть трудности с животом, но тут за окном мелькнула тень, потом скрипнуло, стукнуло, и в форточку не влез, а как-то очень ловко ввинтился маленький, гибкий человек, легкий и проворный, как кошка.

Он нырнул головой вниз, но не свернул себе шею, а перевернулся в воздухе, приземлился на ноги и распрямился.

Что вам сказать про Коку Кренделя? Маленький-то он был маленький, но, знаете, змея кобра тоже небольшая, однако встретиться с ней вам не понравится. Он был такой же быстрый и нехороший, как кобра, Кока Кобылянский. Единственное облегчение, что нас с Фандориным он пока не заметил, потому что мы сидели у стены и потому что Кока пожирал глазами Лею Горалик.

- «О вы, дни любви, сладкие сны», - подпел он пластинке довольно-таки приятным голосом. - Ты свистнула, и вот он я, королева моей души. Ты подумала за то, что я тебе говорил? Ты согласна? Я сделаю тебе такую жизнь, что раздастся треск из Петербурга, потому что ее величество императрица лопнет от зависти.

А Лея ему, оборотясь красивым профилем, гордая не хуже императрицы:

- Мосье Кобылянский, с вами тут хотят поговорить.

- Кто?

Он обернулся, быстрый, как выскочивший на пружине нож. И сунул руку в карман. Смотреть на это было неприятно. И пока он уже не вынул руку из кармана, я быстро сказал:

- Это вот господин Фандорин хотел задать вам буквально пару вопросов. А я не очень-то и интересуюсь.

- А он кто?

Крендель перевел взгляд на Фандорина, а руку не вынул.

- Сыщик, - неумно ответил тот.

Ой, ну вот зачем он это сказал?

Теперь Крендель-таки вынул руку из кармана, и в ней оказалось то самое, про что я думал, и я зажмурил глаза, поняв, что заткнуть уши уже не успею, а глаза мне открывать больше не придется.

Но вместо выстрела раздался непонятный шум, похожий на звук, с которым выбивают перину.

Глаза у меня открылись сами собой, сначала чуть-чуть, а потом очень широко.

Кока Крендель лежал на полу с удивленным видом и двигал одними только бровями. Над ним стоял Фандорин, потирал левой рукой правую. Лея Горалик смотрела на него задумчиво.

- Интересный вы мужчина, - сказал она. - Однако я вам тут больше не нужна. У вас ведь будет неженский разговор?

И выплыла из комнаты, покачиваясь, как лодка на волнах. А я увидел, что револьвер все еще в руке у Кренделя, и занервничал.

- Послушайте, - спрашиваю, - а ничего, что у него оружие? Если Крендель двинет пальцем, оно может выстрелить.

- Крендель не сможет двинуть пальцем, - отвечает Фандорин. - И вообще ничем ниже шеи. У него временный паралич. Потом функции нервной системы восстановятся, но пока работает только речевой аппарат. Поговорим, господин Кобылянский?

Крендель хрипло:

- Кока Крендель с легавыми не балачит.

- Законы вашего сообщества мне известны, - кивнул мой удивительный помощник. - Но я не полицейский. Я частный сыщик. И вопрос у меня, собственно, только один. Это вы убили Либера Горалика?

- Старый поц сдох?! – оскалился бандит. - Ай да штука!

- То есть вы отрицаете, что убийство совершили вы, по заказу госпожи Горалик?

- Да я бы пришил его со всем моим удовольствием безо всякого заказа. Еще и сам приплатил бы! Я предлагал ей: «Давай я сделаю ему чики-чики, и ты будешь свободная женщина». А она мне: «Не вздумай! Я останусь без гроша». Вы знаете за хитрое завещание, которое составил этот барбос Либер?

- Знаю. Ваш разговор с Леей Горалик состоялся неделю назад, в этой комнате?

- Как у нас с вами. Только я лежу, а вы стоите, а мы с Леей оба стояли, хотя я бы предпочел, чтоб мы оба лежали. Мы говорили себе за то, за сё, но больше, к сожалению, за то, чем за сё, и тут на улице появляется ее так называемый супруг, и с ним бежит-свистит моська в фуражке. Я задумываюсь сигануть в окно, но Леечка меня не пускает, боится, что я себе что-нибудь сломаю. Это смешно – когда Крендель себе что-то ломал, прыгая со второго этажа? Но я думаю: «Она за мной волнуется,  значит все-таки любит», и сердце мое тает, и я иду, как теленок, куда она меня ведет, а ведет она меня вниз, и я не помню, как лез через форточку, потому что мое сердце сочилось любовью, как молдавский помидор соком…

Тут у него из глаз потекли слезы, которые он не мог вытереть, потому что руки у него лежали, как вареные макаронины. Фандорин отвел меня в сторону и говорит:

- Послушайте, господин Бразинский. Вы отличный психолог. Я на пять минут отлучусь, мне нужно задать мадам Горалик один вопрос, а вы пока потолкуйте с п-подозреваемым. Определите, правду он нам рассказал или нет.

- Вы хотите оставить меня с этим бандитом наедине?! – переполошился я. И вы на моем месте тоже переполошились бы. - А если  у него восстановятся функции нервной системы?

- За пять минут не восстановятся.

- По крайней мере заберите у него револьвер!

Но Фандорин уже вышел, а я трогать револьвер побоялся. Там на нем что-нибудь случайно нажмешь, и не приведи Господь что может получиться.

- Как у вас дела, мосье Крендель? – спрашиваю со всей вежливостью. - Вы удобно лежите? Хотите, я подложу вам под голову подушку вон с той кушетки?

- Лучше возьмите мой револьвер, Бразинский или как вас там, - отвечает он, горюя, - и прострелите мне голову, чтоб я перестал мучиться.

- Ай-я-яй. Где у вас болит?

- Там, где раньше было мое сердце, от которого осталась одна труха. Оно разбито предательством Леи Горалик. Она меня не любит, Бразинский! Если бы любила, не заманила бы в засаду! А, мне теперь все равно! Пускай тащут на кичу! Пускай закопают Коку Кренделя в сырую землю!

Потом он поплакал, а я повздыхал обо всех, кого не любят, дай им б-г утешиться чем-нибудь другим. И  когда вернулся Фандорин, я ему сказал:

- Кока рассказал правду. Когда человеку жизнь не мила, он не врет.

- Да, он сказал правду. Мадам Горалик показала мне форточку, через которую неделю назад вылез во двор Крендель. Это то самое окно, под которым мы нашли следы. Стало быть, они недельной давности, и Либера Горалика наш ф-форточник не убивал.

- Что же мы с ним будем делать? – спрашиваю.

Он мне:

- Вы Шерлок Холмс, вы и решайте. Можете сдать в полицию, можете отпустить. Мне все равно.

И знаете что? Я решил, что не буду сдавать Кренделя в полицию, потому что русская полиция нравится мне еще меньше, чем еврейские бандиты. Но отпускать Кренделя я тоже не буду, потому что это пособничество преступнику.

Я поступил мудро.

- Пойдемте отсюда, господин Фандорин. А если за время нашего отсутствия кто-то вдруг очухается и увидит, что неподалеку есть форточка, разве мы в этом виноваты?

Мы пошли вниз, в лавку, где лежал себе под простыней покойник, у которого в отличие от нас больше не было никаких забот.

Фандорин запер левую дверь на засов, правую на ключ, чтобы никто не помешал нашей дедукции. Сам достал свои зеленые четки и давай ими нащелкивать.

Говорит мне озабоченно:

- Мы с вами вернулись к исходной точке. Я не могу определиться с главным. Какова природа этого убийства? Расчетливое оно или эмоциональное? Деяние холодного ума или разгоряченного сердца? В обоих случаях методика совершенно разная. Знаете что, вы - Холмс, вы и решайте. Как скажете, так и поступим. Итак, что, по-вашему, владело убийцей – расчет или чувство? Ум или сердце?