– Только Бог знает, когда кто-то умрет.

Возможно, я в их глазах выглядела как религиозный фанатик.

Наступило утро, мой сын пережил эту ночь. Затем последовали долгие дни и недели лучевой терапии и химиотерапии. Постепенно рак перешел в стадию ремиссии. Пересадка костного мозга была нашей единственной надеждой, и самым чудесным образом старшая сестра и младший брат идеально подошли в качестве доноров.

К сожалению, трансплантация принесла лишь временное облегчение – рак вернулся со смертельной силой. Врачи снова сказали, что шансов нет, и на этот раз это правда.

В тот вечер, в темноте больничной палаты, мой сын храбро спросил:

– На что это будет похоже – умереть?

Я не знала, что сказать, но старалась быть честной и поделиться с ним тем, во что верила. Я призналась, как каждый день радуюсь тому, что жива, но все равно с нетерпением жду момента, когда попаду на небеса, и вот теперь он окажется там первым, чтобы встретить меня. Мы больше не могли разговаривать – на самом деле в словах не было необходимости. Смерть больше не была нашим врагом. После всех разговоров и молитв она приобрела совершенно другой смысл. Это было началом нового путешествия, от жизни к вечности и Богу.

Следующие дни были потрачены на планирование похорон, которые сын назвал своей «прощальной вечеринкой». У него были очень конкретные пожелания к этому мероприятию – например, он хотел, чтобы на его похоронах были воздушные шары. Я сказала, что относительно шаров у меня есть сомнения, но он возразил:

– Спроси отца Форда. Уверен, он позволит нам развесить их.

Сын хотел, чтобы его кремировали, а прах развеяли в его любимых местах. Он просил нас установить в доме его бабушки и дедушки в Новой Шотландии небольшой деревянный крест с видом на океан и надписью: «Мир – это видеть закат и знать, кого благодарить». У меня и по этому поводу были свои опасения, но сын сказал:

– Мама, просто сделай это. Бог поймет.

Он быстро ускользал от нас. Его уже несколько месяцев кормили внутривенно, и он терпеливо ждал дня, когда снова сможет есть пиццу. Однажды потеряла контроль над собой и закричала, что даже самый страшный преступник в камере смертников получает право выбора последнего блюда, а мой сын не может съесть пиццу! Но он прошептал:

– Мама, сегодня утром я причастился. У меня есть вся еда, которая мне нужна.

В тот момент я поняла, что все наши молитвы были услышаны. Он больше не боялся умереть, а я больше не боялась отпустить его. Он отдал себя в руки Господа.

Сын умер у меня на руках в Страстную среду. Его последними словами были: «Мама, это прекрасный день для смерти».

Его похороны стали праздником жизни. Церковь была полна его друзей, державших в руках воздушные шары, которые нужно было выпустить со словами молитвы. Его прах был развеян, как он и просил. Дедушка с любовью смастерил деревянный крест, который теперь стоит лицом к морю.

Прошло несколько лет, прежде чем я снова посетила это место. Идя по вересковым пустошам к морю, я увидела мужчину с двумя маленькими детьми, которые возлагали у креста полевые цветы. Когда я приблизилась, он поднял голову.

– Вы знали эту семью? – спросил он.

– Этот мальчик был моим сыном, – ответила я.

Я осталась там с ними на некоторое время, мы молча смотрели, как гаснет закат в багровом небе.

И тогда я вновь прочитала слова, выгравированные на кресте, и как будто в первый раз уловила их значение. Мое сердце было переполнено, слезы сами потекли по щекам. Я услышала тихий голос сына: «Бог поймет». Я знала, кого мне надо благодарить.

Ранним июльским утром 1999 года нас разбудил телефонный звонок.

– Ваш сын не выжил, – коротко сказал голос на другом конце провода.

Наш сын, Дон-младший, жил в Северной Каролине и готовился получить докторскую степень по классической гитаре, чтобы стать преподавателем. У него уже была степень магистра музыкального исполнительства в Южном Методистском университете в Техасе. 17 июля сын заснул за рулем своего автомобиля и врезался в опору моста. Он погиб мгновенно.

После смерти Донни мы получили в наследство его кошку Одри. В предыдущие годы он привозил ее к нам домой всего несколько раз, и каждый раз она пряталась под кроватью. Одри была пугливой и застенчивой – серая красавица-кошка, которую он взял в приюте, когда жил в Мемфисе, штат Теннесси. Сын называл Одри «чопорной мисс» и говорил, что она терпит ласки только на своих условиях и только когда у нее есть для этого настроение.

Одри появилась в нашем доме всего через месяц после того, как мы усыновили Моджо, также спасенного из местного приюта. Все свое время Одри проводила прячась под кроватью или диваном. Моджо, будучи властным самцом, постоянно преследовал ее. Мне хотелось, чтобы Одри познакомилась с нами поближе, но она боялась выходить из своего укрытия и находиться на открытом пространстве дольше, чем требовалось для того, чтобы проглотить свою утреннюю трапезу.

У Одри была одна особенность – она любила музыку. Всякий раз, когда играла музыка, она высовывала голову и оглядывалась по сторонам, как будто хотела каким-то образом стать ее частью.

– Только подумай обо всей музыке, с которой она познакомилась, – сказала я мужу. – Должно быть, кошка слышит знакомые звуки и успокаивается.

Мой сын любил музыку всех стилей. Он сам каждый день играл на гитаре, да еще и приглашал друзей поиграть на разных музыкальных инструментах. Я знаю, что у него было много компакт-дисков – все, от классики до блюграсса. Да, мы с ним разделяли любовь к хорошей акустической музыке в стиле блюграсс.

Одри пробыла с нами около трех недель, когда моя хорошая подруга потеряла свою любимую маленькую собачку. Чтобы помочь ей справиться с горем, я предложила отдать ей Моджо. Пусть я буду скучать по Моджо, но зато его отсутствие позволит Одри выйти, наконец, из укрытия. Мне так хотелось, чтобы она чувствовала себя у нас как дома: чтобы мы любили ее, а она отвечала нам взаимностью.

А потом случилось вот что. Однажды вечером Моджо все-таки покинул наш дом. После этого я в течение нескольких часов пыталась выманить Одри из укрытия. Внезапно у меня появилась идея: я вытащила один из компакт-дисков с концертами Донни и включила его. Какое счастье, что мой муж в свое время перенес все гитарные выступления Донни с кассет на компакт-диски, чтобы его музыка всегда была с нами!

И вот музыка заиграла, и мои глаза наполнились слезами, стоило мне представить себе сына, сидящего передо мной со своей гитарой. Он никогда не бывал так счастлив, как во время выступления. Мысленным взором я видела его в отблесках солнечного света, светлые волосы падали ему на лоб. Иногда он качал головой, чтобы подчеркнуть какую-нибудь ноту. Я прибавила звук, позволяя музыке звучать громче и терзать мою душу.

Через несколько минут я почувствовала осторожное прикосновение – Одри терлась о мою ногу и мурлыкала! Затем она принялась ходить кругами по комнате, словно искала что-то. Где же ее любимый Донни? Она слушала его раньше и все запомнила – я просто знала, что она запомнила!

Я осторожно обогнула ее, чтобы не напугать и не вынудить снова спрятаться, и достала из шкафа стеганое одеяло сына. Это одеяло я сшила для него сама, и он часто спал на нем, используя как простыню в своей квартире. Со дня его смерти я так и не нашла в себе сил, чтобы постирать одеяло. Теперь я тихо расстелила его на полу и позвала мужа. К этому времени слезы уже градом катились по моему лицу: я чувствовала, что сын находится рядом с нами.

Одри прошлась по одеялу, потом вдруг упала и покатилась. Она переворачивалась снова и снова, то и дело утыкаясь щекой в одеяло, как бы говоря: «Эй, я любила вашего сына; теперь я тоже люблю вас». В тот день были пролиты счастливые слезы – Одри приняла любовь, которую мы так отчаянно хотели ей показать. Я искренне верю, что она по-своему переживала отсутствие Донни и внезапно осознала, что связывает нас с этим замечательным молодым человеком, когда снова услышала, как он играет на гитаре.