Заканчивая рассказ про деда «Политика», замечу, что чувство к Фросе были у него настолько серьёзными, что он до самого нашего отъезда из Рабочего не забывал о своей несчастной любви. У нас давно уже сложилась семья и было трое детей. Он регулярно навещал нас по три-четыре раза в год. Фрося готовила ему борщ, вареники, наливала стакан водки. Выпив и закусив «Политик» откидывался головой к стене, стучал затылком и горько стонал:

– Русский баба хочу…

Осень на Васюганье ложится рано. В конце августа по утрам белеет иней. На последнем участке работы нам довелось встретить октябрь. В это время по рекам шла шуга. Дожди сменились снегом, болота начали промерзать. За трудный полевой сезон одежда на нас порядком поизносилась, а сапоги давно уже были заменены поршнями.

Подробное описание работы в экспедиции – это попытка познакомить тебя с той местностью, где ты родилась и некоторыми аборигенами, которые мне особенно запомнились.

Однажды, а это было в конце работы, под мокрым снегом и в болоте мы окоченели настолько, что двигаться и работать не было сил. И вдруг потянуло дымком. Это значило, что где-то близко люди. Прошли с километр и услышали лай собак, а между кустами выглядывала избушка. Дым шёл не из трубы, а из дырки в потолке. У входа молодая русская женщина рубила дрова. Она не удивилась нашему приходу. Вся округа знала, что в этих местах работает экспедиция. Прицыкнув на псов, она пригласила нас в дом.

Посредине избушки горел костёр, а дым выходил в дыру потолка. Изба без окон, только двери. Вокруг костра пол из тёсаных брёвен, на них оленьи и медвежьи шкуры. На шкурах возились ребятишки. В полумраке не разобрать – русские они или остяки. Походили на тех и других. Хозяйка рассадила нас вокруг костра и стала помогать стягивать с нас одежду и обувь. Сами мы плохо справлялись с этим – руки и ноги онемели и были точно чужие. Мокрую одежду и портянки хозяйка развесила под потолком избушки, а нам приготовила густой, горячий чай. В берёзовой куженьке выставила белый хлеб, нарезанный крупными ломтями. Вскоре появились и другие куженьки с вяленым оленьим мясом, вялеными язями, икрой ельца и чебака. Одним словом – ресторан плачет! Мы были голодные до икоты, но к еде не притронулись. От тепла наши руки и ноги так стало ломить, что хотелось орать во все горло. Анна, так звали хозяйку, метнулась на улицу, притащила в берестяном тазике холодной воды, мы стали по очереди пихать туда ноги и руки. Вскоре всем полегчало и мы повеселели. Потом долго пили кирпичный чай, закусывая белым хлебом с икрой и вяленой олениной.

Анна рассказала нам, как она очутилась в остятской избушке с кучей детей. Семья её была выслана на Васюган из Славгородского района Алтайского края. Отец от надрыва и голода умер в первый же год ссылки. В семье было восемь детей. Жили в посёлке Борисовка, недалеко от села Средний Васюган. Прокормить голодную ораву после смерти мужа у матери не было сил. Однажды к ним заехал остяк Абрам. Была зима, он ехал на оленях, запряжённых в нарты. Может, кто-то подсказал Абраму зайти к ним, Анна не знала. У него умерла жена, и он остался с тремя детьми. Абрам, не церемонясь, стал уговаривать мать отдать ему девочку в няньки. Он сказал, что поможет матери прокормить остальных детей и поможет с одеждой. Матери ничего не оставалось делать, как принять это предложение. Он оставил мешок муки, соль, сахар, масло, мясо оленя, крупу и отрезы материи. Анне было тогда тринадцать лет. Она до сих пор не может забыть, как зарёванная, дрожа от страха, ехала с остяком в глухой урман. Остяк был старше её на двадцать пять лет.

Два года она ухаживала за его детьми, хорошо поправилась, привыкла к Абраму. Он заменил ей отца. Но она сильно скучала по матери, братьям и сёстрам. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, Абрам потихоньку стал намекать ей, что пора девушке подумать о муже. Она прекрасно поняла, о чем речь. Деваться ей было некуда, и она согласилась стать его женой. Теперь у них совместных трое детей. На наш вопрос: «Хотела бы она выехать из тайги?», ответила, что ей жаль детей и Абрама, к которому она привыкла, потому что он добрый и её жалеет. А русских ребят, своих ровесников, она не знает, и общаться ни с кем не приходилось.

Вскоре появился Абрам. В проёме избушки стоял остяк – страшнее не видел. Здоровенный ростом, чёрное лицо, рот большой с толстыми губами, глаза узкие щели. Мы порядком испугались, уставившись на это чудо природы, и перестали есть.

Анна спокойно сказала:

– Вот и Абрам пришёл.

Абрам оказался гостеприимным человеком. Едва переступив порог, он спросил, хорошо ли она нас встретила и накормила? Потом разделся и, подсев к огню, поинтересовался, в чем нуждаемся и какая помощь нужна нам от него?

Мы обсушились, согрелись, плотно поели и когда собрались уходить Абрам сказал, что он нас проводит. Мы прошли с ним до домика его брата, который жил недалеко. Они с братом закололи оленя, и Абрам отвалил нам заднюю часть туши бесплатно. Кстати, жена брата тоже была из ссыльных, видимо, появилась здесь по той же схеме, что и Анна.

Работа подходила к концу. Зима давала о себе знать, а мы все ещё подскребали недоделки. Только через неделю, завершив все дела, принялись собираться в обратный путь. Предстояло добраться до села Средний Васюган. Мы снова навестили Абрама и Анну, ночевали у них. Они нас хорошо накормили, снабдили табаком, а главное, Абрам дал оленей, на которых отправили часть груза и всю бригаду, кроме нас с Мишей Глуховым. Нам предстояло с оставшимся грузом, на двух обласках, спуститься по воде до Среднего Васюгана. На речушке Окуневке, которая впадает в Васюган, в тихих заводях установился ледок. Пришлось пробивать его перед собой, а когда добрались до Васюгана, облегчённо вздохнули. Только редкие тонкие льдинки поблескивали по воде, которые не мешали ходу обласка. Были уже и забереги, но мы, не останавливаясь, за сутки добрались до места.

Нам сделали расчёт. Я получил сто двадцать рублей, а Фрося – сто десять. В сельском магазине купили кое-что из одежды. Денег оставалось не так много. Последним катером выехали в Рабочий. Ночевать я зашёл к Фросиным родителям. Мы уже твердо решили пожениться.

Рассказывая о работе в экспедиции, я немного забежал вперёд. В тридцать первом году, когда раскулаченных крестьян пригнали на Васюган, среди остяков уже шёл упорный слух, что на их землю прибывает бесчисленное множество бандитов, убийц и врагов Советской власти. Напуганные остяки приготовились защищать свою родину. Много полегло нашего сосланного брата от пуль остяков. Мы боялись уйти в лес за ягодами, шишками и грибами. Там могли наткнуться не только на медведя, от которого можно было убежать, но и на пулю остяка, от которой не скрыться. Когда ссыльные, гонимые голодом, приходили к остякам просить для умирающих детей хлеба, они беспощадно травили людей собаками.

Не все, конечно, так агрессивно были настроены к новосёлам. Некоторые присматривались к нам, даже знакомились. Больше, конечно, молодёжь. Старики были упрямее и на контакт с русскими не шли. Когда отношения предельно обострились, а остяки поняли, что им «плетью обуха не перебить», решили покинуть Васюган и уехать в Самарово. Это была их столица. Теперь город Ханты-Мансийск. Они оставили свои дома и отправились в долгий путь на лодках и обласках. Путь был далёким и опасным. Вниз по Васюгану до Оби, потом вниз по Оби до устья Иртыша, где и была столица.

Там от большого скопления людей пришла беда – тиф. Много прибывших и местных остяков погибло. Уцелевшие стали срочно возвращаться в свои места, где им пришлось обустраиваться заново. Они рыли себе землянки, по-остятски – карамо и, как прежде, охотились и рыбачили. Из этой неразберихи выиграли те из остяков, кто не поверил пропаганде и остался дома. Вскоре они поняли, что русские не враги, а обычные работящие люди, среди которых им предстояло жить как равным.