Наблюдая, как, залив свой двойной кофе кипятком, Збыш и Никос с блуждающими на лицах улыбками выходят из буфета, Череп подумал, что с такими отвязными неплохо бы познакомиться.

 «А эта, – продолжил он мысль, выдвигаясь из-за колонны так, чтобы снова видеть Нину, – эта, кажется, на них чихала. Серьезная, как писательница. А глаза – синие, – Череп умильно улыбнулся. – Королева Гвиневера».

 После исхода Никоса и Збыша в буфете стало значительно тише и спокойнее. Длинная Вера пересказала-таки Чеширу свой сценарий и теперь требовала немедленной ответной реакции, в то время как он, пропуская воздушные потоки ее речей мимо своих тонких, плотно к голове прижатых ушей, с интересом наблюдал, как бессовестные Ада и Микки доводят Антошу до белого каления.

 «Хорошо бы в Ялту до сентября, – думала Нина, допивая сок и с сожалением глядя в прозрачное донышко стакана. – Хватит, натрудилась, оправдала все возложенные надежды, можно и оттянуться. Буду загорать, пока не почернею как негра. И остригусь наголо, чтоб без этих дурацких прибамбасов на голове – буду лысой, как колено, как вон тот придурок за колонной».

– Да, я не баба, и все меня пинают за это! – вдруг громко и пронзительно воскликнул доведенный Антоша, оскорблено поднимаясь над хихикающими Адой и Микки. – Да, нет у меня этих сисек, этой противной, вонючей…

– О! – замахал руками Микки, в восторге пиная под столом Аду.

– Обломись, Антоша, никто не хотел тебя обидеть, – гыкнула она, в свою очередь пиная Микки.

 Буфетчица выразительно хмыкнула. Под веселыми взглядами, но с гордо поднятой головой, Антоша покинул собрание.

– О, Господи, Чешир, отвлекись ты, наконец, от этих дурацких мизансцен,– сказала длинная Вера, за подбородок поворачивая к себе Чешировскую улыбку.– Ну вот, что ты скажешь, например, об этом эпизоде, где герой рассказывает совершенно великолепную историю о…

 Арсен и лучезарный Толик с бутылками из-под кефира в руках, распахнув тяжелые школьные двери, вошли, двинувшись навстречу своим отражениям в большом круглом зеркале на стене. Под зеркалом на скамейке сидел спиной к спине к самому себе черный парень в аккуратно застегнутой майке-поло.

– Привет, Доминик, почему не в Африке? – не напрягаясь, сострил Толик, ставя под скамейку кефирные бутылки.

 Доминик вежливо оскалился, старательно пожал руки обоим приятелям и предупредительно поднес к сигарете Арсена свою красивую зажигалку.

– Приколись, Доминик,– ткнув пальцем в переносицу очков, с удовольствием завел свою шарманку Толик, усаживаясь рядом на скамейку и закидывая ногу на ногу.– Послезавтра ехать в Ригу с Мосфильмом на съемки, а тут такой облом: взяли с проявки пленку…

 Глубоко затягиваясь, выпуская дым тонкой струйкой, Арсен бессмысленно смотрел в зеркало, безразлично разглядывая рыжуху с короткой челкой, чуть не носом читающую что-то там на доске объявлений при входе. Рыжуха была в узких голубых джинсах и желтой майке почти до колен, а на плече болтался смешной самопальный рюкзачок из верхней части старых джинсов, до сих пор сохранивших выпуклости чьей-то задницы (Арсен поймал себя на том, что невольно прикидывает: не задницы ли самой рыжухи?).

«Как много девушек хороших. Но лишь одна…»

– … в конце концов, если пленочный брак – при чем тут я?

 Доминик, скаля белые зубы, кивал жестикулирующему Толику. Из зеркального предбанника буфета вывалились хохочущие парни со стаканами кофе в руках, уселись на ступеньках лестницы. Голос Толика звучал чересчур энергично и жизнерадостно – невыносимо. В какой-то момент Арсен почувствовал, что его начинает тошнить.

– Послушай, – произнес он, яростно топча окурок своим прекрасным кожаным мокасином,– кажется, ты хотел найти Чешира и зайти на учебную студию.

– А Чешир здесь, в бюфет, – с готовностью сообщил Доминик, кивая, для наглядности протягивая руку в соответствующем направлении (приятели невольно повернули головы вслед за черной рукой и как раз увидели пылающего Антошу, негодующе выскочившего вон из буфета).

– Ну, бывай!

 И Арсен с Толиком, сделав ручкой, мимо курящих на лестнице Збыша и Никоса, через зеркальную курилку прошли в буфет.

– … совершенно великолепную историю о…

 Чешир улыбался, глядя, как от дверей буфета к нему направляются юные и прекрасные друзья: мужественно-сумрачный Арсен с прекрасно развитой челюстью и сверкающий очками Толик.

– Прошу прощенья, – пропел Толик, галантно прерывая Веру на предлоге «о», одаривая ее женолюбивым взглядом. – Прекрасно выглядишь. Чешир, жму руку!

 Арсен хмуро всем кивнул и нехотя опустился на свободный стул рядом с длинной Верой, предварительно отодвинувшись от нее подальше (Вера только хмыкнула).

 Толик помахал Ад-Микки и уселся рядом с Чеширом.

– Ну что, – начал он, обнимая спинку чешировского стула, – экзамены сбросил и кайфуешь? – Чешир кивнул, улыбаясь. – А у меня такой облом, приколись: пятьдесят процентов пленочного брака в курсовой Гонзо, и это накануне работы с Мосфильмом!..

 Чешир молча улыбался, слушая монолог Толика, глядя на головы Ады и Микки, заговорщически сдвинутые над столом.

– … Гонзо с четвертого режиссерского – я снимал его двухчастевку и вот…

 «Лей-ла, Лей-ла, – Арсен полулежал на стуле, выставив в проход между столиком свои худые, непринужденно широко расставленные колени. – Лей-ла, Лей-ла». Руки по локоть в карманах, челюсть – вперед.

 «Ничего себе, – подумала Нина, с интересом поглядывая на это смуглое сумрачное лицо: по-кошачьи сощуренные глаза, агрессивная челюсть. – Очень даже ничего. Прямо Джек Эндрюс из Ирвина Шоу».

«Лей-ла, Лей-ла»

«И чего она уставилась на этого, челюстного?»

«Интересно, Шамиль действительно пошел на учебную студию или…»

«Так и придется переснимать за зайца-Толика»

«Значит, это и есть Школа? Значит, поступила – новая жизнь?»

 В одно мгновенье перед доской объявлений у самых входных дверей Школы Саша рухнула с безумнейших радуг надежды на черно-белое дно тоски. На стандартном листке хладнокровно и четко был отпечатан список зачисленных на отделение кинодраматургии – столбик благополучных, совершенно дурацких фамилий.

 «Опоздала!» – было первое слово, гулко прозвучавшее в Сашиной голове. Где-то рядом (на лестнице у буфета) кто-то громко, с хрюком, загоготал. Донесся запах дорогих сигарет.

 «Курить, курить!»– пронеслось аршинными красными буквами поверх беспорядочно-отчаянного: «Так и знала – не нужно было ждать, ведь говорила – июль кончается, а тут – во всяком случае, если бы – ничего не поделаешь – Супер-Билли».

 Тут Саша вспомнила Аду и всем сердцем пожелала, чтобы она была еще здесь, чтобы никуда не уехала на каникулы (а она и была тут, в двух шагах – пересчитывала наличность, раскладывая деньги на своих и Миккиных джинсовых коленках).

 «Ад, я опоздала на экзамены!»– Саша повернула голову, увидела себя в круглом зеркале на стене и от этого одинокого отражения вдруг почувствовала себя такой несчастной, жалкой, осмеянной всем этим громоздким зданием, колоннами, чьим-то гоготом на лестнице и вот этим самым зеркалом.

 «Неужели назад, домой?»– ужасом добила следующая мысль, и тут же застучали отрицательные молоточки в сердце: «Нет- нет – нет, нет – нет – нет!»

 В рюкзачке, в томике стихов Эдгара По, было вложено несколько бумажных купюр, выданных родителями на месяц достойной абитуриентской жизни. «Гори оно все синим пламенем – сегодня же деньги пропью, и тогда, может быть, уеду, – решительно взяла себя в руки Саша, языком слизывая слезы. – Только бы Адка была здесь. Господи, прости меня и за все сразу».

– Поехали!

– Поехали! – с ударением на предпоследнем слоге.

 Оба затушили окурки в стаканах из-под кофе, а стаканы оставили на ступеньке у стены (уборщица потом очень ругалась).