Перси исполнилось четырнадцать. Он был равнодушен к радикальным идеям, но в него вселилась обычная в его возрасте зловредность, и Перси сочувствовал бунтарству сестры Маргарет. Оба они, страдая от отцовской тирании, ободряли и поддерживали друг друга, а Маргарет просто души в нем не чаяла.

Минутой позже появились родители. Отец надел чудовищный оранжево-зеленый галстук. Он был невосприимчив к цвету, хотя скорее всего этот галстук купила мать. У матери были рыжие волосы и глаза цвета морской волны, бледное, накрашенное лицо, и вся она словно источала оранжево-зеленое сияние. В черных волосах отца появилась седина, лицо приобрело багровый оттенок, и галстук на нем смотрелся как сигнал тревоги.

Элизабет, с ее черными волосами и неправильными чертами лица, походила на отца. Маргарет напоминала мать, ей был бы к лицу шарф расцветки отцовского галстука. Перси менялся настолько стремительно, что никто не взялся бы сказать, чьи черты он в конечном счете унаследует.

Они зашагали по длинной дороге, что начиналась за воротами, в направлении небольшой деревни. Отцу принадлежала значительная часть домов и ферм на многие мили от дома. Богатство не было его заслугой: серия браков в начале девятнадцатого века соединила три самые состоятельные семьи землевладельцев в графстве, и возникшее в результате громадное имение передавалось в целости и сохранности от поколения к поколению.

Пройдя по деревенской улице и через зеленую лужайку, они подошли к церкви, сложенной из серого камня. Входили в нее в строго определенном порядке: сначала отец и мать, за ними Маргарет с Элизабет, шествие замыкал Перси. Когда Оксенфорды пробирались по проходу к своей скамье, прихожане-односельчане в знак приветствия прикладывали пальцы ко лбам. Фермеры побогаче, все без исключения отцовские арендаторы, почтительно кланялись, представители среднего сословия – доктор Роуан, полковник Смайс и сэр Альфред – вежливо кивали. Этот смешной ритуал всякий раз заставлял Маргарет сгорать от стыда. Разве не все люди равны перед Всевышним? Ей хотелось крикнуть: «Мой отец ничем не лучше любого из вас и гораздо хуже многих!» Может быть, уже совсем скоро она наберется храбрости. Если Маргарет устроит сцену в церкви, ей, наверное, путь туда будет наконец закрыт. Но пугала мысль о том, как может поступить со своей непокорной дочерью ее отец.

Когда они подошли к своей скамье и все глаза были устремлены на них, Перси произнес театральным шепотом, но достаточно громко, чтобы его услышали:

– Замечательный галстук, папа.

Маргарет едва удержалась от хохота. Они с Перси быстро сели и спрятали лица руками, точно в молитве, пока не прошел приступ смеха. Наконец она успокоилась.

Викарий произнес молитву о блудном сыне. Маргарет подумала, что старый дурак мог бы выбрать тему более созвучную тому, что было у всех на уме: близость войны. Премьер-министр направил Гитлеру ультиматум, который фюрер проигнорировал, и объявление войны ожидалось с минуты на минуту.

Маргарет боялась войны. Парень, которого она любила, погиб на Гражданской войне в Испании. Это случилось больше года назад, но она все еще изредка плакала по ночам. Для нее война означала, что тысячи девушек постигнет такое же горе. Мысль эта была невыносима.

И все же какой-то частью своей души она хотела войны. На протяжении нескольких лет Маргарет до боли страдала из-за трусости, проявленной Британией во время войны в Испании. Ее страна стояла в сторонке и наблюдала, как шайка бандитов, вооруженных Гитлером и Муссолини, свергает избранное народом социалистическое правительство. Сотни молодых идеалистов со всей Европы отправились в Испанию сражаться за демократию. Им не хватало оружия, а демократические правительства мира отказались его поставлять; молодые люди гибли, а Маргарет и ей подобные испытывали гнев, стыд и бессилие. Если Британия выступит теперь против фашизма, Маргарет сможет снова гордиться своей страной.

Была и другая причина, заставлявшая ее сердце стучать сильнее при мысли о войне. Потому что война наверняка положит конец жалкому, унизительному существованию Маргарет в доме родителей. Ее душили, приводили в отчаяние их невыносимо унылые, неизменные ритуалы, их бессмысленное светское времяпрепровождение. Она хотела бежать, зажить собственной жизнью, но это казалось немыслимым: Маргарет не достигла совершеннолетия, у нее не имелось денег, она не чувствовала себя годной к какой бы то ни было работе. Но конечно, с жаром уверяла Маргарет себя, все изменится, как только начнется война.

Она с восторгом читала о том, как в прошлую войну женщины переодевались в брюки и шли работать на заводы. Теперь женские подразделения есть в армии, во флоте, в авиации. Маргарет мечтала записаться добровольцем во Вспомогательную территориальную службу (ВТС) – женскую армию. Единственный практический навык, которым она владела, – это вождение машины. Отцовский шофер Дигби научил ее управлять «роллс-ройсом», а Ян, погибший друг, позволял ей гонять на мотоцикле. Она могла бы управиться и с моторной лодкой, недаром у отца была маленькая яхта в Ницце. В ВТС потребуются водители санитарных машин и мотоциклисты-связные. Она представляла себя в форме, со шлемом на голове, мчащуюся с бешеной скоростью на мотоцикле с важным рапортом с одного поля боя на другое, а фото Яна будет всегда в нагрудном кармане ее гимнастерки цвета хаки. Она была уверена в своей храбрости, лишь бы только дали шанс.

Войну и в самом деле объявили, пока шла служба, о чем прихожане узнали несколько позже. В одиннадцать двадцать восемь, во время службы, объявили даже воздушную тревогу, но до деревни эта новость не дошла, да и сама тревога оказалась ложной. Так и получилось, что семья Оксенфорд отправилась из церкви домой, не зная, что началась война с Германией.

Перси изъявил желание взять ружье и поохотиться на зайцев. Стрелять умели все – это было любимое семейное увлечение, почти одержимость. Но отец, разумеется, запретил, потому что по воскресеньям это не полагалось. Перси расстроился, но подчинился. Хотя в нем и сидела частица дьявола, он еще не дорос до того, чтобы открыто перечить отцу.

Маргарет нравилось озорство брата. Он был единственным солнечным лучиком в ее мрачной жизни. Временами ей тоже хотелось подтрунивать над отцом и посмеиваться за его спиной, как это делал Перси, но Маргарет понимала, что шуточками ничего не добьется.

Дома они с удивлением увидели босоногую горничную, поливающую цветы в холле. Отец ее не узнал.

– Кто вы такая? – рявкнул он.

– Ее фамилия Дженкинс, – с мягким американским акцентом объяснила мать. – Она служит у нас с этой недели.

Девушка отвесила поклон.

– А где, черт возьми, ее туфли? – спросил отец.

На лице девушки мелькнуло недоумение, и она бросила укоризненный взгляд на Перси:

– Извините, ваша светлость, но молодой лорд Ислей… – Граф Ислей – титул Перси. – Он сказал мне, что горничные в знак уважения к хозяевам должны по воскресеньям ходить босиком.

Мать вздохнула, отец сердито заворчал. Маргарет не удержалась и хмыкнула. Это была любимая проказа Перси: рассказывать новым слугам о домашних правилах, разумеется, вымышленных. Он говорил всякие смехотворные вещи с невозмутимым лицом, и, учитывая, что за семьей закрепилась репутация людей взбалмошных, его выдумкам верили.

Перси всегда умел рассмешить Маргарет, но сейчас ей было жаль бедную горничную, босоногую, с глупым выражением на лице.

– Пойди обуйся, – сказала мать.

– И не верь ни одному слову лорда Ислея, – добавила Маргарет.

Они сняли шляпы и вошли в маленькую столовую при кухне. Маргарет дернула Перси за волосы и прошептала:

– Это жестоко с твоей стороны.

Перси только улыбнулся: он был неисправим. Брат однажды сказал викарию, что отец ночью умер от сердечного приступа, и вся деревня находилась в трауре, пока не выяснилось, что это вранье.

Отец включил радиоприемник, и вот тут-то они услышали, что Британия объявила войну Германии.

Маргарет почувствовала дикую радость в груди, какую испытывала от быстрой езды на машине или когда взбиралась на верхушку высокого дерева. Больше не нужно мучиться неизвестностью: будут трагедии и горе, боль и печаль, но это теперь неизбежно, жребий брошен, и остается только одно – сражаться. От этой мысли сердце ее забилось сильнее. Все теперь пойдет по-иному. Станет не до общественных условностей, женщины тоже будут сражаться, классовые барьеры рухнут, все начнут работать сообща. Она уже ощущала на губах вкус свободы. Начнется война с фашистами, теми самыми, что убили беднягу Яна и еще тысячи прекрасных молодых людей. Маргарет не считала себя мстительной, но, думая о борьбе с фашистами, она жаждала мести. Чувство было незнакомое, одновременно пугающее и волнующее.