– Мне кажется, нам лучше расстаться.

Сказав это, Яна чуть отошла и опустила глаза. Я застыл в той же позе, в которой был секунду назад – верхняя часть тела чуть наклонена, руки протянуты вперед, а в носу до сих пор стоит запах вишневого кондиционера для волос. Это не то, что ожидаешь услышать, когда после двухнедельной разлуки обнимаешь любовь своей жизни.

Я сделал вид, что поднимаю руку и смотрю на невидимые часы, и криво улыбнулся:

– Первое апреля было почти полгода назад. Это субботний розыгрыш?

Яна подняла и снова опустила глаза, а затем начала напряженно чесать подбородок. Наконец она набрала в грудь побольше воздуха и стала сбивчиво говорить:

– Ты же сам чувствуешь, что наши отношения ни к чему не идут. Тебе нужна другая девушка, которая тебя оценит. Мне надо немного побыть одной.

Она замолчала и повернула голову в сторону храма Василия Блаженного. Ливень закончился двадцать минут назад, и Красная площадь снова была наполнена людьми. Пока я обдумывал услышанное, к нам подошла девушка с телефоном; бросив на меня взгляд, она повернулась к Яне и попросила сфотографировать ее вместе с парнем на фоне Кремлевской стены. Яна вежливо улыбнулась и кивнула, а я осмотрелся вокруг.

Эта мразь мне все-таки изменила. Ни к какой маме она не ездила – эти две недели она провела у того ублюдка с работы, который вечно поздравлял ее со всеми праздниками. Я знал, что этот урод пишет ей неспроста. Гнилая, конченая сука.

Яна отдала девушке телефон и медленно повернулась ко мне, и я тут же схватил ее за запястье:

– А ты у нас, оказывается, шлюха. Че там, нормально у Дани дела? На новенькое потянуло?

Яна вырвала руку и нервно осмотрелась по сторонам, а затем понизила голос:

– Ты больной. Не устраивай, пожалуйста, истерик. Я тебя люблю и ценю, поэтому давай останемся в нормальных отношениях.

Я выпучил глаза и громко засмеялся:

– Любишь? Это так теперь называется? Сука!

Я хотел впервые за три года отношений ее ударить, но все-таки смог себя остановить и стал потряхивать правой рукой, чтобы снять напряжение. В голове что-то стремительно начинало стучать, в горле застрял свинцовый комок, а в ноздрях сильно защекотало. Я почувствовал, как по левой щеке потекла слеза, но быстро ее вытер и шмыгнул носом. Яна вздохнула и опустила глаза, а затем тихо произнесла:

– Прости за все. Как соберешь вещи, напиши мне, я пока переночую у Леры. Ключи оставь в почтовом ящике…

Так и не посмотрев на меня, она развернулась и понуро пошла в сторону Тверской. Изображать чувство вины у нее получалось убедительно – со стороны могло показаться, что она и правда о чем-то переживает. Я хотел ее догнать и со всей силы ударить по лицу, а затем схватить за волосы и начать трясти из стороны в сторону, но людей вокруг было слишком много. Во всех подробностях представив себе эту сцену в голове, я попытался унять дрожание в руках, а затем заплакал.

***

На полу в коридоре стоял большой синий пакет из Озона, набитый джинсами и толстовками, а рядом – рюкзак с ноутбуком и всякой ненужной мелочью. Посреди комнаты на коричневом линолеуме валялись осколки стекла, горстки пепла и кусочки обгоревших фотографий, на некоторых из которых были по-прежнему видны наши с Яной лица. Чересчур драматично, но для прощального сообщения это даже хорошо.

Я в последний раз посмотрел на квартиру, в которой прожил три последних года, и вздохнул. Втайне я надеялся, что Яна сейчас вернется и скажет, что была неправа и по-прежнему меня любит. Я пожму плечами и отвечу, что мне нужно обо всем подумать – может быть, я уже тоже с кем-нибудь успел познакомиться. Помнишь Лесю с работы? Не хотел тебе говорить – два месяца назад мы уже с ней переспали. Трахается она гораздо лучше тебя, да и выглядит красивее, а про характер нечего и говорить. Поэтому спасибо, что избавила меня от необходимости бросать тебя самому.

Я грустно ухмыльнулся и вернулся в реальность, где мне приходится покидать родную квартиру и искать новое место для ночевки. Денег на съем жилья пока нет – разве что на комнату в общаге где-нибудь в Бирюлево, но вряд ли мне там понравится. Сегодня переночую у мамы, а завтра будет видно.

Народу в вагоне метро было немного, и я поспешил к скамейке, пока ее не занял кто-то другой. Поставив пакет с одеждой между ног, я достал телефон и написал маме, что буду через полчаса. Надеюсь, ужин окажется нормальным – у Яны было много недостатков, но готовить она умела. Не хочется снова переходить на грибной Доширак.

Напротив меня чуть левее сидела молодая девушка в наушниках с телефоном в руках. Выглядела она хорошо: светлые волосы до груди, высокие скулы и большое черное кольцо в правой ноздре. Кое-что во внешности поправить можно, но в целом ничего, поэтому я растянул губы в приятной улыбке и стал ловить ее взгляд. Наконец девушка это заметила и вопросительно на меня посмотрела.

Мое сердце забилось чуть чаще, но виду я не подал – вместо этого лишь легонько вскинул брови и ухмыльнулся. Вопреки моим ожиданиям, в ответ девушка не улыбнулась – скорее, слегка вздрогнула и снова уставилась в телефон. Я хотел было подсесть к ней и продолжить знакомство поближе, но решил, что сначала лучше занести пакеты с одеждой домой, а потом уже выходить «на охоту». Как говорил мой отец, всему свое время.

Мама встретила меня с понимающей грустной улыбкой и распростертыми объятиями, и я обнял ее в ответ. Помыв руки, я зашел на кухню, где уже стоял полный чайник и огромная тарелка с румяным яблочным пирогом. Я улыбнулся, отрезал себе четверть пирога и сел:

– Да, давненько я ничего такого не ел. Спасибо, мам.

– На здоровье. Кроме мамы, никто тебе так не сготовит.

Я кивнул и начал есть. Мама тоже отрезала себе кусок пирога и спросила:

– Ну, рассказывай, чего у вас там случилось. Изменила, что ли?

Я отпил чая, вытер рот салфеткой и пожал плечами:

– Да нет, я решил, что пора найти кого-то получше. Слишком глуповата для меня. Не дай Бог сделать детей, потом бы всю жизнь жалел.

– Правильно. Она мне всегда казалась какой-то недалекой. Ветер в голове, вот и все. Надо было раньше от нее уходить.

Я хмыкнул и кивнул, а затем бросил взгляд на экран телефона. Яна мне так и не написала – видимо, обгоревшие кусочки фотографий на полу ее не впечатлили. Я взял в руки телефон, открыл наш диалог и добавил фото, сделанное вчера вечером на Новоандреевском мосту. Немного подумав, я написал: «Прости за всю боль, которую тебе причинил. Если что, ты ни в чем не виновата, но я без тебя не могу. Прощай».

Яна была в сети, и я поскорее нажал «отправить», чтобы она точно успела прочитать. Выключив телефон, я поставил пустую тарелку в раковину, поцеловал маму в лоб и открыл холодильник. На полках стояли банки с овощами, упаковки с колбасой и какие-то обветрившееся салаты, а внизу я увидел несколько небольших бутылок из-под коньяка и полуторалитровую баклажку пива.

Яна уже наверняка в панике позвонила или написала, но я решил растянуть удовольствие и проверить телефон минут через двадцать. Пусть понервничает – это нормальная расплата за то, как она со мной поступила. Я ее любил и даже планировал сделать предложение, но она решила, что я для нее недостаточно хорош. Такая же сука, как и все остальные бабы.

Я налил пивка, взял с собой бутылку и пошел в комнату, отодвинув с дороги мешок со своей одеждой. Здесь все было также, как и раньше, только вместо ковра на стене висела картина с каким-то горным пейзажем. В углу на комоде стоял большой плоский телевизор, и я лег на диван, предварительно прихватив обернутый в полиэтилен пульт. Я стал бесцельно переключать каналы, но не нашел ничего интересного и выключил телевизор.

Немного полежав на кровати и выпив вторую кружку пива, я наконец достал телефон и с предвкушением взглянул на экран. Яна ничего не написала.