«Спокойной ночи», — сказала Она по — румынски, зная, что спать мне совсем не придется.

Я попросил Ее написать мне, когда она соберется в офис, чтобы я мог проверить свой пакет документов еще раз. Признаться я боялся, я даже не осознавал всю мелочность этого страха за репутацию, за ошибку, за осуждение, за последствия того, что может случиться между нами. Она все сделает, потому что привыкла играть по правилам, даже не задумается, что со стороны писать мне поздно вечером может показаться двусмысленным. Даже не придаст значения тому, что я могу приехать тогда, когда она будет в офисе одна ночью. Ответственность или недальновидность?

00.30 «Я выезжаю. Буду в офисе через 40 минут».

Я ждал звук сообщения примерно в это время. Я прикрыл глаза, чтобы задремать, и сократить время ожидания. Я начал набирать сообщение почти сразу, но стер и начал сначала, подбирая слова, но в финальной версии ушло только:

00.40 Ок

Следующее сообщение с уточнением цены я получил уже в мягко обитом лифте офиса, но отвечать не было смысла, ведь через пару минут я смогу ответить лично. Она удивлена, даже взволнована моим появлением, отточенные движения печати и сканирования сбиваются, речь становится не такой плавной и уверенной, подготовленной. Она не была готова, Ее застали врасплох. Макияжа почти нет, волосы собраны на затылке наспех и заколоты карандашом, объемный обнимающий белый свитер — раньше Она его не надевала. Он по-домашнему норовит спуститься с ее плеча, усложняя мне задачу оставаться невозмутимым. Мир остановился, а мы закрыты ото всех и делаем никому не нужное дело, как будто бы только для того, чтобы воспользоваться случаем и побыть вдвоем. Сейчас я особенно остро чувствую, что все неспроста, и не просто так Она вздрагивает от моих вопросов, избирательна в словах, излишне подробна, излишне заботлива и совсем не агрессивна и не возмущена тем, что из всего отдела и компании, со всего мира, черт побери, только я рядом с ней сейчас. Даже не Ее муж, что казалось, бы так очевидно и предсказуемо. Как он мог отпустить Ее одну на такси?! Почему не привез сам, почему не рядом? Доверяет или не придает значения? Почему именно ему досталась роль уменьшать Ее значение, сужать, прятать его. Но рядом с Ней сейчас я и больше никого.

Все закончилось, как и всегда. Светало. Сверка значений, проверка почты. Как будто бы с отправкой проекта и мои шансы переломить ход истории исчерпались. Я предложил Ей идти, но Она отказалась. Сказала, что ей нет смысла уезжать и возвращаться, ведь живет Она далеко. Повисло неловкое молчание.

— Почему Вы не уходите?

— Я просто шокирован, что тебе придется остаться здесь так надолго, и ты не успеешь поспать

— Все в порядке.

Что еще сказать, что сделать, чтобы остаться?! И шокирован я вовсе не тем, что сказал, а тем, что я НЕ МОГУ. Не могу подойти вплотную, притянуть к себе, спрятать в своих руках. Уберечь Ее, пожалеть, позаботиться, забрать Ее из того мира, в который она постоянно убегает, к которому по какому-то досадному недоразумению привязана больше, чем ко мне. Я не могу навредить Ей, своим невыносимым желанием обладать Ею. И я ухожу. Я увижу Ее снова совсем скоро, но это не радует меня как раньше, потому что я мог бы не расставаться с Ней, но не смог.

Смена позиций

Переезд — это муторно, сложно, стрессово, в целом ужасно, неважно, откуда и куда ты переезжаешь, но сегодня я заряжен, как никогда. Бодрящий душ с утра, новая футболка, сегодня хотя бы полдня можно не про работу, а про обычное, куда поставить, как подключить, где сесть. И Она вся будет под моим чутким руководством. Да, остальные могут помогать, но я всегда буду раньше. И Она не будет против. Она старается быть «всё сама», но в Ее глазах просвечивает такая острая необходимость в помощи, в опеке. Как остро смотрят они в случае неудачи и неизбежной паники, как ее взгляд согревает теплом благодарности. Почему не просит? Гордость или стеснение, предубеждение, страх? Уже почти год, но есть пароли, которые я не взломал. В груди чувствуется приятное томление, когда я допускаю, что ко мне Она относится иначе, теплее, чем к другим. Это сравнимо с чудом света, если Она расположена ко мне, то когда это началось — сразу или постепенно? Вчера? В ту ночь? Я иду с завязанными глазами по минному полю и рискую подорваться на безусловном доказательстве Ее любви к другому. К мужу, как вариант. Чека выдернута.

Новый офис встретил не самым гостеприимным образом, в большом пространстве с обшарпанными стенами и потолком так и напрашивался косметический ремонт. Она зашла, и видно было, как неуверенно Она себя чувствует, медленно узнает, что делать, куда идти, куда класть вещи. Но при этом есть в Ней и некоторая возвышенность над происходящим, ясное понимание того, что этот временный дискомфорт нужно просто пережить и продолжить работу, как и раньше. Это заботит Ее больше остального. Я хочу вернуть Ей ощущение стабильности и удобства. Помимо механических движений по перемещению столов, я наметил идеальную для нас планировку — два стола в углу- так я смогу охватить не одну часть ее рабочего места, а еще половину впридачу, закрывать Ее собою ото всех приходящих извне. Я буду видеть Ее вполоборота, оконный свет будет падать на Нее с моей стороны. Ради этого стоило потерпеть и суматоху, и шумиху с переездом. Всё, почти готово, уже и провода оплетают наши столы.

Появление финансового директора не предвещало ничего хорошего. Осмотрев свысока расстановку, он одним движением пальца конфисковал устроенное мной гнездышко и отправил меня в самый конец зала. Ибо покорно и по-лизоблюдски пообещал устроить все в лучшем свете, и предчувствуя мое негодование, тихим тоном указал мне на новое место. Во мне колыхало пламя негодования, но с Ибо я разберусь позже, сейчас нужно было взять себя в руки, чтобы сохранить утраченные на поле боя позиции. Я вцепился в первый попавший под руку стол, придвинул рядом со своим и поставил на него Ее компьютер, даже не спросив согласия. Она не возражала, Ей было все равно, во взгляде облегчение, что появилась хоть какая-то определенность. Есть надежда, что эти проблески радости связаны со мной. Самое главное, я сумел сохранить — Она будет сидеть рядом со мной. Я не смогу больше коснуться ее ноги случайно под столом, Она будет на метр дальше от меня, но я увижу Ее в новом ракурсе. В целом от начальства мы сидим достаточно далеко, некоторая камерность сохранилась. Война не проиграна — только сражение.

Все расселись, и рабочая жизнь потекла в привычном русле. Пост секретаря теперь был посередине зала, и когда Она занималась секретарскими делами, я мог смотреть на Нее сзади и сбоку, потом спереди, когда Она возвращалась. Теперь я мог смотреть, как Она гладит подол своего платья под столом в раздумье, забыв заехать на кресле достаточно глубоко, чтобы этого не видел я. Раньше я не просил Ее сесть в мое кресло, раньше я не был так смел, но теперь я периодически удалял строки в файлах, переписывал текст на английский и просил ее перевести. Это происходило так: я наклонялся, поворачивался влево и звал ее шепотом, Она, как обычно, вздрагивала, потом мы улыбались друг другу и подходила ко мне. Потом Она, не спрашивая, садилась в мое кресло, касалась клавиш, еще теплых от моих рук, если мне везло, и Она спрашивала что-то, я наклонялся над Ней и мог, возвышаясь над Ней вдохнуть Ее запах, рассмотреть выбившуюся прядь волос на шее, быть ближе. Мог бы я быть еще ближе? Перед собой не соврать- конечно, мог. И дело даже не в Крис, хотя и в ней тоже. Чтобы случилось, если бы все так кончилось? Она бы плакала, попыталась отвести меня к семейному психологу, разложила бы таро, написала бы грустный пост в социальных сетях так, чтобы я его увидел. Все это настолько предсказуемо, просто до тошноты. А что стало бы с Ней? Как бы отреагировала Она? Разрушила бы семью, ушла бы от мужа? Но ведь нет ни единого подтверждения, что Она любит меня. Да, симпатизирует, но смотрит ли на меня, как на партнера? Я с жаждой ловлю на себе Ее взгляды, каждый наш разговор, каждое сообщение, каждое электронное письмо — оно не для всех, оно для меня — так я заблуждаюсь, я упиваюсь самообманом. Но не могу без Нее.