– Послушай, если ты хочешь скандала, то у меня для тебя плохая новость. Теперь на меня работает профессиональный юрист. Очень опытный. Она еще и присудит тебе покушение на мои права, как автора и ты останешься должна.

– Присуждает что-либо не адвокат, а суд.

Он посмотрел на нее долгим укоряющим взглядом, поднялся, встал за спиной и попытался обнять. Эма брезгливо сбросила его руки.

– Слушай, Рыжик, ты же сама мне его подарила. Не хорошо требовать подарки назад, – пытался отшутиться Герман.

Эма поднялась со стула и взглянула в его глаза. И во взгляде этом, кроме презрения Герман увидел что-то новое, совсем незнакомое.

– Я посвятила тебе свой первый роман, но не дарила права на него, – произнесла Эма и, развернувшись, направилась к кладовке.

– Ничего не докажешь! – перешел на прежний тон Герман. – Я пробил этот роман и меня напечатали. Меня! Я, кстати, знаю, что ты отправляла его в издательство и что тебе отказали. Я заскринил то письмо, все доказательства у меня на руках, имей в виду. Ты это сделала через месяц после того, как я отправил его в другое издательство. Это ты воровка! А я автор, имя которого скоро прогремит на весь мир!

Эма уже не слушала его. В голове пульсировала единственная мысль «Я этого не выдержу, не смогу, мне это не по силам». Достав дорожную сумку, она покидала в нее одежду. Проходя мимо дивана, на который снова улегся Герман, она взяла ноутбук и вышла из квартиры, не закрыв за собой дверь.

Герман с сожалением проводил взглядом ноутбук и громко крикнул Эме вслед:

– Имей в виду, попробуешь заявить, тебе же хуже будет! Уж тогда точно тебя нигде и никогда не напечатают. Плагиаторы в наших литературных кругах не в почете, так и знай!

Эма вышла из дома-колодца в промозглый питерский вечер. Все деньги она потратила на подарки, новогодний стол и оплату аренды квартиры. В кошельке осталось пятьсот рублей. Пройдя через мост в Митрополичий сад, Эма села на ледяную лавочку напротив кладбища и, прикрыв глаза, пожелала себе скорой, легкой смерти.

Ноги в демисезонных ботинках быстро онемели, но Эма не ощущала холода. Ветер утих. С неба медленно падали снежинки, покрывая ее лицо прозрачной пленкой. Рядом с лавочкой, вылепленный кем-то снеговик весело подмигивал картофельным глазом. До нового года оставалось два часа.

Эма все глубже проваливалась в вязкую как сироп темноту. В памяти замелькали картинки детства. Вот они с Глебом в парке у большого искусственного озера, с муляжом самолета в центре. Вот Эма с папой на даче. Он несет ее на руках к речке. Потом снова Глеб. Они вальсируют, кружатся, кружатся и вдруг все замирает.

«Почему ее все так боятся? – подумала Эма. – Это же совсем не страшно. Просто засыпаешь, ничего не чувствуя. Ни страха, ни боли. Только покой. Покой и тишина».

Но тогда Эма еще не знала, что мир устроен иначе, и когда ты вполне уверен, что это конец, он обязательно напомнит: «Ночь сменит рассвет, и все важные мечты рано или поздно сбудутся», и для убедительности отправит персонального ангела.

– Девушка!

Эма с трудом разлепила ресницы. Перетаптываясь с ноги на ногу, перед ней стоял мужчина в сером пальто и кепке не по сезону. В руках у него был старомодный портфель, из которого как павлиний хвост, торчал банный веник и свешивались алые атласные ленточки, какими перетягивают упаковки с подарками.

– Девушка, прошу прощения за беспокойство. Не подскажете, как мне отсюда добраться до Московского вокзала? Звоню в такси – все либо заняты, либо ожидание в течение двух часов. А мне край как надо попасть в Москву. Хоть ночным поездом, но надо.

Учтиво спросив разрешения, мужчина присел рядом. Снег, не успев лечь, начинал таять.

– Представляете, я здесь в командировке и время вылета перепутал. Решил до аэропорта в баню сходить и понял свою ошибку только, когда сообщение пришло.

Он достал старенький мобильный телефон и прочитал: «До завершения регистрации осталось пять минут». Теперь новогоднюю ночь в лучшем случае, я проведу в поезде.

Эма смотрела на него непонимающим взглядом, пытаясь определить, в каком из миров она сейчас находится. Ангел поднялся с лавочки и принялся стряхивать с рукавов серого пальто мокрый снег.

– Нет, вы только взгляните – уже тает! Что за погода! А в Москве минус восемнадцать и снега-а-а. Красота! Не то, что здесь, совсем другой мир.

Ангел взглянул на дорожную сумку Эмы.

– Вы сами-то куда собрались?

– В другой мир, наверное, – неуверенно ответила Эма, с трудом шевеля замерзшими губами.

– Тоже в Москву? – улыбнулся Ангел.

Эма пожала плечами.

– Если в Москву, то нам надо поторопиться. Последний в этом году поезд отходит через полтора часа, если верить расписанию.

Вместе с Ангелом, командированным из Москвы, Эма уехала в другой мир, не надеясь на то, что там ее ждет счастье. По дороге на вокзал, в полупустом автобусе, Ангел в сером угостил Эму горячим кофе с бутербродом, очистил мандарин, и салон автобуса дерзко заполнил новогодний запах.

На вокзале Ангел усадил Эму на скамью в зале ожидания, купил в кассе билеты и полдороги до Москвы рассказывал веселые истории, пока не заснул, доверчиво притулив голову ей на плечо. Стараясь его не разбудить, Эма тихо плакала, а с соседнего ряда на нее внимательно смотрел молодой мужчина. У его ног стоял портфель, полный денег – платы за потерянную жизнь.

Судорожно вздохнув, Эма вытерла слезы и отправила сообщение Глебу. Через минуту родной голос из детства произнес: «Привет, Рыжая Королева! На твое счастье я в городе. Приедешь, жди на перроне, встречу».

***

Деревня Гора. Настоящее время.

Подгоняемая ветром Быструха упрямыми волнами накатывала на берег. На мелководье стайками плескались длинноносые уточки с бирюзовыми боками.

«Тишина и покой», – подумал Иван.

– Как я сказал, первое время в Москве Эма жила у меня, – продолжил рассказ Глеб. – Я ее к себе в издательство устроил, в отдел рекламы, и, представляете, она мне ни слова об украденной книге не сказала, и вообще о том, что пишет.

– А с этим Германом Василевским вы знакомы очно?

– Тогда еще не был, но роман «Предел уязвимости», конечно, читал. Еще удивлялся, что после выхода такого великолепного романа об авторе больше не слышно. А Эма продолжала молчать. И почему из дома ушла, тоже не признавалась. Но я понимал, что это серьезно. Она всегда была очень домашней девочкой, послушной, застенчивой и очень доверчивой.

Глаза Глеба вдруг потускнели, а лицо словно состарилось, четче обозначив носогубные складки.

– Она точно не из тех, кто выносит свою боль на люди. Все держит в себе. Это сейчас в Москве она закалилась, стала жестче, научилась говорить нет и давать отпор.

– Это я заметил, – улыбнулся Иван.

Глеб кивнул.

– А потом произошел неожиданный и стремительный взлет. Мы издали ее первый роман, разумеется, если не считать «Предел уязвимости», и нам сразу предложили экранизацию. И дальше один за другим, все перешло в серию. А в прошлом году объявляется это шут гороховый, лошадь с одним трюком. Суд мы, конечно, выиграли, экспертиза все подтвердила – стиль Эмы Майн во всех романах. И у этого Германа, кстати, отсудили права на первую книгу Эмы, по которой уже успели снять фильм. На этом карьера Василевского как писателя закончилась. Но представляю, сколько он ей крови попил.

– У вас есть контакт этого лжеавтора? – спросил Разумов.

– Да, конечно.

Иван записал номер и снова прошел на пирс. Глеб остался на берегу, достал смартфон и с озабоченным видом принялся листать страницы. Деревянные доски самодельного понтона были весьма потрепаны временем и водой, в отличие от ротанговых шезлонгов – новеньких, добротных. Иван еще раз внимательно осмотрел пирс.

«Если этот любитель ночного плавания оставил вещи здесь, то при сильном ветре их могло легко снести волной», – снова подумал Иван. Он открыл приложение «Погода» и полистал архив за три дня. В ту ночь был дождь и гроза с ветром до двадцати метров в секунду. Разумов прошел до конца пирса и, развернувшись, взглянул на Глеба.