Герман Василевский считал себя виртуозом казуистики. И если бы однажды, к несчастью, не вообразил талантливым писателем, вполне мог бы стать успешным адвокатом. Его изворотливость в аргументах, заведомо ложных, мог распознать лишь человек проницательный, либо с большим жизненным опытом. Но юная доверчивая Эма верила на слово всему, что он скажет, не замечая в речах откровенного крючкотворства.

– Рыжик, нам же надо как-то выбираться из этой нищеты. Семью строить, деток рожать. На что мы сына кормить будем?

– Какого сына? – не поняла Эма.

– У нас же будет когда-нибудь сын. Вот накопим деньжат, поженимся, родим сына.

– Может, родится дочь, – произнесла Эма, проваливаясь в расставленные сети.

– Нет, дорогая. У настоящего мужика – только сын. Наследник, – нажав пальцем на нос Эмы, произнес Герман и направился в кухню, поинтересовавшись на ходу: – Слушай, а что у нас сегодня на обед?

– Сила мужчины подтверждается не полом ребенка, – тихо произнесла ему вслед Эма и добавила мысленно: «Наследником чего – квартиры в Саратове и ржавого велосипеда? Ребенок может быть либо желанным, либо нет. Третьего не дано».

В тот день ей отчаянно захотелось вернуться домой, в родные запахи гостиной, бабушкиного буфета с печеньем и кофе, маминых пирогов и любимой ветки сирени за окном детской. Но детство закончилось, и Эма это понимала. С мамой отношения как всегда находились либо погранично, либо на линии фронта и из двух вариантов – остаться с Германом или вернуться домой – Эма снова выбрала первое.

Твердо решив больше не соглашаться на предложения грубой физической работы, Эма вскоре нашла заработок по душе и с вполне приличным доходом. В России появилось сразу несколько социальных сетей, и однокурсница Марина нашла вакансии копирайтера.

«Писать надо много, но это не баки тягать и мыть триста квадратов», – сказала она. Эма по-прежнему не досыпала, но теперь ночами, отправив готовые тексты заказчикам, она наливала новую порцию крепкого кофе и садилась за роман.

И время замирало. Эма пересекала границу другой реальности, не замечая вокруг никого и ничего до самого рассвета. На четвертом курсе к работе копирайтера добавилась внештатная работа в журнале, и теперь Эма могла сама с легкостью оплатить и квартиру, и коммунальные платежи. Она стала позволять себе походы с подругой в кафе и делать Герману дорогие подарки, как всегда ничего не ожидая в ответ.

Герман Василевский по-прежнему оставался для нее кумиром, первым мужчиной и наставником. Она доверяла ему, не замечая, что тексты, которые он просит слегка поправить, затем оказывались полностью написанными ей. Но чего было не отнять у Германа Василевского – это высшей степени орфографической грамотности. «Граммар-наци», – называл он себя гордо, поправляя всех, кто делал ошибки в словах и текстах.

Как водится, незаметно пролетело время и Эма, получив диплом, всерьез задумалась о карьере писателя. С мамой на довольно длительное время наладились отношения. Ирина Эдуардовна даже предложила Эме с Германом переехать к ней. Но Эма знала, что это благополучие имеет потенциально шаткий характер и вежливо отказалась, обозначив в качестве причины, близость съемной квартиры к работе Германа. Написание романа близилось к завершению. Заканчивался и календарный год.

Мама не заставила себя долго ждать, в очередной раз, выразив обиду на то, что праздник они отмечают не с ней, и включила любимый режим непрерывного молчания. Но настроение Эмы, казалось, ничто не могло испортить. Она закончила свой первый роман. Ее переполняли гордость и ощущение принадлежности к чему-то очень важному.

Сделав финальную вычитку, Эма распечатала рукопись и красиво вывела перьевой ручкой на второй обложке: «Посвящаю Герману Василевскому». Обернув скрепленные листы в крафтовую бумагу, она аккуратно перетянула упаковку жгутом. К главному подарку она добавила шарф крупной вязки и кожаные перчатки ручной работы. Спрятав все в дорожную сумку, она задвинула ее глубже на антресоли.

Украшая ель, которая с трудом втиснулась в маленькую комнату убогой квартирки, Эма представляла, как подарит Герману роман и, волнуясь, станет ждать рецензии. Он прочитает, произнесет традиционное «Нда уж», а затем, назвав ее Рыжиком, будет хвалить и удивляться, когда она успела написать целый роман. Потом они сядут на диванные подушки под украшенную ель, нальют шампанского и станут обсуждать замысел, героев, сюжеты и Эма заново проживет историю своего первого романа.

Герман читал ее книгу всю новогоднюю ночь. Сначала сидя за столом, потом лежа на диване, потом нервно меряя шагами комнату и выкуривая одну сигарету за другой, забыв о любимой трубке.

По первому каналу уже пошел повтор «Иронии судьбы», а он все курил и пил, сваренный Эмой крепкий кофе, не открываясь от чтения и, казалось, не замечая ее присутствия.

Дойдя до финала, он сунул рукопись под мышку, налил водки в фужер из-под шампанского и выпил ее залпом. Мельком взглянув на Эму, он прошел к окну, встал спиной и замер. Она смотрела на его затылок, пытаясь угадать реакцию.

– Нда-а уж, – произнес, наконец, Герман, небрежно бросив рукопись в плетеную корзину с журналами.

– Что скажешь? – спросила Эма взволнованно.

– Честно?

– Конечно.

– При всем моем уважении, Рыжик, – начал Герман, положив правую ладонь себе на грудь. – Только давай без обид, ладно?

– Конечно.

– Ты, бесспорно, имеешь способности. И не без моей, замечу, помощи из тебя получился неплохой журналист. Но большие литературные работы – это точно не твое. Уж прости. Ты просила честно, я честно ответил.

– Но ты так читал, мне показалось…

– Тебе показалось, – грубо перебил ее Герман.

– Но, скажи, пожалуйста, что в нем не так? – настаивала Эма. – Что тебе не понравилось конкретно?

– Нет изюма, нет оригинальной идеи. И сюжет слабый, и герои невнятные. И потом, к чему там мистика, это я вообще не понял. Как-то вообще не к месту. Прости, но я дочитал исключительно из уважения к тебе.

Расстроившись, Эма стояла рядом с корзиной, из которой торчали, замятые на сгибах, бумажные листы с ее мыслями, словами, выстраданными ночами, сюжетами. В душе Эмы растекались горечь и смятение. Она доверяла Герману, но и не верить в себя уже не могла. Роман был хорош, и Эма это понимала.

Герман подошел со спины и обнял ее за плечи.

– Не грусти, Рыжик. Хочешь, сходим в кино? А?

Эма, молча, кивнула.

– Только я пустой, как барабан. У тебя остались деньги?

Эма была разбита, раздавлена и долгое время не могла писать, хотя сюжеты приходили с неизменным постоянством. Она видела их даже во снах, по привычке просыпалась, но уже не записывала, как раньше. Немного придя в себя, Эма тайком от Германа решила узнать другое мнение и отправила рукопись электронной почтой в крупное издательство. Три месяца не было ответа, на четвертый Эма набралась смелости и позвонила.

– Еще раз, какое название? – спросила редактор отдела художественной литературы.

– Роман «Предел уязвимости». Автор Эмилия Майн.

– Так, «Предел уязвимости», – повторила редактор. – А вам не пришел официальный ответ?

– Нет.

– Ясно. С этого надо было начинать. Смотрите, если ответ не пришел, значит, рукопись не принята. Вы же, наверняка, читали правила, указанные на сайте – «В случае отказа редакция не обязана пояснять причину».

– Простите, а вы уверены, что ее читали? Может она затерялась?

– Ничего у нас не теряется, девушка, – грубо перебила ее сотрудница издательства. – Повторюсь, если не пришел ответ, значит причина одна – издательство не заинтересовано в данной работе. Пошлифуйте мастерство, напишите другую книгу и присылайте на рассмотрение. Всего хорошего.

После того как ее первенца отвергли дважды, Эма попыталась убить в себе писателя. Но игнорируя эти попытки, герои новых книг проникали в мозг, выстраивались в нужном им порядке и начинали жить своей жизнью. Эма вновь и вновь проигрывала варианты сюжетов, играя с вымышленными персонажами перед сном, во время прогулок, на работе, но, уже не посвящая в это Германа. А спустя время, в канун следующего нового года роман под названием «Предел уязвимости» появился на полках книжных магазинов страны.