Правда, мужчина выглядел немного по-другому, потому что клерк видел его одновременно и внутренним, и внешним взором, так что в один момент он был широкоплечим и краснолицым, а в следующий – высоким, худым и смуглым, как бы окутанным какой-то черной атмосферой с красным оттенком. Хотя временами эти два зрелища смешивались, и Джонс видел, как два лица сливались в единое целое, на которое было поистине ужасно смотреть. Но, кроме этих случайных изменений во внешнем облике Управляющего, секретарь не заметил ничего такого, что стало бы результатом его дальновидности, и бизнес пошел более или менее по-прежнему, и, возможно, даже с чуть меньшими трениями.

Но в "комнатах под крышей" в Блумсбери все было по-другому, потому что там Джонсу было совершенно ясно, что Торп приехал, чтобы поселиться у него. Он никогда не видел его, но знал все время, пока тот был там. Каждый вечер, когда он возвращался с работы, его приветствовал хорошо знакомый шепот: "Будь готов, когда я подам знак!" И часто ночью он внезапно просыпался от глубокого сна и осознавал, что Торп в эту минуту отошел от его кровати и стоит, выжидая и наблюдая за чем-то в темноте комнаты. Часто он спускался вслед за ним по лестнице, хотя в тусклом свете газовой горелки на лестничных площадках не было видно его очертаний; а иногда он вообще не заходил в комнату, а зависал за окном, вглядываясь сквозь грязные стекла или посылая свой шепот в комнату вместе со свистом ветра.

Ибо Торп приехал, чтобы остаться, и Джонс знал, что не избавится от него, пока не свершит правосудие и не достигнет цели, которой ждал.

Тем временем, по прошествии нескольких дней, он прошел через огромную борьбу с самим собой и пришел к совершенно честному решению, что "уровень великого прощения" для него невозможен, и что поэтому он должен принять альтернативу и использовать тайные знания, переданные ему в руки, – и вершить правосудие. И как только это решение было принято, он заметил, что Торп больше не оставлял его одного в течение дня, как раньше, а теперь сопровождал его в офис и оставался более или менее рядом с ним в течение всего рабочего дня. Его шепот был слышен на улицах и в поезде, и даже в кабинете управляющего, где он работал; иногда предупреждающий, иногда побуждающий, но ни на мгновение не намекающий на отказ от главной цели, и не раз настолько отчетливо слышимый, что клерк был уверен, что другие должны были его услышать так же, как и он сам.

Это была настоящая одержимость. Он чувствовал, что Торп постоянно следит за ним днем и ночью, и знал, что должен вести себя как подобает мужчине, когда настанет момент, или оказаться неудачником как в своих собственных глазах, так и в глазах других.

И теперь, когда он принял решение, ничто не могло помешать приведению приговора в исполнение. Он купил пистолет и проводил субботние дни, упражняясь в стрельбе по мишени в уединенных местах на побережье Эссекса, отмечая на песке точные размеры комнаты управляющего. Воскресенья он проводил так же, останавливаясь на ночь в гостинице, тратя деньги, которые обычно поступали в сберегательную кассу, на дорожные расходы и патроны. Все было сделано очень тщательно, поскольку не должно было быть никакой возможности потерпеть неудачу; и по прошествии нескольких недель он стал настолько искусен в обращении со своим шестизарядным пистолетом, что на расстоянии 25 футов, которое составляло наибольшую длину комнаты менеджера, он мог выковыривать внутренности из полпенни в девяти случаях из десяти и оставлять чистую, неповрежденную оправу.

Не было ни малейшего желания откладывать. Он обдумал этот вопрос со всех возможных точек зрения, и его цель была непоколебимой. Более того, он испытывал гордость при мысли о том, что его выбрали в качестве орудия правосудия для вынесения столь заслуженного и столь ужасного наказания. Возможно, месть сыграла какую-то роль в его решении, но он ничего не мог с собой поделать, потому что временами все еще чувствовал, как раскаленные цепи обжигают его запястья и лодыжки, причиняя жестокую боль, пробирающую до костей. Он вспомнил ужасную боль в своей медленно поджаривающейся спине и тот момент, когда он подумал, что смерть должна вмешаться, чтобы положить конец его страданиям, но вместо этого в нем пробудились новые силы выносливости, и открылись новые ужасные приступы боли, а потеря сознания казалась еще более близкой, чем когда-либо. Затем, наконец, раскаленное железо попало ему в глаза.... Он вспомнил все это и покрылся ледяным потом при одной мысли об этом… мерзкое лицо за панелью… выражение смуглого лица.... Его пальцы заработали. Кровь вскипела у него в жилах. Было совершенно невозможно полностью выбросить из головы мысль о мести.

Несколько раз ему удавалось на время оторваться от своей добычи. Странные вещи останавливали его, когда он уже был готов действовать. В первый день, например, Управляющий упал в обморок от жары. В другой раз, когда он решил заняться местью, Управляющий вообще не спустился в офис. И в третий раз, когда его рука уже была в заднем кармане, он вдруг услышал зловещий шепот Торпа, приказывавшего ему подождать, и, обернувшись, увидел, что старший кассир бесшумно вошел в помещение, а он этого и не заметил. Торп, очевидно, знал, что делает, и не собирался позволять клерку запутать дело.

Более того, ему казалось, что старший кассир наблюдает за ним. Он всегда встречался с ним в самых неожиданных местах, и у кассира, казалось, никогда не было подходящего предлога для того, чтобы оказаться там. Его передвижения, казалось, внезапно вызвали особый интерес и у других сотрудников офиса, поскольку к нему постоянно подсылали клерков, которые задавали ненужные вопросы, и, по-видимому, существовал общий план держать его под своего рода наблюдением, чтобы он никогда не оставался наедине с Управляющим в отдельной комнате, где они работали. А однажды кассир даже зашел так далеко, что предложил ему взять отпуск раньше обычного, если он того пожелает, поскольку в последнее время работа была очень напряженной, а жара – невыносимой.

Он также заметил, что иногда на улицах за ним следовал какой-то человек беспечного вида, который никогда не сталкивался с ним лицом к лицу и даже не натыкался на него, но который всегда был в его поезде или омнибусе и чей взгляд он часто ловил, наблюдая за ним через окно.

Были и другие признаки, разного рода, которые навели его на мысль, что что-то затевается, чтобы помешать его цели, и что он должен действовать немедленно, пока эти враждебные силы не смогли помешать.

Итак, конец наступил очень быстро и был полностью одобрен Торпом.

Стоял конец июля, и это был один из самых жарких дней в истории Лондона, потому что город был похож на духовку, а частицы пыли, казалось, обжигали горло несчастным труженикам на улицах и в офисах. Дородный управляющий, который сильно страдал из-за своих габаритов, спустился вниз, обливаясь потом и задыхаясь от жары. Он держал в руках светлый зонт, чтобы защитить голову.

– Однако, он захочет чего-то большего! – Джонс тихо рассмеялся про себя, когда увидел, что тот входит.

Пистолет надежно лежал в его набедренном кармане, все шесть патронников были заряжены.

Управляющий заметил улыбку на его лице и пристально посмотрел на него, когда тот сел за свой стол в углу. Через несколько минут он позвонил старшему кассиру – всего один звонок – и попросил Джонса принести какие-то бумаги из другого сейфа в комнате наверху.

Глубокий внутренний трепет охватил секретаря, когда он заметил эти меры предосторожности, ибо он видел, что враждебные силы действуют против него, и все же он чувствовал, что больше не может медлить и должен действовать в то же утро, с вмешательством или без вмешательства. Тем не менее, он послушно поднялся на лифте на следующий этаж и, пока набирал комбинацию от сейфа, известную только ему, кассиру и управляющему, снова услышал у себя за спиной ужасный шепот Торпа:

– Ты должен сделать это сегодня! Ты должен сделать это сегодня!