Лишь одно уязвимое место в новой жизни Бонда – его молодая любовница, с которой он не хочет и не может расстаться. Она мечтательна, умна, странна, слишком красива. Она привлекает к себе внимание своей эксцентричностью, своей любовью к свастике, своим влиянием на полудетей из санаторской школы. Возможно, четыре ее злейших врага – пенсионеры, которым делать все равно нечего и чья жизнь столь уныла, что они готовы предпринять все что угодно, лишь бы только послужить своей злобе, – начали вынюхивать, высматривать.
Возможно, в их кляузах что-то замаячило, какие-то намеки, догадки.
И их не стало. Они ведь в целом свете никому не были нужны – одинокие, злобные, вконец обветшалые существа. Могло ли кому прийти в голову, что отыщется случайно еще одно старое, одинокое и, возможно, не лишенные злобы существо, которому захочется отомстить за них?
Такое существо отыскалось – это я, но злоба моя, если и пряталась во мне, то вдруг исчезла.
Я теперь собираюсь вскорости впасть в счастливое детство. Возраст позволяет, да и желание появилось.
В душе моей воцарилась радость.
К тому же, я разгадал эту тайну. Я знаю, кто убийца и где он прячется, а также знаю, что Вы не имеете к этим убийствам никакого отношения. Не собираюсь более никаким образом ворошить Ваше прошлое. Простите, что подозревал Вас, но все это лишь мысли, а мысли (как сказал один дзен-мастер) приходят и уходят, не надо их останавливать.
Желаю Вам доброго здоровья,
С. С. Курский».
Второе письмо выглядело так:
«Дорогая Лида!
Представьте себе, что Вы – не человек. И даже не богиня, не демон, не леопард, а очень простое и очень скрытное существо, боящееся света, любящее прохладу и сырость. Вы полупрозрачны, изначально являете собой нечто вроде сгустка, собранного вокруг своего рода завязи, нечто вроде бутона, розетки. Вы забиваетесь в какую-нибудь емкость, в щель, и там ведете свое тайное существование.
Впрочем, какая глупость! Зачем Вам представлять себе все это? Ум мой восхищен, поэтому слог нарочит, а мысли чересчур многоцветны.
Как говорили древние: сердце бессердечного – кремень, ум безумного – алмаз.
У нас с вами роман тайн, не так ли? Но я здесь не для того, чтобы раскрыть все тайны. Я обязан разгадать одну-единственную загадку: почему и как умерли старики. Я разгадал эту загадку и завтра, в восемь часов утра, в вашем доме, я собираюсь огласить результаты своего расследования. Ваша тайна, тайна Иоффе, тайна Парчовой, тайна Цитруса, тайна Солнца и Ветра, тайна Полины Зайцевой – все эти тайны я оставляю отныне в покое.
Я тревожил эти секреты лишь потому, что они казались связанными с гибелью четырех стариков.
Но я ошибался. Эти тайны лишь отвлекали меня.
Я рад, что отомщу за ветеранов – униженных и оскорбленных. Униженных старостью и оскорбленных смертью. Я также хочу снять подозрения с невинных. Смысл Вашего предложения, сделанного мне, стал мне к настоящему моменту полностью ясен. Я собираюсь скоро отправиться в путешествие в Индию, Цейлон и Тибет в компании близнецов Виноградовых. Буду счастлив, если Вы согласитесь принять участие в этом странствии.
Преданный Вам,
С.С. Курский».
Под подписью Курский нарисовал маленькую свастику.
На следующий день, 9 мая 2004 года, в восемь утра, Курский стоял на площадке дома «Свастика ». В руках он держал зажигалку.
Он обвел глазами собравшихся. Здесь были все действующие лица этой истории: Лыков и Гущенко, Лида Григорьева, старуха Парчова, Иоффе, Шнуровы, Кушаковы, Алеша Корнеев, Цитрус.
Солнце и Ветер стояли, взявшись за руки, все жильцы дома – Губаревы, Руссланды, Черняки, Сатаровы, Мшенские, Смирновцевы, Геслен, Парголов, Кислова… Санаторские нарядные подростки стояли большой пестрой гурьбой. Стоял у входа даже шофер Тимофей Гурьянов. Не было только того старика из Севастополя, который в своей полутемной комнате читал одесские анекдоты и хохотал. Все остальные присутствовали.
Курский произнес:
– Я пригласил вас сюда, на эту площадку, чтобы завершить на ваших глазах дело, ради которого я приехал в этот поселок. Уберите эти вещи, – он указал на старые стенды и ящики, загораживающие большую – «алтарную» – стену дома.
Гущенко, Лыков и еще четверо милиционеров стали убирать стенды и вещи. Обнажилась стена, на которой – большая свастика, горельеф. Пол у стены покрыт был густыми наслоениями тополиного пуха, смешанного с пылью и грязью. Углубления в стене, из которых состояла большая свастика, тоже были забиты пухом.
Курский чиркнул зажигалкой и поднес ее к краешку свастики. Пух вспыхнул, огонек быстро понесся по пуховому наполнению. И тут свастика вся вздрогнула, что-то дернулось и завибрировало под пухом, и вдруг тонкое свастикообразное нечто, облепленное пухом, похожее на огромного четырехногого паука, на гигантскую карамору, выскочило из горельефа, прыгнуло на пол и поскользило по мозаичному полу прочь. Раздались визги женщин. Народ расступился, существо метнулось и исчезло.
– Не бойтесь, сейчас она безвредна, – сказал Курский. – Это – алейа, нежнейшее, но страшно ядовитое создание из разряда протеев. Ее протеизм – вершина протеизма среди простейших.
Алейа очень редка, она живет на суше, но в сырости.
Как правило, она прячет свое студенистое тело в различные щели, трещины и углубления. Постепенно она принимает форму своего убежища и сохраняет ее на какое-то время даже после того, как покидает свою приют. Ее хрупкое тело, наполовину состоящее из плазмы, покрыто тончайшими волосками, на кончиках этих волосков содержится сильнейший яд. Этот яд защищает нежное тело алейи. При соприкосновении с кожей теплокровных существ микроволоски буквально прожигают ее, и в кровь попадает микроскопическое количество яда. Этого достаточно для молниеносной смерти существа, пришедшего в соприкосновение с алейей. Четыре человека стали случайными жертвами этого «паука». На коже жертв остались следы – ожоги, нечто вроде естественных татуировок.
Я всегда интересовался татуировками, знаками на телах. Эти следы на трупах стариков представляли собой отпечатки переплетающегося тела алейи. Если расправить и распутать эти переплетения, мы увидим свастику – практически того же размера и диаметра, что и этот горельеф, который мы наблюдаем на стене. Горельеф долго был прибежищем алейи. Почему трупы лежали в виде свастик – не знаю. Мне эти позы не казались особенно свастичными, но, возможно, конвульсия в результате действия яда как-то воспроизводит ту форму, которую, по совпадению обстоя тельств, приняла алейа. Это уже может объяснить лишь теория морфогенетического резонанса.
