Александр Руденко
Морские, и не только, истории…
Часть первая.
Введение.
Светлой памяти моих родителей
Руденко Георгия Елисеевича и Надежды Пантелеевны
посвящается.
На память моим детям Володе и Марине,
внукам Ангелине, Лилие и Григорию.
Эти заметки начинались в январе 2007 года в виде простейших объяснений к фотографиям, сделанным в различных командировках.
По мере работы и систематизации фотоснимков в альбомах из памяти стали проявляться те или иные события и эпизоды, которые произошли со мной за 60 лет жизни, многие годы службы на подводных лодках и в Генеральном штабе, последующей работы на «гражданке», уже и не связанные с поездками.
Захотелось как-то рассказать и о них…
Так постепенно в течение 2007 года на персональном компьютере в новом здании ОАО «ИМПЭКСБАНК» (ул.Смоленская-Сенная, №28, кабинет №3213) с видом на высотное здания МИДа и были напечатаны эти, скажем так, «домотканые» мемуары.
Как говорил старый чукча, что вижу, о том и пою.
Так делал и я…
А тогда, между тем, существовала реальная угроза прекращения моей трудовой банковской деятельности.
Мы уже знали, что наш «ИМПЭКСБАНК» купил австрийский «Райффайзенбанк».
Руководство банка, не желая работать в объединенном банке на предлагаемых должностях, с понижением на одну-две позиции, активно искало себе новые места в других российских банках.
Контроль ослаб, и офисный народ большую часть рабочего времени только изображал деятельность. Неопределенность в перспективе дальнейшего трудоустройства, как Дамоклов меч, маячила перед каждым сотрудником банка.
Я чувствовал, что австрийское начальство не захочет активно сотрудничать с министерством обороны, МЧС и оборонными предприятиями России, продолжать развитие зарплатных проектов и обслуживание жилищных сертификатов военнослужащих, кредитование «оборонки» и т.д. А это были основные задачи нашего управления внешних связей, где я был заместителем начальника.
К сожалению, так и получилось, хотя должность ведущего специалиста в отделе продаж при переводе в «Райффайзенбанк» мне все же выделили.
О чем вспомнил, что когда-то врезалось в память, что подтверждается фотографиями, статьями или публикациями, то и получило здесь свое письменное отражение.
В последующем только что-то исправлял и добавлял…
2007г. За рабочим столом. «Мемуары» почти завершены…
Вид из моего окна на здание МИД.
Центральный холл нашего банка.
Туманное далёко…
Одним из самых первых отрывочных и неясных воспоминаний из моего далекого-далекого детства всплывает такая картина.
Мы тогда жили в г. Геническе на улице Петровского, д.86
.
2012 год. Фасад дома не изменился. Только забор новый.
Папа и мама в голодные и бедные послевоенные годы при финансовой поддержке своих родителей как-то смогли купить по этому адресу полдома (маленькая верандочка, коридор, две комнаты, общий туалет во дворе).
Там мы проживали до 1959 года, когда уже они построили большой дом в переулке Махарадзе, д.3.
В средней комнате прямо у окна стоит швейная машинка. Рядом справа в углу стол. На нем – большая съемная столешница, которую мама использовала для раскладывания бумажных лекал при раскрое ткани и глажки больших участков сшитых предметов одежды.
Я, еще совсем маленький (год-полтора), с пустыми катушками из-под ниток, в качестве игрушек, обложенный со всех сторон большими пуховыми подушками, чтобы не свалиться вниз, сижу у стенки на столе.
Непрерывно работает машинка, на которой до позднего вечера мама строчит многочисленные швы, создавая произведения «от кутюр» для местного городского начальства, и почти всегда что-то тихонько под настроение напевает.
Одна из маминых песен врезалась в память навсегда.
Вот пара ее куплетов:
«Нiчь яка мiсячна, зоряна, ясная,
Видно, хочь голки збирай.
Вийды, коханая, працею зморена
Хочь на хвилиночку в гай.
Ты ж не лякайся, що нiженькi босii
Вступлять в холодну росу.
Я ж тебе, серденько, аж до хатиноньки
Сам на руках вiднесу…»
Я, естественно, из этой песни не понимал ни одного слова, но очень лиричный и печальный характер ее мелодии уже тогда как-то обостренно воспринимался моим детским пробуждающимся сознанием…
Повзрослев, под этим же столом мною был устроен «штабик», где, скрытый от посторонних глаз свисающими вниз краями скатерти, любил возиться с игрушками и читать первые любимые книжки.
И опять, услышав знакомую мамину мелодию, замирал, теперь уже вслушиваясь в каждое слово песни.
Было как-то особенно жаль эту бедную усталую девушку, которая вынуждена была босыми ногами ступать по холодной от росы траве…
Потом во время учебы в училище и последующей службы те детские восприятия были скрыты под громадным слоем новых жизненных событий, получаемых знаний и впечатлений…
Но вот однажды уже в двухтысячные годы в Москве совершенно случайно услышал эту песню в исполнении певца Николая Гнатюка.
Был поражен той волной эмоций и впечатлений, которые вдруг мгновенно возникли в душе.
Сразу отчетливо вспомнил и себя, сидящего на столе, и шум работающей швейной машинки, и негромкое задушевное мамино исполнение той песни, с которой и началось восприятие истинного народного творчества…
А шила мама прекрасно!
В те времена магазинов готовой одежды в нашем Геническе не было, поэтому хорошая портниха была, как говорят, нарасхват! Очередь к маме на пошив растягивалась на несколько месяцев…
Мама могла шить и мужскую и женскую одежду, начиная от шапок и пальто и заканчивая брюками, юбками и кофтами. Причем стремилась не просто пошить, как хотела клиентка, а всегда предлагала свои варианты отделки, какие-то детали украшений, которые подчеркивали бы женские достоинства и скрывали недостатки… Словом, настоящий универсальный кутюрье-профессионал!
Предпочтение она отдавала учителям, женам местных партийных и советских функционеров, работникам торговли…
Шить мама любила, поэтому часто засиживалась за швейной машинкой заполночь. А еще и дом, сад, огород, стирка, готовка и двое детей…