– Прикоснуться к легенде, говоришь? Да мы же пропадем здесь, вы что, не понимаете? – рявкнул он.
Мы с Костей вскочили на ноги, пытаясь найти Макса и утихомирить его, но он принялся метаться по пещере, подвывая и повторяя:
– Так и останемся в этих проклятых Могилах!
– Макс, не надо, успокойся, – просили мы его, а Шарик заливался лаем, поддерживая то ли его, то ли нас.
– Не хочу!
Последние слова прозвучали как рев, а за ними последовал грохот – это Макс в отчаянии боднул головой песчаную стену. Голова в каске выдержала, а вот стена покрылась сияющими трещинами. Лучики света выглядели нереальными, чужими, какими-то инопланетными в кромешной тьме кургана. Мы разом перестали дышать, даже Шарик замолчал.
– Макс, давай еще разок, – прошептал Костя. Макс нашарил на полу кирку, размахнулся, и что было силы врезал ею в стену. Посыпались комья земли, по пещере взметнулись клубы пыли, а в стене засиял пролом. Свет хлынул внутрь, как вода в пробоину тонущего корабля.
– Свобода? – охрипшим от пыли и волнения голосом спросила я, и, не дожидаясь ответа, схватила в охапку Шарика и полезла в дыру. Костя и Макс поспешили за мной со всех ног и рук и, щурясь от яркого дневного света, вылезли наружу.
Мы оказались на песчаном склоне, отфыркиваясь и откашливаясь, с наслаждением вдыхая свежий воздух.
– Как глупо было бы умереть там, в метре от свободы, – Макс опасливо глянул через плечо на чернеющую дыру.
– Где мы оказались? – я оглядывалась вокруг, ослепленная после долгого нахождения в темноте.
– Мы просто прошли гору насквозь, это же очевидно, – устало проговорил Костя, вытряхивая песок из волос. – И вышли со стороны карьера. А вон и колодец!
– Колодец! – мы, не сговариваясь, бросились к срубу.
До этого мы не ходили к колодцу, пользуясь привезенной с собой водой, и теперь я с удивлением отметила, что он очень неплохо сохранился. Наверное, кто-то из местных заботился, чтобы источник не пришел в запустение. Даже ведро на цепочке стояло на камне. Макс сбросил ведро в проем, где оно гулко плюхнуло, разнеся звук эхом по отсыревшим стенкам, неохотно утонуло в черном омуте воды, и было поднято наверх за несколько спешных оборотов ворота, до краев наполненное вожделенной влагой. Мы принялись жадно пить прямо из ведра, сталкивались головами, умывали перепачканные лица. Вода была холодная до того, что зубы сводило, но вкусная до безумия. Сделав несколько глотков, я набрала воды в ладони и дала попить Шарику, который ждал, высунув пересохший язык. Вода всех вернула к жизни, но вместо того, чтобы радоваться спасению и обнимать друг друга, мы чувствовали себя крайне неловко. Все то, что мы раньше держали в себе и высказали в состоянии паники, теперь как будто вытащили на свет во всей своей обнаженной откровенности. Но чего не скажешь на пороге предполагаемой неминуемой гибели! Сейчас надо вернуться в лагерь, поесть, передохнуть, а там, глядишь, можно будет сделать вид, что ничего не было.
Мы не спеша принялись подниматься на холм, увязая в песке. Я включила телефон, он успел поморгать, выдать сообщение об отсутствии зоны покрытия, и выключился насовсем. Надо будет в машине на зарядку поставить. Шарик обогнал нас и в два счета скрылся за краем насыпи. И почти сразу же раздался испуганно-удивленный лай. Кого он мог так испугаться? Кто-то влез в палатки в наше отсутствие? Я бегом кинулась к нему на помощь, парни – за мной. Мы взлетели на вершину и разом остановились, будто в землю вросли. У подножия горушки паслось стадо коров. На них то и лаял Шарик.
– Откуда здесь коровы? – задумчиво вопросила я. На эмоциональные проявления удивления сегодняшний день, богатый событиями, не оставил сил.
– Просто пригнали стадо на выпас, – устало ответил Макс.
– Да здесь километров на пятьдесят вокруг ни одной фермы не осталось, – возразил Костя.
– Значит, одна осталась, – отрезал Макс. Он был сыт по горло неожиданностями, устал и хотел есть. Проблема была в том, что еда осталась в лагере, на месте которого в данный момент десятка два черно-белых буренок энергично объедали траву.
Из оцепенения нас вывел резкий звук, похожий на выстрел. Это так мастерски оглушительно хлопнул кнутом пастух, колоритного вида бородатый мужик в кожаной шляпе и джинсах. За ним молча следовали две здоровенные собакообразные зверюги, при виде которых Шарик попятился задом и поспешил укрыться за нашими спинами. Несколько коров протестующе замычали, остальные нехотя покинули облюбованное место и тронулись в путь.
– Эй, друг, ты считаешь, это нормально, чужие вещи коровами топтать? – окликнул пастуха Макс.
– Какие такие чужие вещи? – мужик встал, подбоченившись, собаки многозначительно уселись рядом.
– Вы здесь палаток разве не видели? – миролюбиво спросила я.
– Нет, милая, я каждый день тут стадо гоняю туда-сюда, все это знают и на коровьей дороге ничего не оставляют, – хитро заулыбался бородатый ковбой. – Коровки, они ведь дороги не разбирают, что не затопчут, то лепешками отметят.
– Каждый день гоняет, а мы с ним только сегодня встретились, –пробормотал Костя.
Тем временем стадо отбывало, и пастух поспешил за ним, поминутно оглядываясь и чему-то усмехаясь. Собаки хором зевнули, косо глянули на нас, запоминая, и не спеша потрусили следом.
Палаток не было. Не было даже следа того, что на этом месте стоял лагерь. Ровная травка, местами общипанная коровами, да несколько лепешек на память.
– Давайте посмотрим на вход в курган, – предложил Макс, и мы с некоторым содроганием отправились к исходной точке наших злоключений. К нашему удивлению, склон был точно таким, как до начала раскопок – ровным и нетронутым. Мы ошарашенно озирались по сторонам.
– А машины-то тоже нет, – мрачно заметил Костя.
Мы поднялись на холм, чтобы оглядеться. Стоя на вершине злополучной горушки, я оглядывала знакомую с детства местность с чувством, что вернулась на двадцать лет назад. Передо мной лежало большое и очень даже жилое селение со множеством домов с хозяйственными постройками, огородами и разноцветными заборами. Лаяли собаки, мычали коровы, где-то ревел ребенок, противный женский голос надрывно звал какого-то Митю. На дальнем конце села выделялись большие приземистые постройки.
– Смотрите, ферма! – почему-то обрадовалась я.
– Ферма? – возмутился Костя. – Откуда она там взялась? Откуда вообще все это взялось?
– Мне все понятно, – авторитетно заявил Макс. – Подземные ходы увели нас далеко от того места, где мы вошли в курган. Вы вспомните, сколько мы там блуждали! Километров десять прошли, не меньше.
В его слова вклинился колокольный звон. Поискав глазами, я нашла среди деревьев маковку церквушки. После вступительного перезвона колокол пробил шесть раз.
– Шесть часов, – сообщила я. – Вечерняя служба началась, наверное.
– Шесть часов, – задумчиво повторил Костя. – Значит, с того момента, как мы углубились в курган, прошло около восьми часов. Действительно могли уйти далеко и выйти в районе какой-то другой деревни.
– Абсолютно идентичной Заречью? – недоверчиво спросила я. – С точно такими же горушками, рекой, лесом и дорогой? Да здесь даже колодец точно на том же месте! И ферма стоит там же, где была раньше!
– А ты на поля посмотри, – предложил Макс.
Я посмотрела. Вместо зарослей бурьяна и пальмовых рощ из борщевика вокруг простирались разработанные угодья, расчерченные линеечками зеленых всходов. Вдоль них деловито сновали фигурки людей и двигались аккуратные, как игрушечные, трактора.
– Нет, ну поглядите же, вон горка с тремя столбами! – настаивала я (правда, сама не понимала, на чем), – И наша копань, только расчищенная и с мостками. А вон, кстати, там мальчишки купаются, давайте у них спросим, как деревня называется.
И, не дожидаясь его согласия, я крикнула:
– Эй, ребята! Как эта деревня называется?
Увлеченные купанием, они услышали меня не сразу, пришлось подключиться и Косте с Максом. Поняв, что от них требуется, мальчишки не стали спешить с ответом, предварительно не рассмотрев чужаков, поэтому вылезли из воды, оделись и босиком подбежали к нам. Макс и Шарик вызвали их живейшее любопытство, и они беззастенчиво глазели, как будто мы были странствующим цирком на гастролях.
