— Не трогай меня! — огрызаюсь на него.

Гордей медленно моргает, у медленно убирает руку с моего плеча. Судорожно дышу, трясусь.

— Выпей водички, — говорит он.

— Я не люблю тебя!

— Да слышал я уже, — скрещивает руки на груди. — Ты разлюбила и не знаешь, как теперь с этим жить. И, Вась, — обращается к охраннику, — уши не грей.

— Извиняюсь, — тот печально вздыхает и уходит.

— А что ты такой спокойный?! — возмущенно повышаю голос.

— А чего ты от меня ждешь?

— Твоя жена тебя не любит!

— Да я подозревал, — пожимает плечами. — Не любишь, хорошо, а ревешь-то ты так почему?

— Почему?! — охаю я. — Да ничего хуже нет для женщины разлюбить своего мужа! Вот и реву! Я жила в иллюзии! Я жила и не любила!

— Сейчас же ты все поняла, — Гордей не отводит взгляда и немного щурится. — Ты освобождена от иллюзии.

Опять всхлипываю.

Хочу прикопаться к Гордею с претензиями, какого черта ему все равно, что я его не люблю, но если это так, то он больше не должен злить меня или раздражать.

Смотрим друг на друга.

Я тут, значит, поняла страшную правду о себе, а в глазах Гордея только усталость, но нет возмущения или удивления.

— А с Верой ты меня, что ли, разыграл? — я цепляюсь к старой доброй мымре с большими сиськами.

— Прийти на поминки и устроить цирк — это ее решение, — пожимает с хрустом разминает шею. — Но это ничего не меняет. Розыгрыш, не розыгрыш, но меня все равно не было с тобой эти два месяца. Не хотел возвращаться домой, видеть тебя, находится рядом.

— А я не хотела, чтобы ты возвращался.

— Но дежурные поцелуйчики в щеку я получал.

— Потому что так принято встречать мужа, — усмехаюсь я, — и было очень важно, чтобы это видели дети.

Я делаю глоток воды и смотрю на клумбу с петуньями:

— А раньше ты меня хватал, зажимал в углу и говорил на ухо, что сожрешь меня.

— Было дело, да, — отстраненно отзывает Гордей.

— Я визжала и смеялась.

Сминаю бутылку в пальцах, пластик щелкает, вода вытекает из горлышка.

— Как же так вышло?

Гордей забирает бутылку и крышечку. Я поднимаю взгляд.

— Ты тогда не был для меня неудачником.

Молча прикладывает горлышко к губам и немного запрокидывает голову.

Мужчины ненавидят женщин лишь за их неуважение, и его же они не прощают.

И будет бессмысленно теперь говорить Гордею, что, сидя сейчас на скамье перед ним, я тоже не чувствую того мерзкого снисходительного раздражения, которое было со мной в последнее время.

— О, кажется, это Алла, — Гордей вытирает губы, прищурившись куда-то вдаль. — Да, это она.

Разлюбить мужчину, от которого в юности подкашивались коленки.

— Так, она меня увидела, — вещает Гордей.

А я смотрю на него. Пофиг мне на Аллу. Я не Аллу разлюбила, а мужа своего, от которого родила детей.

Веники пышные, может, и не дарил, но… мог притащить горсть каштанов или странные шоколадные конфеты из маленькой кондитерской.

Реально странные конфеты были с внезапными начинками. И я помню, как мы дегустировали их поздним вечером на кухне под тусклым светом настольной лампы. Каждую надкусали и в итоге вместе, не сговариваясь, пришли к выводу:

— Какая же фигня.

А потом смеялись.

После конфет он тащил и другие загадочные сюрпризы. Например, упаковку с кусочками вяленого кабана. И я с большим удовольствием кабана-то этого грызла за чтением книжки.

— Алла, похоже, понимает, что мы тут не просто так… медленно разворачивается… — хмурится.

А Гордей не делал из этих сюрпризов грандиозных подношений, а мне хотелось показухи.

— И она принимает неверное решение бежать, — хмыкает Гордея и срывается с места. — Сиди и никуда не уходи.

Через несколько секунд мимо пробегает и охранник Василий.

Не видать мне больше каштанов и вяленого кабана. И невкусных конфет тоже.

— Помогите! — долетает обрывки истеричного голоса Аллы, и я встаю.

Разворачиваюсь и шагаю к цветочному, к которому охранник Василий тащит красную и испуганную Аллу.

Гордей точным броском попадает пустой бутылкой в урну, останавливается и дожидается меня.

— Тебе все-таки стало любопытно?

— Я думаю, что я должна избавиться еще от одной иллюзии, — вздыхаю я. — Я Аллу считала хорошей и верной подругой, — усмехаюсь, — а она ведь тебе не нравилась.

— Подруги жен редко нравятся мужьям.

— Знаешь, я на тебя ей не жаловалась, — цыкаю, — наоборот, я хвасталась, как у нас все замечательно. Ревностно охраняла идеальную картинку. И это куда хуже бабских жалоб на мужа козла.

— Я ни в чем не виновата! — визжит Алла.

— Да мы просто пришли по-дружески побеседовать, — Гордей переводит на нее взгляд. — А ты себя уже в чем-то обвиняешь. А есть в чем?

Глава 42. Хорошая подруга

— Вы не повесите на меня смерть этого старого урода!

Небольшой кабинет Аллы спрятался в коридоре за главным залом с домашними цветами. Тут пусть и мало место, но очень уютно. Чувствуется, что Алле нравилось здесь проводить время за налоговыми отчетами, договорами о поставках и другими важными бумажками.

— Вы каждую неделю с ним встречались, — цежу я сквозь зубы, вглядываясь в бессовестные глаза Аллы. — Зачем?

— Ты же не думаешь, что я была его любовницей? — она едко усмехается.

— Может, хватит тянуть кота за хвост? — вздыхает Гордей и вертит у окна горшочек с кактусом.

— Может, ты сама мозги немного включишь? — Алла игнорирует слова Гордея. — Зачем свекру встречаться с лучшей подругой его невестки? М?

— Да я без понятия, — рычу я в бессилии. — Что у вас за игры были?

Алла откидывается на спинку кресла, покачивается и вздыхает:

— Он хотел все знать, — пожимает плечами. — Как он говорил… особенно те секреты, которыми делятся с подругами. Повернутый был, дедуська.

— Ты, что, ему наши встречи сливала? Наши разговоры? — на меня потоком обрушивается озноб.

— Да, — Алла без стыда или чувства вины кивает, — наконец, наша дружба заимела хоть какой-то смысл, Лиля.

Хочу отобрать у Гордея кактус и сунуть его в лицо мерзкой Аллы, которая совершенно не стыдится своих поступков.

— Иногда приукрашивала, — Алла улыбается, — в сплетнях, как и в историях, самое главное - удерживать интерес. Я можно сказать своего рода Шахерезада.

Гордей в снисходительном удивлении изгибает бровь:

— Вот это у тебя самомнение.

— А, что, я могу поделать, — она разворачивается в кресле к нему, — твой папаша любил ковыряться в грязном белье твоей жены. Старики они, конечно, любят лезть в семьи своих детей, но тут явно была клиника. Я и подыгрывала.

— Видимо, переиграла в последний раз, — Гордей зло щурится.

— Отчасти вы сами виноваты, — Алла вновь разворачивается ко мне. — Вернее ты.

— Я?

— Ты мне столько розового говна сливала, Лиля, — Алла кривится. — Какой муж у тебя крутой, какие дети пупсики, какая ты счастливая. Я чуть не блевала каждый раз после воэтой херни с единорогами.

— Ну, хоть так я был крутым, — Гордей отставляет горшочек с кактусом.

— Ты меня, сука тупая, бесила, — Алла внезапно бьет по столу кулаком. — Ты, блять, типичная курица, которую посадили на золотой насест!

— Хотела бы я поспорить, но не могу, — сжимаю кулаки. — Умом и сообразительностью я не отличалась.

— И мне надоели эти встречи, надоел этот старпер, ты надоела, — шипит Алла. — И я… Я рассказала то, что вы все заслуживаете, ясно?

— Да нихуя, блять, неясно! — гаркает Гордей. — Шахерезада ты ебучая!

— Ты ей изменяешь, — Алла деловито закидывает ногу на ногу и высокомерно смотрит на Гордея. — Я думала, что с блондинкой, но у тебя жена блондинка, а мужики обычно в любовниц берут полную противоположность. Значит, с брюнеткой. Так вот, ты изменяешь, а Лиля сделала аборт.

— Чего, блять?!

— Да, аборт, — Алла печально вздыхает, — и сделала его тайно в другой клинике, а то ее личная врачуха могла сдать ее с потрохами. Вот. И я для убедительности я показала фотографию выписки об аборте, которую успела щелкнуть, пока Лиля была в туалете и плакала.