— Хотя ты права, — Гордей усмехается, — нет никакого смысла теперь говорить о том, что муж у тебя был чмом, которого не стоит просить о помощи с землей.
— А ты бы ее привез?
— Конечно, моя дорогая, — скалится в нехорошей улыбке, — привез бы, чтобы быть хорошим мужем. В зубах цветы, в руках мешки! — сжимает зубами и гаркает в сторону. — Блять! Сука!
Шагает к столу в намерении его перевернуть, но останавливается, глядя на раскрытый ноутбук. Оборачивается:
— Есть идеи насчет пароля?
— Гордей… Не надо. Я тебя прошу…
— Я его взломаю, Ляль.
— Я не хочу, чтобы ты видел… Если там правда есть еще что-то… — у меня текут слезы.
— Мне нужны ответы.
Он не остановится и будет глух к моим просьбам уничтожить ноутбук, но видеть то, что, возможно, в нем хранится, он не должен.
Ни при каких обстоятельствах.
Одно дело слова, а другое — все узреть собственными глазами и прочувствовать свое бессилие перед мертвым маньяком до самого донышка.
Он — его отец, а я — жена.
— Говори, Ляль, — медленно чеканит Гордей.
— Послушай меня, пожалуйста, — сглатываю болезненный ком. — Тебе потом это не развидеть, Гордей. Позволь мне… Я дам тебе ответы, — протягиваю руку, — дай мне увидеть ответы, если они есть…
Гордей усмехается:
— Нет, — а после лезет в карман за телефоном. — Я сам их должен увидеть.
— Не надо, — всхлипываю я. — Я тебе не солгу.
— Дело не во лжи, — касается экрана и поднимает на меня взгляд. — Или в том, что я тебе не верю, Ляль. Я любил его, он был для меня папой-великаном, который катал на плечах, с которым я сидел здесь, в его кабинете, и играл у его стола.
— Прекрати… прошу…
Так больно, будто в сердце и легкие заливают расплавленное олово.
— Я хочу знать, кем он был на самом деле, — горько усмехается, — и кто на самом деле поднимал бокал шампанского с красивыми пожеланиями на нашей свадьбе. И в чьи глаза я смотрел, когда он умирал, — прикладывает телефон к уху. — Это мое право. Право, как его сына.
— Но как муж, Гордей… — у меня дрожит нижняя челюсть.
Какая глупая попытка его остановить, учитывая, что я видела в нем лишь картинку мужа, но не воспринимала его тем, к кому стоит прислушаться.
— Как и муж тоже должен все увидеть и понять, — на лице растягивается злая ухмылка. — Как муж, который объелся груш.
Глава 30. Это было легко
— Гордей, — я встаю и делаю шаг к столу. — Я заберу его, и уничтожу…
— Вернись на место, — рычит он и прячет телефон. — Будь добра…
Если я его раньше не слушала, то вряд ли буду сейчас это делать. Гордей прищуривается, когда я неуверенно кошусь на него.
— Вернись на место, Ляль.
А я ведь ко всему прочему еще подумывала, что, наверное, стоит не говорить ему в следующие разы о визитах Вячеслава, раз он начал к отцу проявлять недовольство.
Проскальзывала такая мыслишка. Мне было жаль стареющего свекра, который мог оказаться отвергнутым семьей сына. Это ведь так несправедливо. Он же хороший, а муж агрессивный идиот, который из-за эгоизма начинает дурить.
Скрывать встречи.
Это же финиш для отношений жены и мужа. Я ставила свекра выше человека, которому родила детей и с которым их воспитывала.
И только сейчас я это осознаю, будто вынырнула из ядовитого дурмана и мои мозги медленно проясняются.
Меня вновь начинает трясти.
— Ляль.
Я кидаюсь к ноутбуку, но Гордей перехватывает меня и мягко швыряет на диванчик:
— Села, блять, на место!
Его басовитый и разъяренный рявк выдергивает меня из паники, как хлесткая пощечина.
— Не говори так со мной…
— До тебя иначе не доходит, — смотрит на меня зверем.
— Я не виновата…
— Я тебя, мать твою, ни в чем сейчас не обвиняю, — медленно выдыхает. — Я тебя прошу не пытаться со мной сейчас заигрывать, что я должен видеть, а что нет. Тебя сейчас отвезут в клинику на осмотр, а я займусь ноутбуком. Не надо со мной говорить, как с дебилом, которого стоит оградить от говнища. Я увижу это собственными глазами.
— А что потом?! — взвизгиваю.
— Потом я побеседую с твоей подружкой, — скалится в улыбке. — Зачем-то она же встречалась с моим отцом, верно? Я могу предположить, исходя из его тяги к скрытой съемке и нездоровому интересу к нашей семье, она сливала ему информацию, которую получала от тебя. Ведь некоторые секретики можно рассказать только подружке.
— Я не делилась с ней никакими секретами, Гордей.
— Она у тебя любит припиздеть, — усмехается. — Очень пиздливая и лживая бабенка, которая тебе же скормила ту херобору, которой не было. Не сосался я с Верой ни на одной парковке, ясно?
— Зачем ей лгать?
— Ты меня спрашиваешь, Ляль? — вскидывает бровь. — Может, мой отец настолько решил пойти ва-банк, что через Аллочку толкнул мою измену, а ты ж у нас настолько гордая, что тебе хватит и клеветы, чтобы развестись.
— Но это была не клевета…
— Как удачно все сложилось, — смеется. — Но давай честно, Ляль, реально честно и без заигрываний, тебе бы хватило этого звонка, чтобы завести себя до грандиозного скандала. Ты уже в разговоре с Аллой все для себя решила. А потом бы появился мой отец, как рыцарь на белом коне… Весь такой понимающий, сочувствующий…
— Это уже… — я отступаю. — Я бы не была с ним… Что ты несешь?
— Это одно из предположений, — обходит стол и садится в кресло. — Но кто ж знает, может, он уже маразм начал ловить и решил, что жить-то ему уже не так много и надо менять жизнь. И, в принципе, оказался прав.
Откидывается назад и смотрит в потолок. Лезет в карман за сигаретами.
— Женился бы на Вере, то такого бы не произошло.
Он переводит на меня взгляд, и ему говорить не надо, чтобы я поняла, что я его заебала с тем, что скатываюсь и скатываюсь в тему с его интрижкой, а для меня это спасательный круг.
Я переключаю себя на Веру с Вячеслава, чтобы не поехать сейчас в запертом кабинете кукухой.
— Ладно, — сует сигарету в рот и подается вперед. Щелкает зажигалкой. — Конечно, найти причину всего этого в том, что я женился на тебе, это сильно, — затягивается, прищурившись на меня, — но да, с Верой бы этого всего не случилось. Не потому, что она умная или прозорливая. Нет. Она нагловатая дама, и еще дикая хамка, которая моего отца однажды прокатила на хуях. Она его терпеть не могла, Ляль. Это, сука, единственный человек, который послал моего отца отборным матом в пешее эротическое. В лицо. Глядя ему в глаза.
— Зато ты ей нравился, да? Ты был особенным для нее?
— До момента, когда заявилась на похороны, — Гордей выпускает дым изо рта колечками. — И, вероятно, это была маленькая женская месть, — скалится в улыбке. — погладить животик на похоронах моего любимого папочки перед тобой, глядя в твои глаза. И я ожидал что-то подобного, когда она явилась, и поэтому попросил выйти.
— Чтобы потом с ней сбросить стресс, да?
Я уже почти не думаю о свекре, о фотографиях, о ноутбуке и о том, что он мог со мной сделать. Я ухожу в ревность, обиду и гнев.
И, наверное, Гордей сейчас это понимает. Поэтому он не уходит от темы, позволяя мне зацепиться за Веру и его измену.
— Боюсь, что в тот момент у меня бы не встал, — коротко хмыкает.
— Так она бы очень постаралась, и получилась бы отличная месть тирану-отцу, — едко замечаю я. — И сучке-жене, которая недооценила самый настоящий алмаз. Ну, ладно я, но ты ведь о детях наших не подумал!
На секунду в мозгу вспыхивает острая мысль, что Гордей сейчас усмехнется и ехидно спросит “наших ли?”, но он вздыхает:
— С детьми у меня будет отдельный разговор, Ляль.
— О, скажешь, что это их мать виновата, что ты свой член в другую бабу пихал?!
— Я уж как-нибудь обойдусь без подробностей, что и в кого я пихал, — взгляда не отводит и выпускает дым из ноздрей. — И нет, постараюсь выражаться так, что ты у нас умница и красавица.
— Но ты так не считаешь?
Тушит окурок о столешницу с полным презрением к тому, кто раньше за этим столом сидел. Поднимает взгляд, молчит несколько секунд и усмехается:
