У Алки фонтанировали эмоции, которые и меня захлестнули и кинули на виток ревности и возмущения.

Да глупость какая. Нахрена Алке врать? Чтобы что?

Ничего не понимаю, блин.

— Мам, — Яна оглядывается, — идем к нам.

— Ребят, холодно, — кутаюсь в легкую шаль. — Давайте в дом, а я ищу друга папы.

— Какого? — неразборчиво и удивленно вопрошает Гордей.

Оборачивается и падает с тяжелым вздохом.

— Пастухова, — сдержанно отвечаю я. — Где он?

— Он мне не друг.

Лева помогает Гордею сесть, и тот его рывком привлекает к себе и прижимается щекой к его виску. Опять тяжело вздыхает.

— Где он может быть?

— Я не знаю, — глухо отвечает Гордей. — Спит, может, где. Может, пешком ушел?

— За территорию никто не выходил.

Обнимает Яну, и целует ее в макушку. Очень трогательно, если не знать, что у папули есть беременная любовница.

Прикусываю язык, чтобы сдержать себя от опрометчивых слов.

— Лева, Яночка, уже поздно, — тихо говорю я. — Помогите папе встать, добраться до дома и уложите его спать, — включаю фонарик на смартфоне, — я пойду Пастухова искать. И сами ложитесь. Я к вам потом загляну.

— Пойдем, пап…

А я торопливо ретируюсь, потому что задержусь и выплесну на детей всю правду. Сорвусь, и будет мне все равно до уважения к мертвым, живым, близким и родным.

Эгоизм, требующий криков и некрасивой истерики, когтями и клыками дерет сердце.

И если я сейчас найду Пастухова, то отбуцкаю его, как грушу для битья.

Будет смешно, если он где-то тоже помер.

Почему-то мне кажется, это было бы в стиле этой жирной акулы, которая хочет стать частью нашей семейной драмы и еще хочет усугубить ее и изуродовать.

Тяжелые шаги, и я останавливаюсь среди кустов роз. Шаги затихают, только вдохи и выдохи становятся громче и тяжелее.

— Гордей, это ты?

— Да.

— Чего тебе.

— Ищу Юру, — пьяно причмокивает и опять вздыхает. — А тут ты. Детей отправил спать… Они даже меня послушались.

Он еле ворочает языком. Оглядываюсь. Высокая широкоплечая тень покачивается.

— Ты едва на ногах держишься. Зачем так пить?

— Опять начала.

— Мне теперь тебе и слова не сказать?

— Да, я бы предпочел, чтобы ты молчала.

— Ясно, — поджимаю губы и иду дальше.

Гордей пыхтящим кабаном прется за мной. Я опять останавливаюсь. Он — тоже. Я молча оборачиваюсь.

— У тебя фонарик, детка, а у меня его нет. Светоносная ты моя… — икает и тяжело выдыхает, отмахиваясь от комаров. — Детка.

А меня от “детки” озноб пробирает.

Под одним из кустов садовник свекров забыл секатор и перчатки. Я на суде могу прикрыться состоянием аффекта, если сейчас воткну секатор в шею Гордея несколько раз?

— Я тебе не детка, — цежу я сквозь зубы.

Глава 15. Дорогая моя жена

— Точно, ну какая же ты детка, — цыкает Гордей. — Дорогая же… тебя не тошнит от этого слова? — медленно повторяет.