– А- а, это ты что ли, Максим? О своей жене, ты у меня спрашиваешь, что ли?
– Так, получается, – растерянно мямлит он ей. – Она к вам не звонила?
– Нет, почему же. Обманывать не стану. Звонила. И пожила день с девочками. Я ее поругала, Максим. Сказала, нечего глупостью страдать. Ушла она. Да еще. Извини. Я ей еще посоветовала искать съемную комнату, в районе двадцать пятой школы. Чего вы разбежались – та, Максим? Ведь двое детей у вас?
– Трое, Ивановна, – вздыхает он, оттирая с глаз выкатившую слезу. – Трое. Старшая дочь, от покойной жены, сейчас на практике, в Италии. Можно я к вам приеду? Что нам по телефону разговаривать?
– Зачем, Максим. Ее – то нет. Не послушалась она мне. Ушла она с детьми. Куда, я не знаю.
После этого звонка, он тщательно побрился, соответственно привел себя порядок, посмотрел в окно, как там с погодой, выкурил сигарету на балконе (снова он начал курить), всматриваясь критично на пасмурную, и не очень приветливую раннюю осень. Умом он понимал, так людей не ищут. Тут ведь, понимать она должна, не деревня, три улицы и сотни бревенчатых домов, а целый город областной, множествами районами. В каком районе искать, и куда в первую очередь ему поехать? Да еще он скверно себя чувствовал. Мысли какие-то дурные в голове шевелились. Сердцем он понимал, плохо им. Находясь еще на балконе, страдая, скрипел от бессилия зубами, и вспоминал, выуживая из больной головы отдельные эпизоды совместной жизни.
Вот, вспыхнула молнией, перед его мокрыми глазами, средняя дочь, смешно строящую свое личико – это, когда она потеряла первый молочный передний верхний зуб.
– Папочка, гляди? – растерянным голосом обратилась она к нему, когда он вечером пришел за нею в детский сад.
И она отдала ему, завернутой в лоскутке бумаги, этот ее выпавший зуб.
– Нисколечко не больно мне было, папа. Куснула хлеба, и он отвалился.
– Растешь, дочь, – похвалил он, привлекая ее к себе, чтобы в щечку поцеловать. – Молодец. Мы этот твой зуб непременно сохраним и положим в нашу семейную книгу в конверте. Согласна?
– Папа, я люблю тебя.
– Как ты думаешь? Папа, что тебя не любит? Я люблю тебя доченька больше жизни. Знай ты это.
Казалось бы, эпизод – то незначащий. А ведь вспомнился. И такое время, когда у него в душе все разрывалось от переживания. Вспомнился ему и младшенькая. Эта, иногда хитрила, добиваясь своего, как не по ней, падала на пол, начинала сучить ногами, крича. Лицо у нее тогда искажалась, а шума, вопли было, хоть затыкай уши. Как не любить ему своих дочерей. Теперь, где они и что делают? Все ли им хватает? Этого он и хочет знать сейчас. А для этого ему придется ехать в тот предполагаемый район, походить по дворам домов, выяснить, наконец, где же они теперь обитают? Легче было бы обратиться в милицию. Пусть теперь ищут они. Но ему было стыдно беспокоить их. Что он там им скажет в оправдании? Было бы, что существенное: избил жену, выгнал из дома. А так, нечего ему им сказать. Просто ушла жена из дома, прихватив дочерей собою.
Но ведь он знал, многие жены уходят из дома. Поругались, не подошли друг – другу, подали на развод. А тут, ничего у него не ясно. Как она? Ушла совсем, или с головой у нее все же не в порядке? На самом деле, этого ему как раз и надо выяснить. Пока без помощи еще милиции. Этого он на крайний случай оставит, если, что не так пойдет.
– Ладно, поеду, – говорит он, выкидывая под балкон, докуренный до обжога пальцев сигаретный окурок. – Похожу. Может, действительно, мне повезет.
Плохо ему. Очень плохо. Но ведь и расслабляться ему нельзя.
Так, на дорогу деньги положены в карман. На всякий случай он и паспорт свой засунул в пиджак. Теперь бы фотки детей и жены. Но где их взять?.. Уходя из дома, жена все выгребла, какие были. Ну разве в компьютере еще остались. Поэтому пока распечатывал, с проклятием снова заныл, хватая руками в область сердца. Затем, кинулся на кухню, чтобы из аптеки выудить валидола. Казалось бы, и годы небольшие. Всего, каких – то ему, тридцать три, а побег жены с детьми, как на него это подействовало. Смешно сказать, в этом возрасте у него пошаливать стал сердце. Скажи кому, не поверят ведь. Да и сам бы никогда этого не поверил.
Отправив валидола в рот под язык, засунув внутренний карман пиджака распечатку, вышел в коридор, стал неторопливо обуваться. Каждое движение давалось ему с трудом. Но надо бы еще ему, перед выходом из квартиры, глянуть на себя в зеркало, чтобы убедится, что он не смешно выглядит в глазах уличных людей.
А выглядел он ужасно. Опухшие щеки, с бледностью, над глазницами чернота. Глаза печальные, потухшие.
Нет, с таким лицом ему на улицу лучше не выходить.
– Ладно, – бормочет он, массируя ладонями лицо. – Ничего не поделаешь. Поеду, как есть.
Затем запер квартиру на ключ. Спустился вкрадчиво тихо по подъездной лестнице на первый этаж. Ему сейчас ни к чему, себя привлекать. Главное, сейчас ему незаметно добежать до забора, заброшенного детского сада. Затем, пройти мимо нее, а после перейдя дорогу, встать рядом с газетным киоском, у остановки.
Низкие облака, по всей пути, сопровождающие его, нависли над остановкой, темнили потому пространство. Дул еще ветер, не очень приятный. Пылил дорожный асфальт, вытягивал в струнку, и без того нервно ожидающих «Газель» немногих пассажиров.
А, напротив, через дорогу, недалеко от универсального магазина, в ожидании своего пассажира, полусонно в дреме в кабине, сидели таксисты. Все в это утро, чем – то были заняты, погружены в свои повседневные нужды, но, а тут он, как бы застыл рядом с газетным киоском, ожидая этого «Газель». Затем с горечью сглатывая слюну, и отворачиваясь от этого не ласкового ветра, отбросил сигарету в урну, трогаясь нерешительно с места. Так как с верхней дороги вывернул, наконец, и «Газель» – маршрутка. Ожидающие пассажиры маршрутку, разом нервно зашевелились. Каждый теперь старался наперед в кучу встать, чтобы потом первой очертя ринуться к маршрутке. Казалось бы, еще минуту назад, люди мирно стояли в ожидании этого «Газель», а тут, у всех разум помутилось, выходит. После, все с криками и проклятиями, толкая друг – друга, слепо ринулись занимать себе места в салоне маршрутки.
Конечно, этому эксцессу удивляться не приходилось. К этому уродству приучила их новая страна.
Теперь каждый индивидуум мнил себя «всадника». Опередить, соскочить первым. А что до уважения… Да кому это сегодня нужно? Главное, в этой паршивой нынешней жизни, выжить бы, опередить, более слабого себя. А что будут говорить о человеке потом, да плевать!
Повезло ему и с местом. Вовремя сообразил, разум и опыт подсказал ему занять место в кабине, рядом с рябоватым водителем. Теперь, накинуть бы на себя безопасный ремень, так, для блезира (это обязательно сейчас), для постовых милиционеров, прячущихся, как партизаны, за деревьями вдоль трассы дороги. Поэтому не знаешь, откуда, и с какого места они выскочат.
А до того района, куда он направлялся, это почти тридцать минут трястись ему, через весь старый город. Поэтому, у него есть время, поглазеть по пути. Лобовое стекло «Газель» чист, обзор великолепен. Просторно в кабине. Никто тебя не теснит. Сиди себе и сиди. Так думал он. Но ведь чувствам своим не обманешь. Проезжая остановки, он автоматически высматривался в лица людей, стоящих скопом на остановке. Он все же надеялся, среди них увидеть свою семью.
Но с каждой вынужденной остановкой маршрутки, на остановках, все меньше и меньше стал он глядеть по сторонам. Попросту, потерял надежду, что отыщет их там, среди мрачно стоящей толпы, в ожидании своего транспорта. А у предполагаемой остановки, где он должен был сойти, первым делом, чтобы потом назад сюда не возвращаться, хотя, куда он денется, назад ему все равно придется с этого места, но, с другой стороны, дороги, сесть на маршрутку и доехать домой обратно. Но ведь, голова в такие минуты, с перебоями работает у человека. Не просчитывает все свои варианты до конца. Так и с ним, видимо, сейчас. Решил он, пока он тут, пройтись по рядам рынка, надеясь встретить тут свою жену. По его подсчетам, деньги у жены нет. Он ей не давал, когда она уходила поспешно из дома, а жить им надо было как-то, на что-то. Этого ему не учесть никак тоже было нельзя. Воровать она не умела, наличности в банке у нее нет. Оставалось только наняться ей на работу на рынке. А в институт обратно ее, вряд ли возьмут. С такой ссорой ушла она оттуда. Звонил он туда, узнавал, объяснили ему, как она ушла от них в разгар учебного года.
