Литмир - Электронная Библиотека

– В Отрадном всегда были башни, однажды все три увезли пираты. У них тогда перемирие было, с ЗемМарией тоже, ни хрона не боялись, все на остров заявились, и «волки»*****, и «мустанги»*****, и «драконы»*****. Правда, разграбили только Отрадное, Мирное и Быково не тронули. Водокачку оставили¸ она не под «миской»******. Стенки резервуара истончились от коррозии, потому-то вы и продырявили из пулемёта. А башни, новые из запасного комплекта, в Мирном хранились, вы пожгли огнебалистами, вот только нафиг, прусские солдаты в окопах сидели, – ответил прапорщик. – Закусите грушей.

Выдохнув в сторону, я выпил кисель.

– Этот не горчит, – похвалил, утирая рукавом губы. К закуске не притронулся.

– Пираты, – тоже выпив, продолжил Лебедько, – прилетели на воздушных шарах, сутки над куполом висели. Пили, ширялись, песни горланили. Пришлось башни демонтировать и вытащить в проход. Башни – «силосные», из металла, на металлолом сдают. Деактивировать на время «миску» поостереглись: пираты могли и не сдержать слова оставаться в корзинах.

– А вы где были, Вооружённые Силы Пруссии?

– А случилось это с вашим дядей. Он и его беглый взвод тогда обитали в Отрадном, крестьянствовали. За год, как вы погубили их и деревню. Упокой, Господи, душу Бати. Слава воинам по нелепости павшим. И успокоение на небесах безвинным крестьянским душам. Выпьем не чокаясь.

Одной рукой Лебедько крестился, другой разливал из жбана по жбанкам кисель.

– «Грушу» не помыл, хотя бы обтёр.

– Так ведь не из земли, из песка выкопана, в каком ни жучков, ни червячков. Вам, товарищ капитан, предлагают выгодную сделку: кроме башен – семена, удобрения и мотыги. А в исподнем одном останемся… что ж, и дядины марпехи пахали здесь только в тельняшках, трусах да гюйсах, сам полковник в кальсонах председательствовал. Ему за бушлаты только семена и мотыги дали. А вам – семена, мотыги и удобрения с башнями! Бойцы в тельняшках и кальсонах не останутся, в зипуны оденем. Сообщить мирянам, что согласны мы?

– Кисель даже сладковат. С сахаром? – спросил я, заглянув в жбанок и понюхав со дна.

– Сахар не пахнет, – поставил прапорщик на стол второй жбан, наполненный киселём до краёв горла, и поджёг зажигалкой вершок. – Больше возьмём семян ржи, укропа, петрушки, подсолнечника и свёклы. Свёклу на сахарный сироп пустим, подставляйте жбанок. На сиропе кисель крепче и гореть будет не голубым, красным пламенем. А пахнуть – «тройным». Помните, в Хрон, когда сухой закон действовал, этим одеколоном торговали в парикмахерских и бильярдных. Тогда вы юношей и, должно быть, курсантом офицерского училища были. Так сообщить мирянам?

– Наливай, – согласился я.

* * *

Башни хранились в ящиках из пластиковой гофры, две из трёх были обычными типовыми хранилищами для силоса, а вот третья оказалась сюрпризом не только для нас, но и для самих мирян. Сразу и не признали «отвод» – узел из двух труб, используемый в прокладке газоперегонных магистралей. Я взять согласился. Из катаной стали, тяжеленные трубы эти – надёжное место для ротного сейфа, в котором хранились штандарт, документы, печать, спецназовские ножи и валюта. Боялся я, мирянские пацаны сопрут.

Не доставало, как оказалось, ратушной башни с часами. Смущённые, миряне поделились колоколами, запасными и снятыми частью со своей звонницы. Отвод установить я приказал не на месте сгоревшей ратуши, а по центру деревенской площади, и задействовать под командный пункт и, по настоянию прапорщика Лебедько, звонницу.

Целые дни я проводил на КП. Сидел напротив оконца – прорези десять на тридцать сантиметров, на проделку которого два – с лазером – клинка спецназовского ножа угробили. Попасть в трубу составляло мне немалых трудов. Входом служила меньшая отводная труба. Проделать проём под вход в стенке большей трубы – ещё с десяток клинков загубить – я запретил. Торчала врезка высоко, потому как вырыть под установку яму глубже не удалось: под трёхметровым грунтом наткнулись на сплошной камень. Лебедько предложил на выбор, из остатка ящиков, пущенных на заделку сгоревшей в окнах вагона-ресторана парусины, сделать мне стремянку под врезку или стол с табуреткой. Я выбрал второе. Подпрыгивал, подтягивался, втискивался в узкое для моих плеч жерло и полз. Благо, внутри не спрыгивал: в трубу насыпали песка, подняли тем самым уровень пола. Сползал на стол, вытаскивал из-под столешницы табуретку, садился. Через оконце сержанты принимали наряды на работу, передавали мне нормативки, возвращали ножи после бритья. Им прапорщик для того смастерил приспособу: ходули; по очереди на них становясь, получали наряды. В тесном помещении – разведёнными руками стенок доставал – сейф я поместил по центру, закопав в песок, столом и табуреткой двёрку заставив.

На КП я и обедал, дежурный по взводу порцию приносил. Котелок в оконце не пролазил, я похлёбку через гильзу без капсуля тянул. Патрон – длинный, от подводной винтовки; рядовой Милош, дуралей, пульнул в суматохе, когда в стычке с прусаками я дал команду уничтожить из шмелетницы купол-ПпТ вдруг забарахлившего боевого щита ротного ветролёта. А обычно повар ефрейтор Хлебонасущенский, на ходулях стоя с бачком, с ложки меня кормил.

Честно признаться, оставался я весь день на КП потому, что не хотелось мне полоть. Но и в трубе сидеть не подарок: дневать на табуретке сидя приходилось, под столом раскорячив ноги. Потому, что на дверце сейфа ступни мёрзли, даже в ботинках с крагами. На полковых учениях каждый раз «крестил» конструктора: корпус сейфа спроектировал тот из лёгкого кевлара, а дверцу зачем-то из стального листа. На полковых учениях со старшиной Балаяном и старшим сержантом Брумелем на переменку таскал. Ещё и сквозняк донимал, когда взвод уходил на прополку и купол-ПпТ на время подзарядки генераторов деактивировали. Сифонило сверху в жерло трубы, в лаз за спиной и через оконце перед лицом. Песком секло. Лебедько смастерил заслонку из железного листа, поначалу я ею закрывал лаз, сидел, затылком подперев, а вырезал прапорщик на ней надпись «КОМАНДНЫЙ ПУНК. ВХОД», – оставлял на входе. Подпрыгну и в висе на одной руке отодвину заслонку, подтянусь, вползу в жерло отводной трубы, ногами задвину заслонку. Маята несусветная, но всё-таки это не полоть. И всё же три раза на дню меня неудержимо влекло сорваться и бежать на поле – это, когда звонил заутреннюю, обедню и вечерю. На вершке трубы уложили перекладину и подвесили к ней колокола и проволочную лестницу. Очень обрадовался Лебедько моему желанию совмещать должности председателя колхоза и звонаря: теперь мог вместо меня показывать солдатам, как сеять и полоть. Трепал (по выражению прапорщика) я верёвки на колокольных языках, – уши закладывало, Но не это подмывало бежать в поля, отказаться от службы звонарём – стыд: я не мог научиться церковному звону. Лебедько бился, бился, обучая меня, а потом подарил затычки в уши, вырезанные им из клубня топинамбура, и оставил это безнадёжное дело. «Марш овэмэровцев» – этот я всё же, хоть и с горем пополам, освоил.

Однажды и ночь просидел я на КП – киселя перебрал. Отметили день рождения рядового Милоша. Пробудившись рано утром, я просунул гильзу в оконце, но вместо похмельного киселя потянул один воздух. Стошнило под стол. Гильзу выронил, в блевотину угодила. Присыпал песочком, благо на столе и на дверке сейфа скопилось. Кликнул дневального и приказал поднять и построить взвод.

Из казармы не выбежали опрометью, как и полагалось марским пехотинцам, а вышли неспешным шагом. Построились. Сброд, а не овэмэровцы! Тельняшки с кальсонами, бакалавры в шапочку, шапки-ушанки со следами снятых кокард, ботинки с наброшенными, но не стянутыми крагами, и то, что дышали предусмотрительно не в мою сторону, только и выдавало солдат. «Зипунов не надели, клоуны».

2
{"b":"895080","o":1}