Моё сердце так и кружится, когда всё встаёт на место — зачем он это делает, для кого он это делает. Для его семьи. Он за их спинами взваливает на себя это тяжёлое финансовое и ментальное бремя спасения этого дома… потому что так он любит проявлять любовь к своей семье, потому что где-то за всей этой угрюмостью живёт человек, питающий слабость к своим близким.

Я склоняю голову набок, изучая его в отсветах пламени, видя его в новом свете.

— Это твой язык любви.

Он замирает с палкой.

— Мой что?

— Твой язык любви.

Аксель хмурится. Ещё один тычок в костёр посылает искры в воздух.

— У меня нет языка любви.

— У всех есть.

— Не у меня.

Я улыбаюсь и наклоняюсь к нему.

— Ты показываешь своим близким, что ты любишь их, посредством жертвующих, щедрых действий. Вот что всё это значит.

Аксель ничего не говорит, лишь выгибает тёмную бровь и ест свою еду.

— Итак, твои друзья начали работы? — спрашиваю я.

Он притихает на минуту. Затем медленно говорит:

— Нет.

— Почему нет?

— Я всё ещё занимаюсь финансовым аспектом.

— Ты не пишешь картины? Я думала, ты сумеешь покрыть это, учитывая, как хорошо продаются твои работы.

— Не в данный момент, — говорит он, глядя в огонь. — Творческий застой.

Я ощущаю прилив симпатии к нему.

— Мне жаль. Что ты планируешь делать?

— У меня есть план, как с этим справиться. Мои друзья тоже помогают.

Я хочу выпытать больше информации, поскольку я от природы любопытная, но Аксель, похоже, не желает делиться. Так что я отпускаю этот момент.

— Я рада, что тебе хотя бы помогают друзья.

Он кивает.

— Пожалуйста, сохрани это между нами. Ты не можешь сказать Уилле. Она расскажет Райдеру, а если он узнает, то всё испорчено.

— Не скажу, — чувство вины за очередной обман давит на меня, но Аксель не виноват в том, что у меня накопилась целая череда лжи посредством умолчания моей лучшей подруге. — Обещаю.

— Спасибо, — отвечает он.

Когда мы сосредотачиваемся на еде, мои мысли начинают блуждать и обдумывать то, что он мне сказал. И есть одна часть сценария, которая до сих пор не имеет объяснения.

— Аксель, ты сказал, что это твоя очередь здесь, в шалаше? В смысле, в данный момент?

Он кивает, не переставая есть.

— Да.

Нервозность проходится по моей спине. Уилла и Райдер не знают, что происходит с этим местом, но они знали, что Аксель здесь. Так почему Уилла мне не сказала? Что она делает?

Нервозность превращается в подозрение. Я слышала о способности семьи Бергманов к сводничеству, но предположила, что я неприкасаема, ведь я не одна из них. Что, если это не так?

Они пытаются нас свести?

Зачем? Из-за Шарадного Поцелуя? Это был всего лишь позорный несчастный случай… Или нет. Если они дали мне это слово «поцелуй» нарочно.

Чёрт возьми. Вполне вероятно, что я стала жертвой сводничества Бергманов.

От смущения к моей коже приливает тепло, пока я смотрю на вечер шарад уже новым взглядом. Я, охваченная азартом, раздражённая, когда никто не угадал поцелуй. Они знали, что я сделаю, и что если они не угадают, я не помедлю и не задумаюсь: «Хмм, интересно, почему никто не угадывает "поцелуй", когда я даю им очевидные подсказки? Они же не пытаются добиться, чтобы я кого-то поцеловала, нет?»

Они знали, что по мере истечения отведённого времени я отчаюсь. Они знают, что я схвачу Акселя, единственного подходящего по возрасту и свободного сына Бергманов (к которому я чисто случайно испытываю колоссальное и чисто сексуальное влечение) и зацелую его нахрен.

Проклятье. Эти сёстры и девушки Бергманов обвели меня вокруг пальца.

И теперь я начинаю думать, что они также приложили руку к этому приключению в шалаше.

Но зачем? Они правда думают, что у нас с Акселем есть шанс? Их ждёт суровое разочарование, когда они осознают, что Аксель не воспринимает меня в таком плане. Между нами нет ничего, кроме моей похоти и его безразличия.

От этого меня снова обжигает позорным сожалением. Мне вообще не стоило целовать его.

— Аксель.

Он косится в мою сторону.

— Да.

— Спасибо тебе за гостеприимство. Ты не обязан был предлагать это мне, но предложил. Даже после того, как я сделала всё таким неловким на шарадах в прошлый раз. С поцелуем.

Аксель возится со своей тарелкой, чуть не роняет её, но подхватывает прямо перед землёй. Пёс выглядит чрезвычайно разочарованным. Аксель откашливается.

— Да всё в порядке. Это ерунда.

Ерунда. Мне надо испытывать облегчение, что он не расстроен из-за поцелуя, на который я не спрашивала разрешения, но это тоже ранит, как и безразличие, когда он смотрит на меня.

— Ну… хорошо. Это хорошо. Нам надо лишь дать твоей семье понять, что сводничество тут тщетно.

— Ты думаешь, они вмешались в игру?

— Я думаю, что они притворились и подсунули это задание в корзинку прямо перед моей очередью. Готова поспорить, это была Уилла, — я ахаю, вспомнив. — Да. Она передала мне бумажку.

— Я об этом не задумывался, — говорит он, — но теперь слова Райдера выглядят ещё более обличительными.

— Что он сказал?

К щекам Акселя снова приливает розовый румянец. Он косится в мою сторону, и его взгляд падает на мои губы.

— Что когда мы соберёмся на День Благодарения, он бросит в корзинку бумажку со словом «поцелуй взасос».

Непрошеный образ Акселя — его ладони лихорадочно спускаются по моей талии, накрывают задницу, пока его рот встречается с моим, а его борода царапает мои щёки — вспыхивает в моём мозгу. Я сжимаю тарелку так крепко, что мои руки болят.

— Какая… абсурдная идея.

Аксель кивает, с трудом сглотнув.

— Абсолютно. Абсурдная.

Тяжёлое, густое молчание воцаряется между нами. Затем Аксель резко встаёт, испугав собаку. Он опять чуть не роняет тарелку, но подхватывает крепче, затем тянется к моей.

— Я заберу твою, если ты доела.

Я вместо этого тянусь к его тарелке.

— Нет. Ты готовил. Я помою посуду.

Он отводит тарелку вне досягаемости, хмуро глядя на меня.

— В этом нет необходимости.

Я встаю, оказываясь очень близко к нему.

— Я. Помою. Посуду.

Хмурая гримаса становится откровенно угрюмой. Я улыбаюсь. Затем собираю на поднос тарелки и всё, что он использовал при готовке. Держа поднос в руке, я неспешно захожу внутрь.

Я только добавила жидкое мыло в воду в раковине, когда Аксель закрывает за собой дверь и входит на кухню следом за мной, держа в руке тарелку.

— Руни…

— Пожалуйста, Аксель. Пожалуйста, просто позволь мне помыть посуду, — когда я поворачиваюсь к нему лицом, мы едва не сталкиваемся, отчего я интимно осознаю запах дыма от костра и древесного мыла, исходящий от его одежды, а также то, как часто поднимается и опускается его грудь.

Я тянусь к его тарелке, и наши кончики пальцев нечаянно соприкасаются, когда я забираю ту из его рук. Аксель хрипло выдыхает, и я поднимаю взгляд, затем застываю. Его зелёные глаза мерцают как угасающие угольки, не отрываясь от моего рта. По мне проносится жар, и моё тело покачивается в его сторону. Его голова склоняется, весь мир исчезает, а моё сердце гулко стучит. Это будто повторение Шарадного Поцелуя, пока эти прекрасные глаза не отрываются от моего рта, весь воздух покидает его лёгкие, наши рты так близко, всё ближе…

Громкий лай пса за дверью рушит момент, заставляя нас отшатнуться. Взгляд Акселя опускается к его ботинкам, щёки розовеют. Я с макушки до пят вся пылаю похотью, раскрасневшаяся, огорошенная, сердце стучит в ушах.

Срань Господня. Мы чуть не поцеловались? Его влечёт ко мне?

Аксель прочищает горло и смотрит на мои губы, затем снова в пол.

— Мне лучше уйти.

Я киваю, нехарактерно лишившись дара речи. Наконец, я подбираю слова и говорю:

— Спасибо за ужин.

— И тебе, — он морщится. — Ээ. Подожди. Я имел в виду… — он вздыхает. — Неважно. Спокойной ночи.