Мария, потонувшая в своих хлопотах, не удостоила гостя даже приметой улыбки. Наверно, это показалось ему особенно обидным, поскольку была она молодая и красивая женщина. Однако ж тотчас распорядилась внести вторую кровать, поставить самовар – разве мало на первый случай?

Аппетит у ЭнТэ был отменный. Но жадно и с самым непримиримым видом поглощая оставшуюся от ужина кашу, он заметил, что прежде помещики были щедрее, потом обругал дорогу, станцию дилижансов, кибитки, малороссийскую пыль и жару. А устраиваясь на постели, разок-другой пихнул ногами спинку кровати, дескать, у прежних бар и кровати были длиннее.

– Черт дернул меня приехать…

И вдруг на полуслове, просунув длинные ноги меж прутьями спинки кровати, заснул.

Тогда и Кибальчич задул лампу, лег.

Вот так конфликтно, но и смешно продолжилось их знакомство.

Утром Кибальчич некоторое время наблюдал своего гостя – во сне лицо его казалось беспомощным, юным, а торчавшие из-под одеяла ступни ног были огромными и, между прочим, грязными, будто он прошлепал босиком от Голендр до Жорницы. Решил не будить, пускай отдохнет с дороги, может быть, отоспавшись, станет милостивее.

ЭнТэ проспал едва не до полудня, а проснувшись, и в самом деле оказался в превосходном расположении духа. С удивлением оглянулся: где я? Увидел Кибальчича с книгой и улыбнулся. Выходит, у вас? Замечательно. Легко поднял крупное тело, взлохматил густые светлые волосы, увидел сад, залитый светом, солнце в зените, услышал голоса во дворе, звон топора, пилы.

– А что? – сказал. – Славно!.. Ну, чем будем заниматься, Кибальчич?

– Отдыхать, разумеется.

– Отдыхать? Гм… Что ж, давайте отдохнем.

За обедом ЭнТэ тоже был весел, а получив обильную порцию жаркого, тотчас взялся рассуждать о калористических исследованиях Франкланда, по которым картофель развивает в два с половиной раза живой силы больше, чем капуста, а говядина без жиру на сто единиц превосходит телятину. Рассуждения, конечно же, адресовались Марии, однако не заинтересовали ее. За столом она держалась так же строго, как при знакомстве.

– Интересная женщина, – заметил ЭнТэ. – А еще интереснее взглянуть на вашего братца. Думаю, они достойны друг друга вполне.

Окраска замечания была неясной, и Кибальчич не возразил ему.

После обеда они прошли через сад, запущенный и одичавший, до которого еще не дошли хлопоты Марии, к реке, к тому обрывистому берегу, где обычно купался Кибальчич. Легли в густую траву, и ЭнТэ крепко сомкнул белые густые ресницы, подставив солнцу лицо, а Кибальчич поглядывал на него. Что за человек? Случайны встреча и сближение с ним или не случайны? Давно мечтал иметь друга – вовсе не обязательно во всем согласного с ним. Напротив, так много накопилось вопросов в душе, что лучше – несогласного.

– Ну, – ЭнТэ разомкнул ресницы, – рассказывайте, чем вы занимались здесь месяц?

– Физкультурой, книгами… – неуверенно ответил Кибальчич. – Плотничал немного… Вот, п-пожалуй, и все.

– Понятно. Значит, занимались собой. Зачем вы приехали сюда, Кибальчич?

Кибальчич, привыкая к его манере вести разговор, усмехнулся, пожал плечами.

– Или вы так наивны? Объяснитесь, я плохо понимаю вас.

– А вы? – осторожно спросил он. – Зачем?

– У вас уже есть возражения?

– Нет, но… т-таков вопрос, что… – Замолчал. Опасался обидеть этого непонятного пока человека.

– Сколько вам лет, Кибальчич?

– Двадцать один год.

– Вы не так молоды для таких вопросов, мой друг, – произнес ЭнТэ с неявной угрозой. – А скоро и вовсе станете стары. Что тогда? Что ваша единственная жизнь?

– Но, может быть, можно… яснее?

– Нельзя, – отрезал ЭнТэ. – Если не понимаете – нельзя.

Кибальчич рассмеялся.

– Странный у нас получается разговор.

– Не смейтесь, – возразил ЭнТэ с той же значительностью. – Все слишком серьезно. Вы поймете это, когда пройдет жизнь.

Пойма Соби заросла обильной, уже и перестоявшей травой, звенели косы на другом берегу, сладким ароматом разогретого клевера потягивало оттуда.

– Вас не беспокоит этот звон? – спросил ЭнТэ. – Меня беспокоит. Знаете, почему? Потому, что у них, косцов, сейчас пот течет в глаза, а мы с вами нюхаем травы.

– Что же делать? Стать с ними в ряд?

ЭнТэ поморщился.

– Так ведь вы не умеете косить, Кибальчич. И я не умею. Да и не в этом дело. Надо что-то совсем другое… Чем вы вообще намерены заниматься? Как жить?

– К-косить я умею, – возразил он. – Полторы десятины за день, если угодно. П-поповичи – не помещики, а скорее, крестьяне. Что касается будущего… Стану врачом. Может быть, хирургом. Буду спасать людей.

– Людей? – ЭнТэ опять насмешливо приоткрыл глаза. – Это единицы, Кибальчич. Совсем в другом задача. Надо… надо спасать Россию, а не «людей».

Кибальчич улыбнулся: уж больно знакомая прозвучала фраза. Вот только никто не знал – как? Одни считали – нужно срочно начинать революцию, другие – революции не дождаться, нужен переворот. Сам он считал, что ни революция, ни переворот не возможны. Но и эра реформ, по-видимому, закончилась, реформаторская энергия государя уже реализовалась, иссякла. Что же дальше? Путь один: просвещение. Всех – от крестьянина до сенатора. Новые реформы должны быть вызваны новым уровнем просвещения общества. Далеко не все зависит от воли правительства и государя.

ЭнТэ снова сцепил белесые густые ресницы.

– Напрасно я к вам приехал, – пробормотал он. А через минуту вскочил: – Вы как хотите, а я домой. Не по себе мне валяться здесь.

Кибальчич поплелся следом.

В комнате ЭнТэ схватил первую попавшуюся книжку и рухнул на кровать.

– Что это? – спросил через минуту с недоумением.

Книжка ему попалась интересная: Чаруковский, «Народная медицина». Резко повернулся, швырнул на стол.

– Зря тратите время, Кибальчич. Совсем другим вы обязаны заниматься сейчас.

Тут Кибальчич вовсе развел руками: одна максима за другой.

– Есть университетский курс физики Петрушевского, Столетов…

– Терпеть не могу учебники.

– …Гервинус – «История 19 века», Шатриан, Ланге…

Когда Кибальчич открыл чемодан, ЭнТэ алчно набросился на книги, откладывая стоящие, швыряя обратно те, что, на его взгляд, не стоили внимания. И вдруг, увидев стопку брошюр в бледнофиолетовых обложках, замер.

– Это ведь «Сказка о четырех братьях», которые я вам дал!

– Да, – кивнул Кибальчич.

– Ну и что же? – спросил ЭнТэ снова насмешливо и иронически. – Так они и пролежали месяц в вашем фамильном сундуке?

Крупно зашагал по комнате, обдумывая возникшее положение.

Кибальчич, собственно, и не намеревался давать их крестьянам. Приехав в Жорницу, он скоро понял, что крестьяне здесь такие же, как в Коропе, и брошюрка эта им не нужна. Да и вообще, вся литература, ходившая среди студентов, такая, как эта «Сказка», или «Хитрая механика», или «Как должно жить по законам природы и правды» интересна и важна для самих пропагандистов, а для крестьян – никакое не откровение, лишь отголосок проблем, пустые слова.

– Ладно, – сказал ЭнТэ. – Завтра же беремся за дело. Вы знаете кого-либо из грамотных крестьян?

– Мало… Разве солдат бессрочно-отпускной Василий Притула. И денщик брата Григорий.

– Вполне достаточно. Завтра же пойдем к ним. Вы сами прочитали «Сказку»?

– Прочитал.

– Понятно. Она не произвела на вас впечатления. Это потому, Кибальчич, что вы обуты и сыты. А крестьянин… Увидите, как аукнется.

Между прочим, ЭнТэ явился в Жорницу с котомкой – мешком, по-крестьянски завязанным помочами-веревкой за углы и горловину. В мешке оказалась одежда: крестьянский зипун, драные штаны, красная рубаха, выношенные сапоги. Все это ЭнТэ и продемонстрировал Кибальчичу.

– Купил за бесценок на Сенном рынке.

Кибальчич не удивился: половина студентов академии, собираясь на вакации, запасалась зипунами и рубахами.

– И вообще, Кибальчич, предлагаю оставить ваше поместье и