— У Олега хорошая семья, — Яна укуталась в куртку. — Он мне нравится, потому что он добрый, и его мама не считает меня сумасшедшей.

Вадим покачал головой. Когда Яна заговорила про Олега, он позабыл обо всем, о чем думал раньше. Ему впервые захотелось поделиться своей болью с другим человеком, но в его сознании вновь возник непреодолимый барьер. Нет, это никогда не выйдет на свободу. «Я живу под куполом, — сказал он себе, — и этот купол ничто никогда не прорвет». Даже маленькая одинокая девчонка, к которой вся школа относится с пренебрежением.

Через несколько минут они разошлись по домам. Ночью Вадим лежал с открытыми глазами. Он слышал, как в соседней комнате вздрагивает пол. Отец вернулся с работы не один. Сегодня с ним была женщина. Очередная женщина. Жизнь без жены давала ему право на свободу.

Их дом состоял из двух комнат и кухни, а деревянные стены были настолько тонкими, что от топота ног на кухне в его комнате вздрагивал комод. Вадим лежал и думал, что будет дальше. Ему не хотелось спать, сердце постукивало, словно предчувствуя беду. В какой-то момент он ощутил тревогу, и ему вспомнился эпизод из романа Айтматова «Плаха». Он прочитал третью часть повести, после того как учительница по литературе рассказала классу первые две. И вот он лежал, ощущая в себе ком разрывающейся боли. Сердце сжималось, и он покрывался ковром судорог.

А на кухне стоял смех.

Когда это случилось, Вадим услышал громкий звон бьющегося стекла. Потом загремел чайник, и женский крик облаком охватил весь дом. Вадим не мог разобрать в нем слова, но чем быстрее крик приближался к нему, тем больше паники скрывалось в этом звуке. Настала секунда, когда крик прекратился, и его коснулось эхо… «Папа что-то натворил», — подумал он и задрожал. Через несколько секунд на кухне стало еще тише, и дрожь усилилась. Вадим понял, что больше не может лежать в постели. «Мой отец там, — говорил он себе. — Он как всегда пьян, а когда отец пьян — он непредсказуем».

Вадим услышал, как щелкнула дверь, и кто-то вошел в комнату. «Наверное, это он», — подумал мальчишка и перевернулся на другой бок. Тихо скрипнула дверца шкафа, и на пол посыпались вещи. Через приоткрытую дверь Вадим слышал дыхание отца. Он снова вспомнил «Плаху», волчицу, обнюхивающую чекушку, вместе с которой явилась беда, и трагедия предстала перед ним во весь рост.

Отец нашел то, что искал и вышел за дверь. На кухне зазвенело стекло. Боль в груди не унималась, и Вадим решился встать с кровати и заглянуть на кухню. Он подобрался к двери своей комнаты и прислушался. Из звуков, доносящихся из кухни, он выделил слабый плач и пыхтение. Вадим открыл дверь и скользнул по комнате. Устроившись под вешалкой — там, где, если не включать свет, его никто не мог увидеть — он прильнул к стене и замер. Только сейчас он начал понимать, почему в доме такая тишина.

На кухне горел светильник. Отец поставил его на пол, чтобы с улицы никто не разглядел, что творилось внутри. Своими вещами отец пытался вытереть с пола кровь, но джинсовые тряпки плохо впитывали жидкость. На полу оставались ужасные кровавые разводы. Отец делал круги все шире и шире, словно не понимая, что кровь не исчезнет. Его голова раскачивалась туда-сюда, как в приступе, и Вадиму казалось, что скоро он упадет без чувств в ту самую лужу, от которой пытался избавиться.

В какой-то момент отец точно услышал его мысли. Он вскинул голову и посмотрел в сторону спальни. Вадим видел, как его дурманило. Он щурился и мотал головой. Несколько раз его передернуло, будто он коснулся электрических проводов. Возможно, он что-то увидел или почувствовал, но тут его сразил кашель, и, чтобы не шуметь, он ткнул себе в рот тряпку, которой вытирал пол. Все вокруг кружилось и вертелось. От усталости он опустил голову и бросил занятие. До него словно дошло, что то, что он делает, ни к чему не приведет. Его ожидало еще более трудное испытание.

У двери в мешке лежал труп женщины. Под ее голову отец подстелил тряпки, видимо, надеясь, что так кровь меньше растечется по полу. Вскоре он понял, что прогадал. Маленькие полотенца пропитались кровью насквозь, и половицы вокруг них стали темнеть. Через пару минут он надел на труп второй мешок и вскинул на себя. Шатаясь, он покинул дом, а Вадим высунулся из укрытия и кинулся к окну кухни.

Он увидел, как отец свернул за дом и где-то в потемках огорода вместе с мешком грохнулся на землю. Так он пролежал несколько минут, и Вадим уже решил, что он заснул или потерял сознание, но тут отец вновь показался посреди двора. Теперь мешок он не нес, а тащил за собой.

Он открыл дверь сарая и вошел внутрь. Зажглась свеча, и сквозь грязное, затянутое пылью и паутиной окно, проступил свет. Где-то там отец отодвинул люк и скинул тело в погреб. Вадим заглядывал туда сегодня утром и проверял уровень воды. В погребе они хранили банки, поэтому уровень паводка регулярно отслеживался. Вода подошла ровно под первую полку, а все банки стояли на третьей. Беспокойству не было причин.

Сейчас Вадим боялся подумать, что будет завтра, когда ему придется заглянуть под крышку. Тень отца не шевелилась. Он стоял там и смотрел, как в холодной осенней воде тонул труп женщины.

«Его раскроют, — Вадим слышал, как бьется сердце. — Они придут и заберут его! И я останусь один!» Внезапно ему захотелось курить так сильно, что стало все равно, узнает ли отец его тайну или нет. Вадим знал, где лежит пачка сигарет. И, скорее всего, несколько окурков еще остались недокуренными в пепельнице. Ему бы хватило всего нескольких затяжек, только бы эти окурки принадлежали папе, а не мертвой женщине.

Стук!

Вадим окаменел.

Отец притормозил возле двери, снимая галоши. Вадим спрятался под столом.

Стук!

Дверь распахнулась, отец прошел на кухню, взял сигареты и удалился.

Стук!

Вадим вылез из-под стола и снова уставился в окно. В таком положении он простоял два часа. Скурив один окурок, он потянулся за другим, потом — за третьим. Отец никогда не скупился на сигареты. Докурив до половины одну, он тянулся за другой. И так до тех пор, пока не получал свою дозу. На кухне никогда не пахло едой. На кухне пахло только сигаретами и тлеющими фильтрами.

В дом отец вернулся к утру. Измотанный, уставший он протелепал к своей кровати, втягивая облака горького дыма, и уволился спать. Погреб был зарыт, и отец мог не волноваться, что кто-то сумеет разыскать труп, утопленный в воде и заваленный грудой мусора. Свечи погасли, но тошнотворный запах пота и дыма мешался меж сырых турлучных стен.

«Его никогда у меня не заберут», — думал Вадим.

Тем временем солнечный свет прорезался сквозь студеный осенний воздух и всколыхнул округу. Почти прозрачные окна покрылись испариной и запотели. Небо прояснилось, и сквозь крохотные капельки воды на стеклах проступил теплый день. Вадим водил пальцем по стеклу, рисуя узоры и мечтая поскорее уйти в школу, чтобы встретиться с Яной и отвлечься от глубокого душевного страха. Он думал о том, как расскажет ей про свой сон (ему редко снились сны) и покурит. Черт побери, но эта тяга стала заманивать его! По утрам ему никогда не хотелось курить так сильно, как сейчас. Его желудок сжался от голода, но если бы ему дали всего половину сигаретки… мир бы изменился, как думал Вадим, в лучшую сторону. Когда он провел пальцем вниз, вырисовывая на стекле заключительную палочку от слова «Привет», за домом послышалось поскуливание.

Вадим пересек комнату, вышел в прихожку и обулся. Его одолело странное сомнение, что ему не стоит выходить из дома, не дождавшись восьми. Он даже захотел в туалет, что постоянно случалось с ним из-за испуга. Это чувство подчеркнуло факт несуразности в его намерениях. Если за домом действительно кто-то скулил, так это старик Тоби, которого отец не покормил сегодня утром. Старику Тоби шел уже четырнадцатый год, и он жил в конуре, впритык примыкающей к дому. Отец никогда не отпускал его с цепи, и Тоби по привычке встречал солнце, высунув нос из-за дома, а провожал, сунувшись в самый дальний угол будки.