От тесных отношений с Англией России никогда не было практической пользы. Зато союз с Наполеоном открывал прямо-таки ошеломляющие перспективы. Почему-то принято вспоминать только планировавшийся Павлом удар по Индии и, конечно же, считать его очередной «безумной авантюрой». Меж тем разрабатывался этот план совместно с Наполеоном – а Бонапарта можно упрекнуть в чем угодно, только не в увлечении утопиями. Как и генштабистов вермахта, позже разрабатывавших схожий удар.

При том, как тогда «обожали» в Индии белых английских сагибов, появление русских войск за Гиндукушем моментально стало бы тем самым фитилем, что взорвал бы под британской задницей нешуточную пороховую бочку…

Но ведь эти планы не ограничивались отправкой сорока тысяч русских казаков на Индию! Был разработан проект обширных изменений в Европе, которым занимался опять-таки не «безумный прожектер», а глава Коллегии иностранных дел граф Ростопчин. А участвовать в масштабнейшем переделе Европы должны были не только Россия и Франция.

Вот изложение проекта Ростопчина. Следует заключить союз с Францией, Пруссией и Австрией, установить торговую блокаду Англии, разделить Турцию, забрать у нее Константинополь, Болгарию, Молдавию и Румынию – для России, а Боснию, Сербию и Валахию отдать Австрии, образовать Греческую республику под протекторатом союзных держав, но при расчете перехода греков под российский скипетр. Замечание Павла на полях проекта гласит, что можно, не дожидаясь «перехода» греков под русский скипетр, «и подвести». Пруссия берет себе Ганновер, Мюнстер и Падерборн, Франция – Египет.

Резолюция Павла: «Апробуя ваш план, желаю, чтобы вы приступили к исполнению оного. Дай бог, чтобы по сему было».

Это была вовсе не утопия! Павел и его дипломаты исходили из насквозь практических расчетов. Ради Боснии, Сербии и Валахии Австрия охотно поддержала бы Россию в ее приобретениях. Так же поступила бы Франция – ради Египта, и Пруссия – ради Ганновера и других областей, отводившихся ей по плану Ростопчина. Ни утопии, ни романтики, ни филантропии – все участники коалиции точно знают, что получат и что ради этого согласны отдать союзникам. А ведь были еще обширнейшие заморские колонии Англии, подлежащие дележу!

И кое-какие шаги уже были предприняты! Кроме союза с Францией, Павел заключил соглашение со Швецией, к которому примкнули Дания и Пруссия. Таким образом, против английского флота в Балтийском море создалась коалиция четырех флотов. Вся европейская история – и не только европейская – могла бы стать иной! Нет сомнений, что соединенными усилиями удалось бы разодрать Британскую империю в клочки…

Уже решено было перекрыть английскую торговлю с Китаем, для чего к китайским берегам собиралась отойти от Камчатки русская эскадра, чтобы потом совместно с французским флотом идти к берегам Индии, поддержать казачий корпус…

Англия успела нанести удар. Сами англичане никогда не страдали даже намеком на романтическое благородство в своей внешней политике. В 1801 г. английская эскадра под командованием Нельсона устроила пиратский налет на столицу Дании Копенгаген – внезапно появившись на рейде, английские фрегаты открыли огонь по датским кораблям и городу. Обе страны вовсе не находились в состоянии войны, согласно нормам тогдашнего морского права поступок англичан был стопроцентным пиратством – не с точки зрения эмоций, а с позиции строгой юриспруденции. Однако британцы хотели устрашить датчан и дать им урок. И ни малейшего стыда не испытывали ни потом, ни впоследствии. Сохранилось циничное послание Нельсона датскому командованию: «Лорд Нельсон имеет указание пощадить Данию, если она не будет далее оказывать сопротивление, но если датская сторона будет продолжать вести огонь, лорд Нельсон будет вынужден сжечь все ее плавучие батареи, которые были им захвачены, не имея возможности спасти храбрых датчан, защищавших эти батареи…»

Другими словами, пиратски напавший на Копенгаген Нельсон взял заложников и угрожал их перебить, если защитники столицы не сдадутся… За эту бойню, в которой погибло более двух тысяч человек, главным образом датчан, Нельсон после возвращения домой удостоился салюта из всех орудий Тауэра и титула виконта. Сам он рассчитывал получить еще и орден, но ордена ему все же не дали – как-никак меж Данией и Англией не было официального объявленного состояния войны, и приходилось соблюдать минимум приличий. Но все равно, титул и пушечный салют из всех орудий главной крепости страны в честь пирата – это, думается, дает некоторое представление об английской морали и английском рационализме… Попробуйте представить, что русская эскадра подошла бы даже не к Лондону – к Гуллю, скажем, и бомбардировала его, чтобы припугнуть англичан. Вопли о «русском варварстве» не стихали бы до сего дня.

Удар по Копенгагену был нешуточной оплеухой антибританской коалиции – но это ведь был не более чем первый удар в рассчитанном надолго поединке, и главные участники еще не вступили в бой…

Но эти грандиозные планы так и остались на бумаге.

Потому что в гвардейском логове вновь проснулся зверь, зажглись недобрым светом глаза, послышалось тихое рычание, обнажились клыки, давненько не ощущавшие человеческой плоти…

Гвардия против!

«Все гвардейские полки набиты были множеством офицеров, но из них и половина не находились в полках, а жили они отчасти в Москве и в других губернских городах…»

Узнали? Конечно, Болотов! Цитируем обширно!

«И вместо несения службы только лытали, вертопрашили, мотали, играли в карты и утопали в роскоши… На такое страшное неустройство смотрел Государь уже давно с досадою, и ему было крайне неприятно, что етим делалась неописанная обида армейским и действительную службу и труды несущим офицерам. Но как, будучи Великим Князем, не в силах он был того переменить, то и молчал до времени, когда состоять то будет в его воле. А посему не успел вступить на престол, на третий уж день через письмо к генерал-прокурору (указ от 20 ноября) приказал обвестить везде и всюду, чтоб все уволенные на время в домовые отпуска гвардейские офицеры непременно и в самой скорости явились своим полкам, где намерен был он заставить их нести прямую службу, а не по-прежнему наживать себе чины без всяких трудов. И как повеление сие начало по примеру прочих производиться в самой точности, то нельзя изобразить, как перетревожились тем все сии тунеядцы и какая со всех сторон началась скачка и гоньба в Петербург. Из Москвы их всех вытурили даже в несколько часов и многих выпроваживали из города даже с конвоем, а с прочих брали подписки о скорейшем их выезде, и никому не давали покоя, покуда не исполнится в самой точности повеление Государя…»

Это им уже не Петр! Павел действовал гораздо жестче отца – и его повеления не волокитились, а выполнялись моментально и в полном объеме…

Павел взялся за дело всерьез. Офицерам запрещено раскатывать по Петербургу в каретах, ходить в штатском платье и в шубах, дабы «привыкали к военной нужде и беспокойствам».

Болотов: «Словом, во всем произвел он великие перемены и всех гвардейцев не только познакомил с настоящею службою, но и заставил нести и самую строгую и тяжкую, и, позабыв все прежние свои шалости и дури, привыкать к трудолюбию, порядку, добропорядочному поведению, повиновению команде и почтению себя старейшим и к несению прямой службы».

В общем, гвардейцев приходилось силком учить самым элементарным вещам, составляющим суть воинской службы – отчего они, разумеется, пришли в ярость…

Павел возрождал традиции не только отца, но и Фридриха Великого. Известна история, как один из «значительных придворных», некий граф П., письменно просил Фридриха присвоить военный чин его сыну. Ответ Фридриха сохранился: «Графское достоинство не дает никаких прав на службу. Если ваш сын ищет повышений, то пусть изучает свое дело. Если же граф хочет чем-нибудь быть на свете и принести пользу отечеству, то не должен надеяться на свой род и титул, потому что это пустяки, а иметь личные достоинства, которые одни доставляют чины и почести».