Кажется, все было так.

– Пошел, – сказал я тогда Баксу.

Я еще договаривал это короткое слово, оно еще прыгало у меня на языке, а Бакс уже несся вперед. Он двигался так резко, что ноги его сливались в размытое пятно, совсем как у гонящегося за антилопой гепарда. Издали Бакс был похож на большую ожившую кляксу. На злую черную пулю, выпущенную из бесшумного духового ружья. Прямо в цель.

Когда я пробежал метров сорок, Бакс опередил меня уже метров на тридцать, а может, даже и больше. Бакс, несмотря на свои внушительные размеры, совсем не был увальнем. Он был сильным и быстрым. Гораздо сильнее и резвее меня. Именно поэтому я и послал его первым.

Мы неслись между яблонями, быстро, как только могли. Так быстро, что я даже не успевал дышать, вдыхал через раз. Взрыв-вдох, взрыв-выдох. Думать я тоже не успевал. Да и не о чем было больше думать.

Мы выскочили на лужайку.

Ли увидела нас и радостно воскликнула:

– Эй, ребята! Привет!

Бакс не снизил скорости.

Когда-то в детстве я видел картинку. Поле со скошенной травой, озерко, гуси купаются. К гусям с двух сторон подкрадываются лисы. Нарисовал один мальчик. Картинка была удивительна тем, что художник увидел все это, как бы с высоты птичьего полета. Белые горошины гусей и острые стрелки лис. И это придало всей сцене необыкновенную живость и какую-то даже трагичность. Когда смотрел на нее, я ясно видел, что произойдет в следующее мгновение: лисы рванутся, гуси заорут, ветер поднимет белые перья...

И, приближаясь к Ли и Римме, я вдруг увидел все происходящее, как бы глазами того мальчика-художника. Сад, яблони, трава, на небольшой полянке гуляют две девочки. И мы с Баксом направляемся к ним. Пройдет несколько мгновений, и ветер поднимет...

– Бакс!!! – крикнула Ли. – Стоять!

Мы не остановились.

И Римма все поняла. Сразу. Она выдвинулась вперед и присела. Ли испугалась, успела еще крикнуть:

– Стоять!!!

Бакс шел первым. Мой расчет был точен. И Бакс прыгнул. Римма инстинктивно выставила вперед руку. Бакс повис на ней и потащил Римму вправо.

Потом подоспел я. Прыгнул, и меня было уже не остановить. Краем глаза я увидел, как в обмороке оседает на траву Ли.

Затем я врезался в Римму.

Скоро меня убьют. Вероятнее всего, в конце этой недели. А может, и на следующей. Убьют. Убьют, тут уж ничего не поделать.

Они должны меня подержать тут еще какое-то время, потом отправить куда подальше, в какую-нибудь спецшколу для особо неодаренных. Там со мной начнут заниматься психологи, станут ставить на мне опыты, будут показывать мне кляксы и спрашивать, что я в этих кляксах вижу...

Но этого не случится.

Потому что скоро меня убьют.

Я понял это, как только в мою комнату вошел Белобрысый.

Он улыбнулся, сел на стул и угостил меня леденцами. Затем представился. Психолог. Очередной психолог, он хочет мне помочь, он большой специалист по девиантному [1] поведению среди несовершеннолетних и знает, как действовать в подобных случаях. Если я буду сотрудничать, он мне поможет.

Я сказал, что готов сотрудничать. И в том, что он мне поможет, я тоже не сомневался. Он поможет мне отправиться на тот свет с минимальными для меня усилиями.

– Ты интересный мальчик. – Белобрысый смотрит мне в глаза. – Очень интересный...

И он рассказывает мне о том, что современная наука шагнула далеко вперед и таких, как я, лечат и успешно возвращают в общество. Я согласно киваю. Я вижу, что в глазах Белобрысого прыгает моя смерть.

Просить бесполезно. Белобрысый меня не пощадит, а он тут самый главный. Это видно.

Он сидит напротив меня и улыбается.

Мне с ним не справиться, он гораздо сильнее меня. Он гораздо сильнее даже Риммы. Белобрысый прибьет меня одной рукой, даже не вставая со стула. А Бакса больше со мной нет.

Мне скучно без Бакса, я к нему привык. Я купил его на базаре у одной женщины. Она не знала, какой он породы, называла его «собачкой» и просила сто пятьдесят рублей. У меня было двести, нам, сиротам, полагается ежемесячная помощь от государства, я заплатил и сунул под куртку похожее на валенок существо. Дом, в котором я тогда жил, располагался за городом, воспитанники вели подсобное хозяйство, и пристроить в нем собаку не составило никакого труда. Бакс вырос быстро и вырос большим, сильным и умным. Все его любили, и у меня никогда не было проблем с его содержанием. Во всех приютах, в которых я побывал за свою жизнь, Бакса принимали и любили.

Теперь его нет. Мне без него тяжело, я к нему привык.

А вообще здесь неплохо. Видимо, это какая-то новая клиника или тюрьма, экспериментальная или построенная на деньги каких-нибудь там миллионеров и спонсоров. У меня отдельная комната с кроватью, двумя стульями и телевизором. Правда, телевизор подвешен высоко, почти под потолок, а экран забран сеткой, но все равно это здорово. У меня никогда не было своего телевизора и своей отдельной комнаты, вся моя жизнь с самого начала была сплошным общежитием. Хотя нет, в доме у Ли у меня была и своя комната, и свой телевизор, только недолго. И холодильник в кухне, в который можно залезать в любое время.

Здесь холодильника нет, зато есть трехразовое питание. Утром, в обед и вечером. Кормят хорошо, я даже немного поправился. Это и неудивительно, двигаюсь я мало. Зарядки здесь не предусмотрено, все свободное время я лежу на кровати и смотрю в телевизор. Книжек мне не выдают, иногда приносят газеты, ведь отсутствие газет нарушает мои гражданские права.

Гулять меня не выпускают, как особо опасного. Я ведь очень опасен, даже несмотря на перелом... Кстати, перелом мне они залечили. Даже, кажется, вставили в кость стальной штырь для крепости. Так что я теперь здоров. Почти здоров – некоторая скованность в локтевых движениях все равно наблюдается, и еще я слегка хромаю. Это от пойнтеров [2]. Но с этим можно жить.

Они меня вылечили. Белобрысый специально проследил за этим, лично проследил. Зачем это ему надо, не понимаю. Зачем меня лечить? Чтобы отправить на тот свет здоровеньким? Это даже как-то обидно. Кругом полно больных и голодных, а лечат меня. Смертника. Вот так.

Я думаю, что Белобрысый делает это специально, чтобы в случае чего отвести от себя подозрение. Типа он сделал все, что мог, даже здоровье ему поправил, но ничего не получилось, угрызения совести пациента оказались не совместимы с жизнью...

На прошлой неделе ко мне приходил очередной психолог с учениками. Когда ко мне приходит такая компания, меня забирают из моей комнаты. Два здоровенных, как шкафы, санитара ведут меня направо по коридору, в специальный бокс, где есть все нужное для мозгокрутства. Иногда мне в голову приходит идея: а что, если взять да укатать этих мужиков, и попробовать удрать?

В принципе это выполнимо. Если я буду достаточно быстрым и если мне повезет, я смогу вырваться от них. А дальше что? Куда бежать? Судя по глухой тишине и отсутствию окон, я нахожусь в подвале. Может, на первом уровне, а может, на десятом. Даже если я убегу, я не смогу выбраться на поверхность.

Так вот, на прошлой неделе ко мне заходил психолог с учениками. Я им очень интересен. В последнее время участились случаи, подобные моему, и они собираются провести исследование и написать серьезную научную работу. Юные психологи светили мне фонариком в зрачки, тесты какие-то проделывали. Определите, какая из фигур на этом рисунке лишняя. Заставляли веревочку в кольцо протаскивать, будто я обезьяна какая! Здорово меня затрепали, я не выдержал и даже рыкнул на них. Так они отскочили все от стола и сразу же позвали санитаров. Те ворвались в бокс, заломили мне за спину руки и сунули под нос шокер. Искра заплясала у меня перед глазами, и я сразу стал смирным и послушным, как ягненочек. А эти психологи тут же бросились писать в свои блокноты: «крайняя степень агрессии», «крайняя степень опасности», «крайняя степень социопатии [3]«... Чушь, короче, писали. Фотографировали тоже. А перед уходом психолог сказал этим своим ученикам, что, мол, несмотря на все что я натворил, со мной надобно поступить гуманно, мы ведь не в каменном веке живем. Ученики согласно закивали.