– Щас, – откликнулся Сережа и мигом притащил пакет. Борис затолкал в него все с большой кучки.

– Где у вас мусорка, во дворе? – и он направился к выходу.

– Стой, ты что, собираешься все мои вещи выкинуть?! – словно очнувшись, почти вскрикнула Оля.

– Да, ты все-равно ни одну из них, ни разу в Питере не наденешь, или ты хочешь их выкинуть именно в питерскую помойку, провезя их с собой за две тысячи километров? Верь мне, – продолжал Борис, – это же тряпки, ты же ведь это, и сама понимаешь. Мы, как только приедем, я в этот же день пойду с тобой на рынок, и мы купим тебе столько же, но уже хороших модных вещей.

– Только этот пиджак я оставлю, – сказала Оля, вытаскивая из пакета алый бархатный жакет. Ей почему-то хотелось плакать.

Этот алый жакет был самой нарядной ее вещью и тем более она последний новый год со своей семьей: с мужем и с дочерью встречала в нем. Ей хотелось плакать по своей семье. Оля понимала, что она прощается с ней навсегда, в том виде, в котором она была у нее: еще чистом и светлом, даже, по-своему, детским. Теперь у нее начнется какая-то другая, далекая жизнь, вернее уже началась.

На следующий день Оля купила краску, покрасила волосы и ближе к вечеру отправилась прощаться со своим другом – уличным музыкантом Михаилом. Оля познакомилась с ним совсем недавно, недели две назад, когда она ходила в одиночестве по вечерним улицам Краснодара, размышляя о своей жизни и в надежде с кем-то познакомиться, кто поможет ей выжить в этом большом, злом мире и не быть одинокой.

Михаил играл на гитаре песни Розенбаума, довольно неплохо, хотя ему было 25 лет, а песни Розенбаума, вроде как, должен петь зрелый мужчина.

В тот вечер Оля остановилась возле музыканта и слушала, ей всегда нравились подобные песни и в ее счастливой юности парни пели их под гитару, один другого лучше.

Оля пришла на место "работы" Миши – на ул. Красную, напротив Краснодарской филармонии. Было уже около девяти вечера и на город стала постепенно спускаться вечерняя прохлада. Воздух был такой приятный, будто бы ласкал тебя.

– О, пришла, сейчас пойдем. Меня ждет друг в кафе, – сказал Миша, став поспешно упаковывать свою гитару в чехол.

– Его Ян зовут, хороший парень, имя такое необычное потому, что он то ли цыган, то ли молдаванин, а может все вместе. У него мать профессионально гадает на кофе, за деньги, к ней в очередь записываются. Ян тоже умеет. Мы попросим, чтобы он тебе погадал, – уже шагая по улице с гитарой на плече, продолжал Михаил.

Они пришли в кафе – это были просто столики на улице, много столиков на большой площади, неподалеку работал фонтан. Ян был на самом деле похож на цыганенка, все черненькое: волосики, глазки, немного смуглая кожа. Очень симпатичный, даже красивый, хорошо одет, вежлив и даже интеллигентен. Стоял замечательный южный летний вечер, какой-то даже романтично праздничный. Ребята сидели, пили разливное пиво с больших пластиковых стаканов, мило беседовали ни о чем. Людей было полно, все столы заняты и еще толпы народа гуляли вокруг. Дима решил, что здесь надо сейчас поиграть, денег набросают много, ведь музыки не было, стоял гул людских разговоров вперемешку с шумом фонтана.

– Я завтра уезжаю, – наконец сказала Оля, понимая, что Миша сейчас пойдет играть и это уже часа на два.

– Куда, домой? – спросил парень.

– Нет, в Питер. Один знакомый едет на своей машине, я поеду с ним, ведь у меня там брат родной живет. Думаю, через месяц приеду.

– О, кстати, Ян, погадай ей, я закажу, чтобы кофе сварили, – и Миша рванул к барной стойке.

В те годы на юге варили кофе еще в турках на песке.

Ароматный напиток появился, и Ян стал объяснять Оле как правильно пить этот кофе:

– Пей не спеша, молча, не болтай с нами, думай о свой жизни. Когда допьешь – чашку переверни на блюдце от себя. Понятно?

– Да, – сухо ответила Оля и сделала первый глоток. Она очень любила кофе, тем более сваренный. Оля еще любила гущу с дна чашки пожевать, но сейчас этого делать было нельзя, гущу надо было оставить для гадания.

Девушка довольно быстро выпила кофе, так как чашечка была маленькая, а кофе очень вкусный, вовремя себя остановила чтобы по привычке не выпить гущу и перевернула от себя чашку.

– Все, – объявила демонстративно девушка, как будто бы она молодец и выполнила какое-то важное задание.

– Пусть немного постоит. Надо чтобы гуща стекла и немного засохла.

Оля смотрела на прогуливающихся людей мимо фонтана и ей было грустно. Ей этот летний краснодарский бульвар напомнил Лазаревское – ее дом, своим домом она всегда считала Лазаревское, дом ее отца, откуда ее увезла мать и ее счастье осталось в Лазаревском, там, где ее дом, ее отец, так она считала, так она чувствовала.

– Все давай, – прервал ее грустные мысли Ян, – слушай внимательно, я долго рассюсикивать не буду, постарайся запомнить, что я тебе скажу, так как если знаешь – значит можешь изменить, это не окончательный приговор. Понятно?

– Да, давай уже, – с лёгким раздражение ответила Оля. Она не любила назидания.

– Ты сейчас едешь очень далеко, но ты нам это уже сказала. И ты не вернешься скоро, как собираешься, ты уезжаешь на очень долго.

Между фразами были не большие паузы. Ян крутил чашку под разными углами, всматривался туда, крутил даже свою голову.

– Там, куда ты едешь очень много людей, вижу очень много людей и это не просто большой город. Эти люди окружают тебя, они все имеют к тебе отношение. «Видимо девушек у Бориса много»,– подумала Оля.

– Вообще это очень плохое, злое место, куда ты едешь, ты там можешь пропасть. Лицо у Яна стало сосредоточенным и он, как бы, глубже стал всматриваться в эту маленькую чашечку, как будто там, внутри для него одного пространство раскрывалось.

– Тебя спасет человек, молодой человек, с большими глазами. Запомни. Ты должна будешь не проморгать его, когда он придёт тебя спасать. Если ты его не заметишь и не уйдешь с ним – ты погибнешь. И еще. А когда он спасет тебя – ты его больше никогда не увидишь, будешь искать, но не найдешь.

Глава 4. Таета.

На следующий день рано утром Оля и Борис отправились в путь на серебристой «Toyote Mark 2». Машина праворульная и поэтому Оля выступала в роли штурмана. Борис ехал очень быстро, и они почти всегда шли на обгон, поэтому Ольге нужно было все время смотреть, что происходит впереди идущего и говорить об окнах для обгона.

Ни в какую гостиницу за всю дорогу они не заехали, только остановились один раз в Воронеже, поспали четыре часа прямо в машине и поехали дальше. Борис пил и ел прямо за рулем, только писять иногда останавливались и то, уже, когда совсем надо. Ноги у Оли болели от отсутствия движения, особенно колени.

В детстве Олиным коленкам доставалось. Она была очень шустрой, подвижной, все время куда-то бежала, постоянно были какие-то дела. И еще она всегда любила делать домики из нашедших заброшенных сараев, чердаков, и даже далеко не всегда заброшенных.

Галицина все время где-то лазила с друзьями, подругами и сама. У нее были целые миры. В начальных классах она излазила дворы всех учреждений, фабрик. Например, в ее станице недалеко от ее дома была козиначная фабрика, Оля знала каждый угол двора этого не маленького предприятия. Вечерами они с подружками играли в куче еще горячей шелухи от семечек подсолнечника, прыгали и валялись в теплой и совсем не колючей шелухе. И почему-то их не разу не прогонял сторож, как будто бы их присутствие на территории фабрики было делом само собой разумеющимся. Иногда Оля приходила с маленькой пол-литровой баночкой с легкостью поворачивала кран ста двадцати кубических метра бака, который находился прямо во дворе фабрики и наливала в свою баночку янтарную патоку. А иногда, средь бела дня смело заходила в цех, где по лентам двигалась мягкая, горячая, ароматная козиначная смесь и работницы давали ей в бумаге кусок этой бесформенной смеси, из которой можно было бы слепить какую-нибудь фигурку, не была бы она такой горячей.