Но нет, понравилось!

– Жду не дождусь, когда смогу пожать вашу мужественную руку!

Он – босс. Последнее слово всегда за ним!

Время стремительно приближалось к полудню, а я только-только вышел на старт. Именно вышел – никакого метро и такси. Родину не унесёшь на подошвах сапог, но вот почувствовать её масштаб лучше всего как раз подошвами.

Пока добирался до дома, несколько раз усомнился – туда ли иду. Всё вокруг поменялось до такой степени, что я едва не заблудился в своём же собственном районе, где когда-то мог запросто передвигаться с закрытыми глазами. Буквально!

На перекрёстке, возле которого в глубине двора пряталась моя пятиэтажка, построили Торговый Центр. Нашёл там бар и выпил – с запасом. Теперь я не был так уверен, что двор не перестроили, а дом не снесли. Но даже, если это и так, успокаивал я себя, ничего страшного, просто сейчас на этом месте построили что-то другое, более современное и совершенное. Понятно же, что пространство моей прошлой жизни, пользуясь теорией Сусанны, было временным, как когда-то временным окажется и нынешнее пространство. Остаётся только надеяться, что не окончательным.

Как бы там ни было, мои наихудшие опасения подтвердились – пятиэтажку нашу снесли, а на её месте воздвигли высотку бизнес-класса. Жители же разъехались по всему городу. Об этом мне в доверительной беседе в подробностях поведал местный гопник Баклажан. Имел гопник на вид лет сто, прозвище же своё он получил из-за буквального сходства с сизым овощем. Парня будто накачали насосом и искупали в чернилах. Называть его ещё как-то, кроме как Баклажан, не поворачивался язык.

– А вы давно здесь живёте? – поинтересовался я у «сиреневого брата», протянув ему сто рублей.

– Разве это жизнь? – формально оскорбился Баклажан. А я почему-то подумал, что вот ведь забавно – у французов Жан Вальжан, а у русских Баклажан. – Гляди туда! Мужик показал мне на дом через дорогу. В этом доме на первом этаже когда-то была «Рюмочная», теперь же там размещался линейный отдел милиции. – Вон моя хата – с краю, на пятом этаже, где сгоревший балкон. Там и родился, и женился, и, как говориться, опустился. В смысле – с пятого на первый. Прямиком в горячие объятия участкового Михалыча!

Далее следовала длинная сложносочинённая фраза, сплошь из жаргонизмов. При том, что подобный синтаксис, скорее всего, не имел никакого смысла, его фонетическая составляющая вызывала первобытное восхищение!

– В какой школе учились? – Что-то в его поведении меня насторожило. Я пытался мысленно отмыть человека с купюрой. Но Баклажан никак не отмывался, только хлюпал большим носом и всё крепче сжимал сторублёвку, как, если бы это был билет в рай. – В двадцать третьей?

– Ага. Все шесть лет, от звонка до звонка.

Мы сидели на троллейбусной остановке, где в былые времена собирались местные овощи, среди которых был, например, легендарный славянофил Репка, тот самый, которого когда-то посадил собственный дедушка. Или Костя Виноградов по кличке «Виноградная косточка» умудрявшийся опорожнить ведро бормотухи из овощного перегноя в один глоток! В общем, тот ещё парник! Останавливался здесь только один троллейбус пятого маршрута, а так, как маршрут пролегал через весь город, интервалы в графике движения были огромными, что вкупе с близостью «поливочного учреждения» создавало для братьев-овощей буквально парниковые условия.

Мимо проехала машина ЖКХ с несколькими рабочими на борту. Один из них держал бензопилу, вид у него был такой, будто б парень для начала собирался распилить город, а там, глядишь, и всю землю! Человек в оранжевом жилете – герой нашего времени! Я долго не мог отвести от него восторженного взгляда, было такое чувство, что слегка приподняли занавес и я увидел небольшой фрагмент сценического оформления, позволяющий мне визуализировать всю декорацию целиком.

Понятно, что машина направлялась в Центральный Парк – больше в той стороне ничего нет. Ещё десяток подобных рейдов – не будет и самого Парка! Такое вот современное воплощение «Оранжевой песенки»!

– Ваша фамилия не Суворов? – зачем-то спросил я, хотя ещё недавно дал зарок не ввязываться в дебаты с призраками прошлого.

– Ага, – сказал Баклажан, – Именно что. Наполеон, конечно, лучше, особенно, если коньяк! – Он многозначительно покосился на мой карман, куда я убрал кошелёк. – Я, вроде, вас помню… Вы в школьном театре Омлета играли.

– Гамлета, – поправил я, сетуя на свой поганый язык.

– Ну да… Пить или не пить… Я в шестом тогда был… В выпускном… Короче, спрашивайте про что хотите, только имейте ввиду: все вопросы платные.

– Я что, так похож на Деда Мороза?

Сказал и понял, насколько моя светская фонетика скудна и неуместна в сравнении и с его изумительным звукорядом!

– Да-а, – со вздохом резюмировал сиреневый, – измельчал народ! А ещё Гамлета играл!

Тут он картинно высморкался в ладонь и насухо её облизал, после чего на мгновение превратился в Сашку Суворова, известного в нашей школе под кличкой «Сашка-Соплежуй». Интересен был парень тем, что являлся автором уникальной теории, основанной на процессе циклического перемещения воды в биосфере Земли, спроецированного на жизнь отдельного человека. Звучало это как «Круговорот соплей в человеке». В качестве доказательной базы Сашка предъявлял своё собственное существование, месяцами напролёт питаясь исключительно отходами жизнедеятельности организма и демонстрируя при этом прекрасные жизненные показатели. Эксперимент был признан состоявшимся и неизвестно, к чему бы в конечном итоге привели Сашкины изыскания, если б в один прекрасный день юного вольнодумца не отправили в психушку.

Думал, Сашка так просто не отстанет, но нет, воспринял расставание спокойно. Ещё и приятно порадовал на прощанье.

– Это ведь ваша мать английскому учила? Классная она была женщина, блин, лучшая училка всех времён и народов! Так что поклон ей от всей грядки! Мы с ней даже как-то в «очко» резались. Не рассказывала? Я трёшку поставил, а она – выученный урок. Презент Континиос. Пришлось учить. До сих пор помню. Are you having a shower or brushing your teeth? No! You are studying English now! Из всей грёбанной школьной программы только это и помню, представляете!

Ну что мне делать? Пришлось утроить гонорар!

Я ушёл очень далеко, за это время он мог спокойно добежать до ближайшей пивной и восстановить там свои силы для новых сражений с суровой действительностью, ведь Сашка-Баклажан неожиданно стал обладателем целых трёх сотен! Но он этого не сделал. Он просто врос в землю и печально смотрел мне вослед, словно гриб, взирающий на спину прошедшего мимо грибника!

Ещё пять минут назад я не знал, что буду делать дальше. А вот теперь знаю, спасибо парню с пилой!

От остановки до южных ворот Центрального парка имени поэта Маяковского было совсем недалеко, люди, жившие в этом районе, понятное дело, с удовольствием использовали эту близость себе во благо. Летом пешие прогулки по скрытым тропкам и лазание по холмам, зимой – лыжи и коньки. Сверх того – бесконечные народные увеселения к датам и без. Наша семья не была исключением, напротив – родители принадлежали к числу наиболее активных пользователей, мы с сестрой знали в парке каждое дерево, каждый куст, каждую выбоинку в ступеньках каменной лестницы, сооружённой ещё в послевоенные годы. Были тут у нас, разумеется, и тайные места. Тайные, как нам казалось. Вот один из таких тайников я и собирался посетить, прежде, чем туда доберётся парень с пилой.

Память человеческая по моим наблюдениям вовсе не так линейна, как это принято считать. Моя – так уж точно. Взять всё тот же парк. Его образ для меня абсолютен и неизменен, он никак не менялся в моём восприятии с момента, когда я попал туда впервые. Даже музыка, доносящаяся до меня вот в эту самую минуту, всё та же. Я не представляю, например, что это мог бы быть какой-нибудь репер Хаски или Imagine Dragons. Как совершенно немыслим для меня вид центральной аллеи без её лестниц, лавок, елей-близнецов, украшенных избыточной иллюминацией, фонтана Дружбы и памятника Маяковскому. Допустить себе, что в Парке что-то поменялось, это как представить, что на сосне выросли листья, а на берёзе – хвоя. А это значит, что стоит мне только спуститься к молочной реке с кисельными берегами, преодолеть мосток, где утром рано повстречались два барана и прошлое для меня тут же обретёт черты настоящего. Или наоборот. В данном случае это не имеет никакого значения.