Потом экскурсия прошла к площади Островского с памятником Екатерины Великой, с Александринским театром и новым корпусом Публичной библиотеки. Еще один превосходный ансамбль архитектора Росси. А закончила Лиза свой рассказ на улице Зодчего Росси, бывшей Театральной. Эта улица, позади театра, вместе с маленькой площадью, на которую она выходит, тоже включена в «театральный» ансамбль Росси. По обе ее стороны два дома, выкрашенных в расхожий цвет классицизма, желтый. Ряды аркад и колонн этих домов, словно зеркальное отражение друг друга. Эту улицу называют самой пропорциональной улицей города. Ширина улицы и высота домов одинаковы – 22 метра, а длина улицы в 10 раз больше, 220 метров.
Алексей загляделся на удивительную композицию улицы, он слышал голос Лизы, но слова не воспринимал, так был поражен четким ритмом, динамикой, рельефной пластикой – гармонией сооружений.
Свой долгий рассказ о Карле Ивановиче Росси и его выдающихся сооружениях Лиза закончила словами Белинского, что тот, кто хочет видеть Петербург «как великолепный и прекрасный город, столицу России и один из важнейших в мире портовых городов, тому, разумеется, достаточно только взглянуть на Александринский театр, который с его прелестным сквером впереди, садом и Аничкиным дворцом с одной стороны и Публичной библиотекой с другой составили одно из замечательных украшений Невского проспекта…»
В ногах чувствовалась усталость, но от красоты увиденного в голове было светло и ясно. Лиза прощалась с экскурсантами. Алексей сидел на скамейке, наблюдая за Колей. Тот дождался, когда все отошли, и заговорил с ней. Она улыбалась, но что отвечала, Алексей не слышал. Затем, посмотрев на часы, кивнула ему и быстрыми шагами пошла к Невскому проспекту. Коля остался один, повесив голову, подошел к Алексею.
– Ну, что, Коля, не удалось познакомиться поближе?
– Кажется, не удалось, – друг вздохнул.
– Бывает.
– Еще не вечер.
– Наверняка кто-нибудь уже вскружил ей голову.
– Да уж, – Коля присел рядом на лавочку. – Таких мастеров много.
После минутного молчания он уже с улыбкой спросил Алексея:
– Ну, какие наши дальнейшие планы?
– Может, автобусная экскурсия по городу?
– Нет уж, экскурсий хватит, я бы пообедал.
– Хорошо, поедем на Комсомольскую площадь, там кафе, где можно хорошо поесть и выпить отличного пива.
– Поехали. Всю дорогу Коля вспоминал Лизу.
– Какая девушка, красавица, правда ведь красивая, а? И умница.
– Да, Коля, красивая, но она не в моем вкусе.
– А мне она понравилась.
– Стрелой, прямо в сердце.
– Да, стрелой, и нечего смеяться. Слушай, а может, еще раз сегодня пойти на экскурсию.
– Коля, это без меня.
– Ну, ладно.
В кафе было много народа, помещение хоть и называлось кафе, но скорее всего походило на пивной бар, да и люди в основном приходили сюда ради пива. Найдя в уголке два места, Алексей с Колей сделали заказ. Пиво принесли сразу, мясное попросили подождать. Когда выпили по бокалу и на душе стало теплее, Коля, глядя в окно, спросил.
– А что это такое, завод?
– Это корпуса Кировского завода.
– Так это что, бывший Путиловский? Тот самый, старинный? Сколько же ему годков?
– С тех пор, как его Путилов построил, много воды утекло.
– Значит, его Путилов построил? – Ну, а кто еще, поэтому и Путиловским назвали.
Пожилой мужчина, сидевший рядом с ними, внимательно посмотрел на Алексея и сказал:
– Извините меня, молодой человек, что невольно подслушал ваш разговор, но должен заметить, что Николай Иванович Путилов никогда ничего здесь не строил. Двенадцать лет был собственником завода, а построили задолго до него.
– Как это до него? – вспыхнул Алексей.
– Да так вот.
Алексей уставился на мужчину, тот тоже смотрел на него. Он был стар, лицо приятное, абсолютно седой, лицо чисто выбрито, очки в роговой оправе с толстыми выпуклыми стеклами. Кадык выглядывал из застегнутой на верхнюю пуговицу не новой, но чистой рубашки. На безымянном пальце правой руки надето тонкое золотое кольцо. Алексею, давно работающему с людьми, было понятно: перед ним сидит не какой-то забулдыга, но и не инженер, так как руки – рабочие, пальцы узловатые, видно было, много работал физически.
– И вы извините меня, – Алексей остановился, мужчина, чуть наклонив голову, внимательно слушал его. – Двенадцать лет очень мало, – продолжил Алексей, – чтоб такую память о себе оставить, ведь ее даже за годы Советской власти стереть не удалось, и, насколько мне известно, перед революцией заводом управлял тоже Путилов, кто-то из династии.
Старик улыбнулся.
– Правильно. Перед революцией Алексей Иванович Путилов был председателем правления общества Путиловских заводов, но его туда определили банки, чьей собственностью уже были заводы. Ну, а родство, сейчас бы сказали, десятая вода на киселе. Он был внучатым племянником Николая Ивановича Путилова.
Все замолчали. Через минуту незнакомец засобирался.
– Ну, ладно, мне уже пора. А завод на этом месте построил иностранец, Карл Гаскойн, но это длинная история.
Старик ушел, официантка принесла мясо, Алексей и Николай молча допивали пиво.
– Какой иностранец мог построить здесь завод, кто бы ему разрешил, – в раздумье протянул Алексей.
– Тогда это было в порядке вещей.
– А что же мы не спросили у этого старика, кто он такой? Уж очень осведомленный. Не похоже, чтобы из интеллигентов.
– А, по-моему, как раз похоже. Но меня, Леша, сейчас другое занимает. Хочешь, я тебе скажу, чего надумал.
– Уже догадываюсь.
– Не могу ничего с собой поделать, хочу повидаться с Лизой. Экскурсии у нее до восьми. Поеду-ка…
– Коля, а вдруг у нее муж, семья?
– Мужа нет, это я уже знаю.
– Ну, давай, герой, дерзай, а я поеду домой. Прошу тебя, не теряйся, вечером позвони. Мы тебя будем ждать.
Они вышли из кафе, пожали друг другу руки, и, уже прощаясь, Алексей сказал:
– Коля, мне все-таки не дает покоя разговор с мужчиной.
– Да успокойся ты, это что, так важно, кто был хозяином завода?
– Не знаю, важно или не важно. Ты же в курсе, что я не один год работал на реконструкции и строительстве новых цехов завода. Не знать историю стыдно.
– Вот и узнай, а я пошел.
– Обещаю, Коля, к твоему следующему приезду узнать все об истории создания завода.
– Хорошо, узнай, а узнаешь – напиши мне.
Они еще раз пожали руки, и каждый пошел в свою сторону. А вечером, часов в одиннадцать, Николай позвонил Алексею и сказал, что они с Лизой гуляют по ночному городу, любуются белыми ночами и хотят дождаться разведения мостов. Что ничего прекраснее Петербурга белых ночей он не видел, хотя и объездил много городов, и никого обаятельнее необыкновенной девушки Лизы, он не встречал. Ночевать он не придет, потому что это невозможно, ведь на аэродроме ему нужно быть в половину седьмого утра. Просил за него не беспокоиться, благодарил за гостеприимство и передавал огромный привет Маше и дочкам.
Письмо Алексея к Николаю
Дорогой Коля!
Наша встреча с тобой в Петербурге получилась какой-то сумбурной и неорганизованной. И хотя у нас было очень мало времени, мы могли бы распорядиться им более разумно. Но это я так, к слову.
Как-то даже неловко называть тебя «Коля» – ты уже мужчина взрослый, солидный, многого добившийся в жизни. Однако, такое панибратство с моей стороны вполне простительно – думая о тебе, я вспоминаю не взрослого дядьку, а юного белобрысого парнишку, который страстно мечтал о журналистике, и любимой его песней была знаменитая «Трое суток шагать, трое суток не спать, ради нескольких строчек в газете…» Парнишка этот осуществил свою мечту, из него вышел толковый журналист и редактор – профессия романтическая и творческая.
Покидая наш славный город, ты обещал нам с Машей отныне регулярно посещать Питер, вероятно, имея в виду некую красавицу-экскурсовода, похитившую твое сердце… Не получилось. Все твои обещания на деле остались пустым звуком. Не обижайся за нотацию, Коля, говорю это любя. Я соскучился по тебе. Дозвониться до тебя невозможно, я несколько раз пробовал, ничего не получилось. Честно говоря, я не очень люблю телефоны, всякие там эсэмэски, скайпы, шмайпы, и прочие чудеса техники. Я предпочитаю разговаривать с человеком, глядя ему в глаза. И письма люблю в конверте, написанные авторучкой, как то, что ты сейчас читаешь. Понимаю, что все эти привычки – каменный век, и мой шестилетний внук справляется с компьютером значительно ловчее меня, но что поделаешь?
Помнишь кафешку на Комсомольской площади, где я просвещал тебя по истории Путиловского завода? И того пожилого дяденьку, который поставил меня на место? До сих пор неловко. Это был один из тех многочисленных уроков, которые сопровождают человека всю жизнь, и наше дело – хорошенько усвоить их.
Собственно, ничего зазорного в том, что я был знаком с историей Путиловского завода весьма поверхностно, нет. Человек не может все знать. Но дело осложнялось тем, что речь то шла о моем родном заводе, который я строил и реконструировал в течении многих лет! Вот это было непростительно. Такой вывод я сделал, такой приговор себе вынес.
Этот пробел нужно было ликвидировать, и как можно быстрее. Первое, что я сделал – отправился в музей Кировско-Путиловского завода, где почерпнул первые, основные сведения. Хочу поделиться ими с тобой. Ты журналист, возможно, тебя все это заинтересует, и я не зря сотрясаю воздух. Заинтересует – пользуйся, дарю тебе эту информацию. Да и сам я покрепче запомню все, что узнал в процессе самообучения. Итак…
Завод был основан по Указу Императора Павла I от 28 февраля 1801 года. В этом документе повелевалось перенести Кронштадский чугунолитейный завод в Санкт-Петербург. Кому именно повелевал, и почему завод оказался в теперешнем месте, а не в другом, я долго не мог узнать. И все-таки узнал, кто был подлинным основателем Кировско-Путиловского завода, и не только его. Помнишь, как я спорил в кафе, утверждая, что первым директором завода был Путилов, и никто другой? Мой оппонент оказался прав. Первым директором и основателем завода был Карл Карлович Гаскойн. Его жизнь – приключенческий роман. Он родился в семье капитана британской армии, получил блестящее инженерное образование. Был одним из ведущих промышленников Великобритании, возглавив металлургический завод Кэррон в Шотланлии, на котором выпускались самые совершенные по тому времени пушки. По заказу российского правительства Гаскойн начал поставку для российского флота большой партии орудий нового типа, а также паровых машин и современных станков. Все это было расценено бдительным английским правительством как утечка технической информации и разглашение государственной тайны.
Избегая судебного преследования, Карл Карлович покинул Англию, по теперешним понятиям – бежал, и по рекомендации адмирала С. Грейга был приглашен в Россию. С. Грейг – еще один человек, сделавший невероятно много для России. Герой Чесмы и Готланда, он был выходцем из Шотландии. 14 лет служил на английском флоте, где получил хорошую морскую практику, побывал более чем в 20 портах Европы и Северной Африки, в период Семилетней войны прошел закалку в морских боях. Русский посол в Англии граф Воронцов, вербовавший британских офицеров на русскую службу, склонил 29-летнего лейтенанта английского флота связать свою дальнейшую судьбу с Россией, и с разрешения короля Георга III Грейг перешел на русскую службу капитаном 1-го ранга. В русском флоте он был записан как «Самуил Грейг», хотя сам он подписывался в русских документах «Самуель Грейк». Командовал кораблем «Св. Дмитрий Ростовский» в эскадре адмирала А. И. Полянского, фрегатом «Св. Сергий», вновь построенным кораблем «Три Иерарха». Он оснащал суда по-своему, сделав их образцом для последующих кораблей и фрегатов. На основе его предложений были разработаны и введены новые правила парусного вооружения русских кораблей. Грейг был участником первой архипелагской эскадры адмирала Г. А. Спиридова, которая направилась на запад, в первый дальний поход русского флота. Грейг, произведенный в капитаны бригадирского ранга, шел командиром «Трех Иерархов» и привел к цели отряд отставших кораблей, задержавшихся в Англии на ремонте. Спиридов отправил к Ливорно отряд под командованием Грейга, в который вошел корабль «Три Иерарха», фрегат «Надежда благополучия», и пакетбот «Почталион». В Ливорно ждал назначенный командующим флотом А. Г. Орлов. Орлову понравился молодой офицер, и он сделал его своим советником.
