Оторвав себя от стены, иду к двери, которую для меня оставили приглашающе открытой.

Стоя у своего рабочего стола, который примыкает к длинному столу для переговоров, Чернышов водит курсором по экрану ноутбука, изучая что-то на экране. Сейчас нашему мэру тридцать четыре, и его можно назвать мужчиной в самом расцвете сил. Мы учились в одном ВУЗе, и я даже была влюблена в него неделю или две, но он выбрал Олю, а я в девятнадцать влюблялась в каждое смазливое лицо и предпочитала, чтобы мозгов у моих парней было как можно меньше.

Руслан приветствует меня рассеянной улыбкой, говоря:

– Привет, проходи. Чай-кофе будешь?

– Воды, – отвечаю, глядя на украшающий стену экран проектора.

На длинном столе оставшийся после той самой делегации беспорядок: чайная посуда, кофейные чашки, папки с материалами… все то, что я рассматриваю вскользь, переводя напряженный взгляд на макет огромного здания в центре комнаты.

– Спасибо, – забираю у секретаря воду, подходя к макету.

Помощница Руслана возвращается к уборке стола, а я, смочив горло, обращаюсь к хозяину кабинета:

– Я в эпицентре каких-то событий?

Приподняв взгляд, он поясняет:

– Можно сказать, у истоков. Это эксклюзив, – кивает на макет.

– Это торговый центр? – рассматриваю шести- или семиэтажное пластиковое сооружение.

– Да. Самый крупный в радиусе трехсот километров.

– Кто его будет строить? – задаю чертовски волнующий меня вопрос, посмотрев на Руслана.

– Группа инвесторов. Все пока в стадии переговоров.

Я не в состоянии обрабатывать информацию, поэтому она скапливается в голове и давит на виски. Я массирую их, пока жду такси в тени козырька на крыльце мэрии пятнадцать минут спустя, массирую их сидя в машине, которая везет по городу в обеденный час пик.

В душе поселилось беспокойство, словно там, где был абсолютный штиль, кто-то преднамеренно создает рябь, и она расходится по моему телу до самых кончиков пальцев, заставляя их зудеть.

Мне хочется поскорее попасть домой, поэтому плюю на все свои планы, отодвигая некоторые в десятый раз подряд, но если бы выходя сегодня из дома, я знала, что встречу Кирилла Мельника, вообще не строила бы никаких планов.

На этаже при выходе из лифта настоящий бедлам – соседи только-только закончили ремонт, и их строительный мусор все еще громоздится у стены. Я и сама въехала не так давно. Примерно полгода с тех пор, как закончился мой собственный ремонт.

Войдя в квартиру, сбрасываю туфли и выдыхаю с чертовым умиротворением, когда вижу разбросанную посреди гостиной гору игрушек, в центре которой восседает мой сын.

У моей вселенной, кажется, никогда не было устойчивого центра. Он вечно смещался и шатался. Все это было “до”. До того момента, как я увидела те самые две полоски и поняла, что у меня будет ребенок.

И между ними двумя… между ним и его отцом, я выбрала первого.

– Привет, – здороваюсь с племянником Степой, который встает с дивана и потягивается.

Его немного худощавое тело вытягивается в струну. Да, он немного худощавый, но это можно легко исправить, кроме того, отсутствие у него лишних килограммов мышечной массы компенсируется смазливым зеленоглазым лицом. Достаточно смазливым, чтобы считать его красивым. Он в курсе, и не заморачивается моралью, когда представляется случай воспользоваться природной привлекательностью.

Он светло-русый блондин, как и я. И мы, безусловно, похожи.

– Привет, – отзывается из гостиной. – Ты рано. Что, отменили все распродажи? – шутит, ленивой походкой направляясь ко мне.

– Просто соскучилась…

Порывшись в сумке, нахожу резинку для волос и собираю их в тугой пучок на затылке.

В квартире достаточно прохладно, чтобы потерять представление о том, что творится на улице, но действительно охлажденной мою квартиру не назовешь. Я запрещаю Степе сильно увлекаться кондиционером, когда он присматривает за моим сыном.

Его босые ножки уже шлепают по полу, потому что в последнее время сын хочет участвовать во всем, что происходит вокруг него, любая активность для него как магнит.

Майка на нем чем-то заляпана, кроме нее на нем только трусы из того же комплекта. С недавних пор он с ослиным упрямством не позволяет надеть на себя подгузник, только ночью, когда слипаются глаза.

Мою любовь к нему можно назвать неземной. Чертовски неземной и душераздирающей. Я знаю, что психологи советуют во всем знать меру, но я не могу отмерять любовь, когда дело касается моего сына.

Подхватив Леона на руки, я стискиваю его тяжелое тельце, с тоской и ревностью понимая, что время, когда я не смогу вот так прижать его к себе, наступит гораздо раньше, чем может показаться.

Я хочу растянуть эти минуты…

Прижавшись губами к пепельной макушке, покачиваюсь из стороны в сторону, слушая тихое:

– Мамочка… хосю яймсю…

– Что? – переспрашиваю, улыбаясь.

– Яймсю…

– Яйцо, – поясняет Степа, приседая и завязывая шнурки на своих кедах.

Степа присматривает за Лео время от времени. На самом деле, мне больше некого просить, поэтому я всегда вызываю его, если возникают проблемы с няней. Сейчас у него каникулы, и хоть он работает, работа у него ночная и сменная.

Два года назад я разорвала с ним все контакты после того, как на мое участие в своей неорганизованной и разболтанной жизни он ответил эгоизмом и безответственностью. Совершил поступок, который я не смогла ему простить даже несмотря на то, что до этого прощала многое. Он никогда не ценил, а я… мной правило неискоренимое желание поддерживать отношения со своей семьей, частью которой Степа являлся. Пусть я всегда была в ней как белая ворона, плевать. Я старалась, как могла. И я стремилась избавляться от обид. Не копить их в себе и не травиться их отвратительным привкусом, но его поступок сорвал у меня чертов стоп-кран.

Мы почти год не общались, но так вышло, что именно Степа отвез меня в роддом. И он же был тем, кто отвез нас с Леоном домой.

Я не бралась судить, как обстоят у Степы дела со словом “ответственность”, мне вообще было не до племянника. Я бы не доверила ему разложить продукты в холодильнике, но он помогал все чаще и чаще, а потом… он стал для моего сына вторым, после меня, близким человеком.

– Он поел ту бурду, которую ты оставила в холодильнике, – отчитывается, забирая с комода шлем от своего скутера.

– Я это и так поняла, – прижимаюсь губами к лобику сына.

Разумеется, я говорю о разводах на его майке. Есть аккуратно мой сын еще и в помине не умеет.

Степа улыбается, продолжая:

– Спать не захотел. Какой-то он сегодня капризный. Может, зуб режется.

– Я сама его уложу…

– Я на выходные уезжаю, так что досвидос, – сообщает.

– Куда? – интересуюсь.

– Тусоваться. Ну ладно, я пошел…

Подняв ладошку Лео, я машу Степе, когда оборачивается на пороге. Хмыкнув, он уходит и закрывает дверь на ключ с обратной стороны.

Оставшись одна, я успокаиваюсь бессвязным лепетом сына, который прерывается коротким зевком. Его густые бесцветные ресницы трепещут, когда засыпает с соской во рту в центре моей кровати. На краю лежит моя одежда, от которой избавилась, оставшись в одних трусах и лифчике.

Прислушиваюсь к дыханию Леона, понимая, что внутри меня все же произошел микровзрыв, и у него был отложенный эффект. Я бесшумно покидаю комнату, и именно в этот момент на меня обрушивается настоящее осознание, подкрепленное убийственно острыми вопросами!

Надолго он здесь?

Какой он теперь? Как он теперь живет? Он все еще женат?

Черт… Черт!

Мечась по гостиной, я не в состоянии сконцентрироваться ни на одном предмете.

Должна ли я… искать с ним встречи? Хочет ли он этой встречи?

Должна ли я рассказать, что его сыну уже год и шесть месяцев? Нашему сыну…

Нет никаких нас.

Моя голова взрывается. В центре этого вопросника стоит не менее важный, чем все другие: хочу ли я увидеть Кирилла снова?!

Я знаю ответ. Всегда знала, иначе не сходила бы с ума каждый раз, замечая такие характерные повадки в мимике своего ребенка.