Как только солнце осветило вершину огромной трубы, на которой сидел как призрак, гроза неожиданно отступила за Столовую гору. Как будто бы испугалась прихода солнца.

Бетон на трубе с солнечной стороны стал высыхать прямо на моих глазах.

Тут же вспомнил про свою банку с алой краской и про кисточку. У меня не было никаких сил достать банку с алой масляной краской из-за пазухи.

С трудом достал кисточку. Стал макать кисточку в банку с краской и с трудом выводить свои инициалы на бетоне возле металлической лестницы, прикреплённой к огромной трубе.

Дальше лестницы писать свои инициалы "ЧАС" не мог. Большое расстояние от меня. Когда начался рабочий день на заводе "Электроцинк", солнце на высоте огромной железобетонной трубы палило так, что уже боялся умереть от солнечного удара.

Но спускаться вниз тоже не мог. Видимо от сильного переохлаждения или от резкого колебания температуры, может быть, что даже от молнии, у меня полностью отказали руки и ноги?

Ни знаю, как это можно назвать. Судорога, паралич, ревматизм или ещё какое-то заболевание от резкого изменения погоды или нервный срыв.

Чтобы там не было, но был не подвижен. Мало того, мне горло перехватило и несмотря на то, что по природе очень горластый человек, ни мог произнести не единого слова. Даже шипеть не мог. Надо было что-то предпринимать для своего спасения.

В это время близко от трубы крутился народ. Но никто не соизволил посмотреть вверх трубы. Прошло ещё неопределённое время моего терпения.

Понял, что, если ни дам знать о себе, так и умру на этой злополучной высоте. Скрипя зубами от боли в костях, с огромным трудом и болью протянул руку к банке с краской.

Одним рывком выдернул банку с краской из-за пазухи и выбросил её вниз прямо под ноги стоящих под трубою людей. В тот же миг почувствовал, как резкая боль пронизала всё моё тело.

Потерял сознание или просто заснул от усталости, зависнув на самой верхней площадке лестницы на самом верху огромной железобетонной трубы. Мне совершенно неизвестно, сколько времени был без сознания или спал на этой высоте.

Когда мне стали к носу подносить ватку с нашатырным спиртом, то очухался. Стал вертеть головой во все стороны. Увидел над собой лицо мастера бригады строителей-высотников и голубое небо, залитое яркими лучами солнца.

Мне что-то говорили. Но ничего не слышал. Мне заложило уши от давления на этой огромной высоте. Всё также весел на верхней площадке лестницы на самой вершине этой громадной железобетонной трубе и не мог понять, что от меня хотят эти люди.

– Надо вызвать вертолёт. – наконец-то разобрал голос мастера. – По-другому мы его не сможем вытащить. Вообще удивительно, как только этот пацан ухитрился забраться сюда без страховки.

Прошло ещё какое-то время. Над моей головой появился вертолёт с оглушительным треском. Меня обвязали со всех сторон огромными ремнями. Аккуратно вытащили из ловушки лестничного ограждения и осторожно отпустили.

У меня от страха из груди едва не выскочило сердце. Стал болтаться на длинной широкой ленте, на которой переносят многотонные грузы на вертолёте. Болтался во все стороны и едва не ударился головой об эту огромную железобетонную трубу.

Вертолёт, медленно передвигаясь по воздуху, понёс меня до самого высокого здания завода. На крыше этого здания стояли медики в белой одежде и много мужчин в гражданской одежде. Меня отцепили от ремней вертолёта и понесли вниз по лестнице с крыши административного здания завода "Электроцинк" до машины скорой помощи, которая стояла у дверей этого здания.

Там сняли с меня всю одежду, испачканную в алую масляную краску. Затем в одних трусах засунули меня на носилках в машину скорой помощи и отвезли в городскую травматологическую больницу.

В первую очередь меня поместили в какую-то камеру по самые уши и стали отмывать от краски едким раствором. До конца не смогли отмыть моё тело от алой краски.

Оставили на потом, чтобы сам отмылся. Затем отнесли в приёмное отделение городской травматологической больницы.

– У него нет никаких повреждений. – сказал хирург, внимательно рассматривая меня. – Сделайте ему хороший укол от инфекции и от его будущих подвигов, чтобы он больше никуда не лазил.

– Ни надо мне, никакого укола! – испуганно, закричал, вскакивая с постели. – У меня все в полном порядке. Никакой инфекции у меня нет и подвигов мне не надо. Хочу жить.

Хирург и санитары весело засмеялись. Хирург сказал, чтобы мне привезли из дома чистую одежду и отпустили на все четыре стороны. Никаких болезней у меня нет.

Но если будет следующая подобная выходка с моей стороны. Тогда мне точно сделают самый большой лошадиный укол, чтобы меня больше не тянуло на подвиги.

На этом лечение моё кончилось. Меня отвели на кухню в этой больнице. Решили меня хорошо накормить. Ведь ни ел больше двенадцати часов. На кухне объедался до тех пор, пока за мной приехала мама с чистой одеждой в руках и со слезами на глазах.

Тут же меня повели под душ в ванную комнату, чтобы окончательно отмылся от алой краски. Долго мылся под душем. Тёр себя щёткой с пищевой содой и черным хозяйственным мылом.

Но алая масляная краска у меня на груди никак не отмывалась. Тогда медсестры принесли флакон с медицинским спиртом и долго оттирали от меня краску огромным тампоном, смоченным в медицинский спирт.

Пока с меня оттирали масляную краску тампоном, окончательно надышался и впитал в себя пары медицинского спирта так, что стал совершенно пьяный и ничего не соображал, что со мной происходит. В таком виде мама привезла меня домой. Уложила спать в постель, где проспал целые сутки.

– Тебя наверно выгонят с училища? – сказала мне, мама, уходя утром на работу. – Зачем это ты полез туда? Тебе, что подвигов в горах и на равнине не хватает? Ты уже большой мальчик.

Ничего не сказал маме, только отмахнулся рукой и пошёл собираться в училище. Чувствовал, что мне сильно влетит. Возможно, что действительно с позором выгонят со строительного училища№5?

Так мне и надо. Вечно проявляю свой никому ненужный героизм. Кому нужны мои подвиги, от которых страдают люди.

Особенно моя мама. Теперь придётся искать себе какую-нибудь работу. Наверно пойду работать грузчиком на комбинат или на стройку убирать строительный мусор?

– Такую красивую трубу ты испачкал! Гордость Осетии испоганил! – возмущённо, закричал на меня директор строительного училища. – Опозорил наше училище на весь Северный Кавказ.

– Простите меня! Её ототру! – выпалил не раздумывая. – Труба будет ещё чище и красивее.

– Вот только этого делать не нужно! – растерянно, закричал на меня директор. – Хватит мне твоих подвигов. Теперь всё свободное от учёбы время будешь заниматься оформлением наглядной агитации нашего училища. Иначе, тебя выгоню из училища. Ты хотя бы о своей матери подумал…

Так мои способности в изобразительном искусстве в который раз спасли меня от наказания за мои очередные проделки. С этого времени ежедневно занимался оформлением наглядной агитации строительного училища №5.

Гулять меня отпускали только по выходным дням, когда все строительное училище закрывали под ключ.

В первый же мой выходной день от моего вынужденного заключения на все учебные и рабочие дни в строительном училище, наконец-то решил получить свою высшую точку наслаждения. Ведь никто кроме меня не залез на эту огромную трубу.

4. Чёрные глаза.

Почти неделю, после моего «подвига» на трубе, мы не могли собраться, чтобы обсудить наш спор с покорением трубы.

Пацаны должны были собрать деньги на покупку двадцати бутылок вина "Чёрные глаза". Таких больших денег у нас сроду не было. Надо было нам время на поиски денег.

– Может быть мы тебе постепенно деньгами отдадим? – предложил мне в столовой Тугаев Муртаз.

– Нет уж! Спор дороже денег! – принципиально возразил. – Никто вас не дёргал за язык вовремя спора. Мне ваши деньги не нужны. Спор, как четь офицера. Из-за спора вызывали стреляться друзей на дуэли. Стреляться мы не будем. Но двадцать бутылок вина "Чёрные глаза" разобьём.