Как-то, во время исследования, когда кролик был привязан к станку животом кверху, Ольга взяла карандаш и стала засовывать его в рот кролика. Тот быстро заработал своими острейшими резцами и быстро превратил карандаш в щепки. Ольга не успела вовремя отдернуть пальцы, которые оказались как бы продолжением карандаша, и также очутились между резцами. Вытащила она палец изо рта кролика уже окровавленным. Ей оказали соответствующую помощь и забинтовали руку. В заключение этого эпизода Марина Петровна сказала, что Ольга получила по заслугам – нечего зря мучить бедное животное.

Зато теперь все стали спрашивать, что у нее с пальцем. Ольга беззаботным тоном отвечала: «А! Ничего! Кролик укусил!» В ответ следовало молчаливое удивление, смешанное с ужасом. А один из сочувствующих все-таки выразил свое мнение и сказал: «Не понимаю, как это могло случиться. Ну, если бы вы работали с тиграми, тогда понятно. Но кролик…». О подробностях они старались не распространяться.

Ольга любила, чтобы все было красиво и аккуратно. К примеру, материалы исследования. Нельзя сказать, что они у Марины Петровны валялись кое-как, но Ольга сказала: «Посмотрите, как я все сделаю. Если вам понравится, так и оставим. А если нет – верну все в прежнее состояние». Она взяла на складе папки-скоросшиватели, обрезала их и аккуратно, в хронологическом порядке, подшила в каждую все данные одного кролика. Папки пронумеровала и сложила в отдельную, ею же приготовленную коробку. Получилась своеобразная картотека. Материалы исследования стали смотреться впечатляюще, и работать было удобно – все под рукой, и шефу показать не стыдно. Подобные демонстрации его впечатляли. Он сразу же зауважал их работу.

Случалось, что Марина Петровна говорила, вот надо сделать то-то и то-то. Ольга тотчас отвечала, что она все поняла, у нее появилась идея, и она сейчас ее осуществит. И, действительно, идея ее всегда была плодотворной. Они понимали друг друга с полуслова. Как-то им прислали реактивы в плетеной корзине, закрытой такой же плетеной крышкой. У Марины Петровны сразу возникла мысль сделать из этой плетеной крышки абажур на голую лампочку в их комнате. Она даже не заметила, как Ольга осуществила это намерение. Жаль только, что на другой день этот абажур в стиле «модерн» Николай Николаевич срезал с помощью больших кусанчиков. Разрушая такой продуманный дизайн, он исходил из противопожарных соображений.

Ольга курила, а Марина Петровна не переносила запаха дыма. Но ей было неудобно ограничивать привычки своей лаборантки. Как только во время перерыва на чай та закуривала, Марина Петровна начинала икать

– молча подпрыгивала, сидя на своем высоком табурете. Ольга раздраженно говорила: «Ну вот, начали подпрыгивать!» И выбегала из комнаты.

Лаборантка была невысокая, белокожая, светловолосая, с огромными голубыми глазами. И вся она была светлая, сияющая. Когда они познакомились, Ольга ходила в очаровательной темно-серой шубке, которую носила с розовой шапочкой и розовыми же длинными перчатками

– по тем временам, когда в магазинах ничего стоящего купить было невозможно, впечатление было ошеломляющее. От нее шло сияние чистоты и красоты. В ее внешности был один недостаток – очень выпуклая родинка почти на самом кончике носа.

Мама Ольги была полной ей противоположностью. Родом она из Севастополя, и была настоящей южанкой – высокая, худощавая, с очень темной кожей, блестящими черными глазами и круто вьющимися темными волосами. Марина Петровна не могла понять, как они, такие непохожие, могли быть матерью и дочерью.

Жили они вдвоем в небольшой, но очень уютной, красиво обустроенной квартирке на Гражданском проспекте. Ольга и тут проявила свой вкус и любовь ко всему красивому. Мама Ольги вырастила и воспитала ее одна, без чьей-либо помощи. И как всегда бывает в подобных случаях, возможно даже совершенно бессознательно препятствовала всем попыткам Ольги обзавестись семьей. Она отваживала всех Ольгиных кавалеров. Поговаривали, что у Ольги был роман с хирургом-онкологом, который впоследствии стал профессором и знаменитостью в медицинском мире. И тут мама приложила руку к тому, чтобы они разошлись.

Ольгина мама прекрасно готовила, у нее переписывали рецепты южной кухни. Особенно замечательно у нее получались соленые баклажаны. Невозможно забыть, как это было вкусно. У нее Марина Петровна научилась закатывать вишню в своем соку в трехлитровые банки. А в канун Нового Года готовить из нее вареники – они так замечательно пахли свежей вишней, летом, теплом, солнцем! Незабываемо!..

В быту матери и дочери было много необычного. В этой семье Марина Петровна впервые увидела сиамскую кошку. Тогда это была большая редкость. В моду они вошли гораздо позднее. Необычный вид этого животного заставлял некоторых людей спрашивать: «Это кошка или собака?» Их сиамская кошка была необычным существом. Ночью она спала у Ольги на груди. Если Ольга во время сна поворачивалась на другой бок, кошка начинала злиться. Поэтому хозяйка часто появлялась на работе с оцарапанным лицом. Ее нельзя было, как других мягких, ласковых и податливых друзей дома, взять на руки, приласкать, почесать за ухом. Она была очень гордой и независимой. Эта кошка, к примеру, невзлюбила одну их знакомую, и, как бы та ни прятала свою сумку, кошка всегда находила возможность справить в эту сумку малую нужду. К счастью, к Марине Петровне эта кошка была совершенно равнодушна. Ее она просто не замечала.

Ольга училась на заочном отделении Ленинградского педагогического института и периодически выполняла курсовые работы. Как-то она попросила институтских химиков – сотрудников фармацевтической лаборатории, докторов и кандидатов химических наук, выполнить ее курсовую по химии. Преподаватель, проверявший впоследствии это задание, написал, что все сделано неправильно, и работу следует переделать. Потом все долго над этим смеялись.

Когда сын Марины Петровны пошел в школу, мальчишки их класса почему-то постоянно дрались. Как-то Ольга увидела его – глаза дико блестят, волосы взъерошены, половина пуговиц оторвана, остальные застегнуты косо, октябрятская звездочка вырвана «с мясом» – она воскликнула: «Ну и охламон!» Вообще-то, как и у всех людей, долго общающихся вместе, у них выработался свой особый язык. Некоторые слова просто нельзя здесь привести, но слова «охламонистый» и «наперекосяк» наиболее часто встречались в их лексиконе. Мандарин, скажем, они называли «мордарином» и так далее. Наиболее распространенным выражением было «зиг-зуг». Его употребляли и когда хотели сказать, что по дороге на работу забегут в магазин – сделаем зиг-зуг, и, если мужчина изменял жене, – то он также сделал зиг-зуг. Ну, и во многих других значениях.

Однажды Марине Петровне не с кем было оставить сына, и Ольга взяла его к себе домой. Ребенок сразу озадачил обеих женщин. Когда Ольга с мамой начали жарить картофель, он заявил, что ест только жареный на растительном масле картофель. Они начали звонить и спрашивать, что же им теперь делать? Марина Петровна ответила: «Жарьте на чем хотите, но скажите, что вы жарили на растительном масле». Вообще-то Ольга всегда возилась с чужими детьми. У них, к примеру, дневала и ночевала дочка их прежней соседки по коммунальной квартире Машка. Как-то Ольга привела Машку на работу. Весь день девочка выписывала лекарства для кроликов. Причем, все прописи начинались со слова «Репцепт».

В те времена все жили от получки до получки. В 1961 году зарплата врача была 72 рубля 50 копеек. Потом, правда, немного прибавили. Ставка медсестры была еще меньше. Всем до получки всегда не хватало «пятерки». Как-то накануне получки у Ольги с мамой остался всего один рубль. Они пошли в магазин и купили картофеля, который тогда стоил 10 копеек килограмм и трески, стоившей 37 копеек. У них еще остались деньги на буханку черного хлеба. Они поставили тяжелую сумку с картошкой в магазине на столик и отправились в хлебный отдел. Когда вернулись, на столике уже ничего не стояло. Так они остались без ужина. Но утром Ольга все это рассказывала со смехом. Все-таки они не голодали и как-то вышли из положения.