Гипнотическое получилось кино. Цельное, пронзительное. Цветные кадры в нем чередовались с черно-белыми, инструментальная музыка мешалась с гортанным шумом горного потока, блеянием овец и низким монотонным пением. Пока шли титры, зал аплодировал стоя. С первого ряда темным силуэтом на фоне экрана поднялся режиссер и, чуть поклонившись, жестом поблагодарил публику.

– А теперь главное, – сообщила довольная Светка Эмилю, на гладко выбритых щеках которого лоснились влажные дорожки. – Прием! Не всем, между прочим, положен. Только стараниями вашей покорной…

На пьянку действительно пускали лишь избранных, однако и этих было достаточно, чтобы заполонить буфет. Света, поработав локтями, немедленно пробуравилась к бутербродам с икоркой. Эмиль изящно подцепил ломтик слезливого сыра и без видимого удовольствия съел. Зато слабосоленая красная рыба пришлась иностранцу по вкусу.

А Люше, как говорят в таких случаях, кусок в горло не лез. Перед глазами сменялись кадры, но на сей раз не просто знакомые виды, а детали – правдивые, беспощадные, – на которые Люша прежде не обращала внимания. Тоска на лице старого осетина, отдавшего здоровье обогатительной фабрике. Обветшалая сельская школа. Поросшее дикой травой урочище с покосившимся крестом. Скалистые пики, взятые с особого, непривычного ракурса.

Внезапно откуда-то из толпы вынырнула Светка с бокалом.

– Представляешь, Эмиль сам пошел знакомиться с Сазоновым, – зашептала намасленными губами, – он вроде как координатор с какого-то кинофестиваля. – Светка потянула Люшу за локоть. – Давай-давай, интересно же.

Эмиль, бурно жестикулируя, беседовал с высоким плечистым мужчиной. Рядом с ним француз казался совершенным колобком. Заметив Свету, энергично помахал:

– В севолод, позвольте, мои ленинг’адские д’узья – Светлана и… – Эмиль запнулся и сконфуженно посмотрел на Люшу, не совсем понимая, как придать этому странному имени полную форму.

– Галина. – Она протянула руку режиссеру и застыла.

Он тоже замер, всего на миг, а затем пожал ее ладонь.

– Галина… Что ж, очень приятно. Хорошо, что здесь нет макарон, правда? Одни бутерброды, – подмигнул Люше возмужавший Сева.

Сколько лет миновало с того неудачного дежурства, кажется, десять? А какая у них с Севой разница в возрасте? Тоже десять. Студенческая полноватость обернулась для Севы взрослым брюшком, которое, впрочем, ему даже шло. Одет он был, несмотря на премьеру, просто, без галстука, в черную рубашку с вареными джинсами и кожаную куртку. На щеках и подбородке синела вечерняя щетина. Надбровные дуги жесткие, на лбу – две глубокие строгие складки, точно он постоянно хмурится. И уголки карих глаз за очками грустно опущены. Но по бокам – мелкие лукавые морщинки. И улыбается обаятельно, с хитрецой.

Всеволод, весь день пребывавший в мыле и дыму премьеры, Люшу узнал моментально. Память на лица у него в принципе была по-режиссерски отменной. А уж острые черты взбалмошной девчонки, ради которой он съел с земли макароны, всплыли сразу. Но едва пробудившая в горах Кударо симпатия по очевидным причинам даже в мыслях не получила развития. Мешал Люшин тогдашний возраст, а точнее, казавшаяся непреодолимой пропасть лет между ними. Не говоря о том, что до конца экспедиции она упорно избегала Севу: отворачивалась, задирала нос. Ну, он и не настаивал на общении. Уехал и забыл, откуда взялся тонкий шрам в основании правого большого пальца. Не вспоминал и когда вернулся в те места со съемочной группой. А тут, в прокуренном буфете «Авроры», в сутолоке, вспомнил.

На первый взгляд, они были не слишком-то похожи, эти двое. Люша вскакивала в семь утра, часу примерно на пятом Севиного сна. Она искала истину в твердой земле, он – в тех туманных зыбях, где обитают идеи. Закаленная в экспедициях Люша умела обходиться малым. Сева, раблезианец и жизнелюб, не отказывал себе в удовольствиях – например, подлакировать водочку коньячком под свежую байку в теплой компании.

Но оба с детства любили собак и одинаково легко относились к деньгам. Оба были импульсивны и патологически азартны; хитроумные партии в преферанс нередко обрывались посередине, оттого что тузы, короли и десятки трепетными бабочками разлетались с балкона. И оба – отходчивы в той равной мере, чтобы понимать: примирения требуют в два раза больше страсти, чем ссоры. Хотя, может, и это на самом деле не имело значения… Никому не ведомо, как возникает синхронность душ, вспышки ослепительного счастья, в которых исчезает время.

Под воздействием мощных высоковольтных токов Всеволод в январе восемьдесят девятого развелся с первой женой-артисткой, нервной блондинкой с серыми глазами холодного стекла, и через месяц Люша вышла за него замуж. А в апреле того же года она получила письмо из Академии наук Грузинской ССР, повергшее ее в гнев. Решением археологической комиссии Люше отказали в выдаче открытого листа, позволявшего вести раскопки в Юго-Осетии, – за два месяца до предполагаемой экспедиции в Кударо.

– Нет, ты не понимаешь, – с жаром объясняла Люша Севе, бегая по квартире, – вся моя кандидатская строится на кударском материале! А они хотят отрезать наших археологов от югоосетинских стоянок и копать самостоятельно. И на уже найденное давно глаз положили.

Она судорожно собирала обоих в дорогу. Сновала между распахнутыми шкафами, кидала выдернутые за шкирку вещи то в Севин чемодан, то в свою пузатую сумку болгарской кожи.

– Люшенька, я понимаю, – сочувственно отвечал Сева, протирая очки кромкой рубашки. – Но что толку срываться в Тбилиси? Что ты им скажешь? Были ли вообще случаи, когда комиссия меняла решение? Это бюрократическая процедура, сама же мне когда-то говорила.

Люша остановилась посреди комнаты, комкая в руках ангорский свитер.

– Если понадобится, до членов президиума дойду, – фыркнула, – лично им все растолкую, и про цель, и про задачи полевых работ… Всеволод не сдержал улыбку. И правда ведь, дойдет. Тихо проглотить отказ – не в Люшином характере. Как взбредет в голову что-то, вынь да выложь. И, пожалуй, она вполне способна создать прецедент.

Но это не делало затею жены менее безумной. У Всеволода, с его обширной киношной сетью знакомств, имелись добрые друзья и среди грузин, и среди осетин, и среди абхазов. В последнее время до него все чаще с разных сторон долетали дымы конфликтов, разгоравшихся на почве глубоких межэтнических противоречий. А у коллег с «Грузия-фильма» нет-нет да и проскакивала в желчных репликах антисоветская идейка, мол, оставьте нас, сами разберемся… Сложные, сложные вопросы. Ясно одно – в республике сегодня, мягко скажем, неспокойно.

Он даже хотел аккуратно предложить Люше поменять тему кандидатской, благо у нее написана только первая глава с обзором литературы, да смысл? Упрямая девчонка только раззадорится. Сделает наоборот. Такая вот она… наоборотливая.

– Послушай, давай я хоть Гие позвоню, чтобы он тебя встретил, разместил, – предложил Сева.

– Господь с тобой, не надо никого напрягать на ночь глядя! – воскликнула Люша. – С самолета сразу такси в «Иверию» возьму, гостиница от института археологии через дорогу.

И запихнула нежный свитер поглубже в сумку. Хотя Всеволод не очень удивился бы, обнаружив его по прибытии в Тулон у себя в чемодане. С Люши сталось бы в ажитации перепутать. Ухмыльнулся, но мысли о грядущем фестивале привели его на тонкий лед. И Всеволод провалился: подумал о конкурсе, о том, возьмет новый фильм приз или нет… Как жаль, как несправедливо, что Люша с ним не летит. И визу дали, а тут этот чертов открытый лист… Едкой кляксой стала расползаться обида. Ну чего ей не повременить с Грузией? А ему как быть? Не силком же Люшу с собой тащить, в самом деле. Не найдя решения, Всеволод промолчал.

Готового плана действий в Тбилиси у Люши не было и за пять часов полета не появилось. На месте разберется – не лыком шита. Уже не одного академика прогнула, чем председатель комиссии, этот профессор Беридзе лучше? Пробиться в его кабинет, а там – речь экспромтом, заготовки всегда искусственны. Но в самолете ее изводила тревога о судьбе экспедиции, а пуще того, о Севе. Как он, хорошо ли долетел, устроился? Волнуется наверняка. Все же неправильно она поступила, не поехав с ним, могла в конце концов несколько дней потерпеть, отложить штурм грузинской академии наук… Утром надо будет обязательно добежать до почты, позвонить, решила она.