Этот же депутат заметил, в статье для Paese Sera, опубликованной в тот же день, что именно такую позицию занимали средства массовой информации, сталкиваясь с кровавой стратегией напряженности. Точно так же в случае на площади Фонтана 12 декабря 1969 года, когда след анархистов был обнаружен на первом же этапе расследования и сразу попал к журналистам, «итальянское телевидение […] в деле убийства Пьера Паоло Пазолини провело одну из самых одиозных манипуляций информацией за все 20 лет существования […]. Даже в этом случае, как уже было с бомбой в Милане, в истории Пинелли186 и сотнях других эпизодов стратегии напряжения руководителям службы новостей все сразу стало ясно»{Цит. по Betti 1977, стр. 210–211.}.

Но разве журналистика не должна быть, как говорят англичане, «сторожевым псом демократии», готовым покусать, при необходимости, власть за пятки? А если отбросить метафоры – поставить под сомнение, с помощью вопросов, сомнений, параллельных расследований официальную версию, объясняющую факты? Все это подтверждает правоту Пазолини, называвшего (и писавшего об этом в статьях последних лет) итальянское телевидение главным рупором «нового фашизма», то есть идеологии подавления и регрессии, типичной для общества потребительского неокапитализма. «В письме к Дженариелло187 от 10 апреля 1975 года Пазолини так описывал сотрудников компании RAI: “дикторы, ведущие и другие подлецы подобного сорта”, разговаривавшие “ужасающе”. Друзья покойного считали, что телевидение не простило ему критики и попыталось отомстить, умолчав про версии с участием сообщников»{Schwartz 2020, стр. 716–717. Цитата взята из «Lettere luterane», в SP, стр. 569.}.

Дэвид Грико188 вспоминал, что «вечером 2 ноября 1975 года канал TG1 в 20:00 рассказывал об убийстве […]. Совершенно невероятным […] казалось то, что ведущий прочитал в эфире практически все материалы проведенного несколько часов назад допроса Джузеппе Пелоси, они распространялись еще и агентством Ansa189». Грико был потрясен: «Зачем нужно было столь явно нарушать тайну следствия? Никогда не было такого (и вряд ли повторится), чтобы в новостях читали показания арестованного за убийство. Почему же они позволили себе такое с Пазолини?»{Grieco 2015, стр. 239.}.

Во время записанной еще 6 ноября и попавшей в эфир только два дня спустя, 8 ноября, программы под названием «Пазолини: провокация», развернулись дебаты между гостями студии: там присутствовали Альберто Моравиа, журналисты Раньеро Ля Валле и Альберто Рончи, литературный критик Вальтер Педулла, сенатор-либерал Сальваторе Валитутти{В этом месте передачи вставлены некоторые отрывки из более ранней версии этой же программы под названием Italiani oggi, вышедшей в эфир 19 октября 1974 года, в ней Пазолини принимал участие. Бобина с записью передачи годом ранее была утрачена, однако некоторые эпизоды удалось восстановить и вставить в эфир, посвященный смерти писателя. Лауре Бетти удалось сделать запись звуковой дорожки, поэтому аудио-версия передачи сохранилась. См. Loris Lepri, Il dibattito sulla stampa all’origine di Controcampo. Italiani oggi (RAI, 19 октября 1974, 41 мин.), в Felice 2011, стр. 187–192.}. Писатель Паоло Вольпи, назвав смерть Пазолини «великой народной драмой, потрясшей сознание народа», открыто призвал к «тщательным и углубленным» расследованиям, чтобы «страна хотя бы один раз узнала все до конца: как это случилось, кто там был, почему и так далее». Тут же в дискуссию вмешался прилежный ведущий передачи, журналист, ставший впоследствии депутатом от демохристиан, Джузеппе Джаковаццо, и, пытаясь исправить ситуацию и всех заткнуть, заявил, что «следствие еще не закончено». По сути, он сказал, что незачем заниматься этим делом и выдвигать всякие гипотезы.

Президент республики Джованни Леоне молчал: он не дал даже краткого комментария по поводу случившегося, как обычно бывает, если умирает кто-то известный из мира культуры (и не обязательно в результате убийства…). «Как молчание главы государства может повлиять на публику? Какой смысл может нести его демонстративная реакция?»{Этим вопросом задавался редакторский коллектив, готовивший книгу Betti 1977, на стр. 211.}.

В последующие после смерти Пазолини дни официальная версия нравилась больше правым, потому что подтвердила правоту тех, кто нападал на него годами. «Шпана, вызванная Пазолини к жизни, принесла ему смерть»: под таким некрасивым названием, основанном на подлой игре слов, вышла 9 ноября 1975 года статья в издании Specchio.

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ – его премьера состоялась в Париже 22 ноября 1975 года. Как писал 15 декабря 1975 года один журналист из популярного еженедельника Oggi:

Однако та же самая версия не то, чтобы совсем уж не нравилась и левым, которые никогда не ощущали себя в достаточной степени «свободно» с этим столь эксцентричным, прогрессивным (возможно), но определенно нонконформистским писателем. Эдоардо Сангвинетти писал 3 ноября в Paese Sera: «Сегодня кажется невозможным не заметить в его смерти признаки тщательно подготовленного самоубийства, практически завершающего картину вечно преследуемого страдальца, и одновременно, длительный процесс, смешивающий жизнь с искусством, а существование с литературой». К этому добавилось вечное марксистское обвинение в «декадентстве»{Тезис о «поиске» смерти будет развит впоследствии Джузеппе Дзигайна (см. § 7.6.).}. Те же самые еретики-коммунисты Луиджи Пинтор и Россана Россанда190 дистанцировались от Пазолини, назвав отношения между богатым буржуазным писателем и бедным мальчиком из народа «продажными»{По поводу реакций слева и справа см. Grattarola 2005, стр. 287–289.}.

Католики призвали не судить человека («кто без греха, пусть бросит в меня камень», сказал кто-то из них…), однако не преминули подчеркнуть, насколько неправильным было поведение Пазолини с его экзистенциализмом и особенностями его произведений. Его трагическая смерть вполне соответствовала, по их мнению, его неправедной жизни. Чезаре Каваллере писал 4 ноября 1975 года в Avvenire: «Смерть Пьера Паоло Пазолини – не трагическая случайность: она железно вписана в логику порока, объявленного либералами “природным разнообразием”. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

Вероятно, прав был историк и поэт Карло Бордини, написавший на следующий после убийства день: