— Отлично, тогда начинайте составлять список необходимого оборудования, и где собираетесь брать рабочих. Сразу предупреждаю, сманивать отсюда не позволю. И я потом пришлю поверенного, посчитайте с ним необходимое финансирование и распределение долей в предприятии. Кстати да, еще хотел попросить, пока уж вы тут главным инженером еще числитесь, — я взял с верстака барабанник и протянул его Маркову рукоятью вперед, — попробуйте соорудить сюда резиновый бондаж. Оно и в руке скользить не будет, зимой в холод держать удобнее и часть отдачи самортизирует.
— Интересная мысль, — все же Марков был изобретателем куда больше, чем предпринимателем, и достаточно простая в своей сути идея мгновенно переключила его внимание на привычную работу. — Нужно будет попробовать поэкспериментировать…
В итоге полностью Марков от меня все-таки и не ушел. Одесский оружейный завод мы с ним подняли на паях, причем я как больший инвестор в итоге и долю получил большую. Впрочем, понимая чувства Ивана Сергеевича, на новом месте я практически не вмешивался в управление и позволил оружейнику реализовать свои амбиции в полной мере. Приставил пару толковых, хорошо разбирающихся в финансах парней исключительно для подстраховки и «отпустил вожжи».
Получилось в результате не плохо, хоть и не совсем так, как задумывал Марков. Карманные барабанники пусть и стали его фишкой, но основные деньги производство все равно получало сначала с казённых оружейных заказов, а потом, уже после 1839 года — с экспортных поставок длинноствольного оружия.
Меж тем моя промышленная империя продолжала расширяться не только за счет железнодорожного строительства и оружейных заводов. В начале лета 1836 года первую продукцию дал медеплавильный завод под Екатеринбургом возле поселка Зюзинского. Медь там была хорошая — достаточно богатые жилы с содержанием металла в 6–10% а также примесями золота и серебра. Месторождение это было обнаружено совершенно случайно при трассировке железнодорожной линии от Екатеринбурга на юг в сторону Челябинска и будущего Магнитогорска, однако было, при этом как нельзя кстати. Развивающаяся в империи электротехническая промышленность требовала кратного увеличения выплавки меди, а тут и место оказалось удобным и железная дорога рядом — красота.
Вообще по производству меди в империи, как по металлургии вообще достаточно больно ударила крестьянская реформа 1829 года. На многих предприятиях основную часть рабочей силы составляли крепостные, которые подчас влачили весьма жалкое существование. Столкнувшись с возможностью потерять опытную рабочую силу, уральские заводчики были вынуждены резко улучшить условия труда, назначить достойное жалование и пойти на прочие дополнительные расходы, что в моменте даже привело к сокращению выплавки той же меди на 10–15%. Впрочем, в том числе и благодаря дешевым государственным кредитам на развитие и модернизацию производства, миникризис был быстро преодолен и отрасль вновь начала отрастать. Если переводить все вышесказанное в числовую форму, то в 1825 году общая выплавка меди составила около 350 тысяч пудов, а спустя 10 лет доросла до 460 тысяч пудов. При этом один только Зюзинский завод, построенный по всем самым последним технологиям и использующий уголь в качестве топлива, а не дрова как многие предприятия Урала, уже в 1837 году выйдя на проектную мощность, дал 74 тысячи пудов меди или 15% всего объема ее годового производства в России.
Впоследствии на базе этого предприятия был построен большой завод по выделке электрического провода с резиновой изоляцией, который на долгие десятилетия стал флагманом кабельной промышленности не только в России, но и за ее пределами. Если в 1838 году в Екатеринбурге было произведено всего 120 километров изолированного кабеля всех типов — который в массе своей пошел в армию на эксперименты с минами и их дистанционным гальваническим подрывом — то уже 1850 году объемы производства увеличились более чем 10 раз.
Именно кабель из Екатеринбурга был в дальнейшем использован на прокладке телеграфной линии из Охотска через Камчатку в Русскую Америку, что кстати заслуживает отдельного рассказа. Как уже упоминалось ранее, Охотск, как крайнюю восточную точку империи на Азиатском побережье Тихого океана, подключили к телеграфной сети в конце 1834 года, и естественно сразу же встал вопрос о том, что делать дальше. К счастью, понимание необходимости нормальной связи даже с отдаленными землями империи за эти годы в головах местных уже поселилась достаточно крепко, чтобы нужность продления линии через океан сама по себе вопросов ни у кого не вызывала. Вопрос был только в том, по какому маршруту тащить кабель, и ответов тут могло быть как минимум два.
Первый — по суше на Чукотку, потом через Берингов пролив на Аляску и дальше опять по суше. Второй — на Камчатку по дну Охотского моря, а потом по цепочке алеутских островов и дальше вдоль побережья уже на юг. При всей кажущейся инженерной сложности второго варианта, первый был на самом деле совсем не проще. Чукотка в эти времена была настолько глухим местом, что даже сравнить ее с чем-то сложно, а лежащий на дне морском кабель при ближайшем рассмотрении виделся в куда большей безопасности чем пущенный над землей через тысячи километров стылой пустыни. Закопать же его в землю для дополнительной сохранности учитывая вечную мерзлоту, по здравому, размышлению и вовсе не представлялось возможным.
В итоге с этой нетривиальной задачей справились только в начале 40-х. Пришлось переделывать списанный линейный корабль под паровую машину, срезать с него все надстройки, и монтировать оборудование на плоскую палубу. Благо цепочка островов позволила не слишком заморачиваться длиной кабеля — самый длинный подводный участок был всего 350 километров — иначе бы понадобилось судно с впятеро большим водоизмещением. В итоге с Александровом-Тихоокеанским прямая связь была установлена в 1846 году, и это было по-настоящему большое достижение всепланетного масштаба.
На следующие двадцать лет, вплоть до прокладки подводного кабеля через Атлантический океан в середине 1860-х именно русская линия стала единственной связывающей Европейский и Американский континенты. Если из Лондона нужно было послать телеграмму в Нью-Йорк, то сообщение по проводам совершало настоящее кругосветное путешествие, проходя путь длиной более чем в 20 тысяч километров. А учитывая немалую стоимость таких телеграфных услуг, это не только позволяло российским спецслужбам «слушать» разные интересные вещи, но и приносило в казну изрядную копеечку.
Кстати насчет развития телеграфа. «Завод телеграфных машин», тот у истоков которого стоял еще в середине десятых Василий Владимирович Петров, плотно удерживал примерно 30% общеевропейского рынка производства телеграфных станций. Русские телеграфные машины стояли чуть ли не во всех германских государствах, в Швеции, частично — в Османской империи, где нам удалось заполучить полноценную концессию на прокладку телеграфных линий. Удалось даже побороться за рынок США и держать там стабильные 10–15% несмотря на весь традиционный американский протекционизм. Просто наши аппараты были лучше и за счет валового производства — дешевле. В 1835 году «ЗТМ» удалось получить большой контракт на прокладку сетей в Мексике, а потом смогла внедриться на рынок и других стран Латинской Америки.
А еще в Российской империи впервые в мире начали производить алмазный инструмент. После того как Архангельские алмазы приспособили к вытяжке проволоки, додумать чуть дальше и вспомнить про алмазные буры и прочие стеклорезы было уже совсем делом техники.
Мастерскую по производству алмазного и прецизионного инструмента запустили в работу в Ярославле. Туда же было вынесено экспериментальное производство нержавеющей стали вместе со всей электродуговой плавильной печью и лабораторией, которая ее обслуживала. Я со своей стороны продолжал проводить политику максимального рассредоточения производственных мощностей, что теоретически должно было способствовать более равномерному развитию территорий. Жизнь, в конце концов, есть не только в столицах, но и в других городах поменьше.
