Решительно двинул пешку на В4, захватывая пространство ферзевом. Черные ушли в два нуля — француз видимо из пиетета перед русским императором не торопился обострять, играл позиционно. Ну а я что? Раз мне дают надвинуться, я этим шансом воспользуюсь — С5. Тут уж Лабурдоне не выдержал и сразу начал подрывать мой клин — В6. Я укрепился пешкой на Е3 — размен С5-С5. После чего черный конь нимало не смущаясь тем, что попадает под удар, вторгся на центральное поле Е4. Позиция обострилась, пошли размены, фигуры получили больше пространства, начал потихоньку сказываться класс моего оппонента.

Набор шахмат, — вернее две сотни наборов — кстати был специально сделан для этого турнира, и сам по себе являлся отдельным произведением столярного искусства. В отличии от будущего, где все играли в основном набором «Стаунтон», названным по имени своего создателя — сам Стаунтон кстати тоже приехал на турнир — здесь фигуры соответствовали русским названиям, а не английским. То есть ладья выглядела как маленький стилизованный кораблик, а не как башня, слон был собственно слоном, а не епископом, а ферзь был в мужском обличии, как и полагается визирю и ближайшему советнику короля. Возможно нашим западным гостям было не очень удобно от такой смены привычных парадигм, но мне на это было немного наплевать. В конце концов, почему это мы должны под них подстраиваться, пусть они под нас подстраиваются.

В итоге я продержался 23 хода. На 18 ходу зевнул простенькую тактику и лишился важной пешки на В5, после чего позиция белых начала рассыпаться и уже через три-четыре хода стала просто безнадежной.

— Согласен, — улыбнувшись кивнул я, уронил короля тем самым декларируя сдачу и протянул Лабурдоне руку. Тот с видимым удовольствием ее пожал — не каждый день удается у императора выиграть.

— Вы прекрасно держались, ваше императорское величество, — под всполохи вспышек польстил мне француз.

— Благодарю, — кивнул я, принимая похвалу, хотя было понятно, что противник просто не слишком торопился атаковать и загонять меня в сложные позиции, где класс сказывается очень быстро.

Ну а дальше была церемония открытия и уже на следующий день сам — турнир. Его мы проводили по швейцарской системе в пятнадцать кругов. Вернее, система теперь будет известна как Виленская, поскольку то, что она была в девичестве Швейцарской знал в этом мире только я.

Кроме приглашенных «звезд» в губернский город съехалось и большое количество российских шахматистов. Для того, чтобы отсеять совсем уж случайных людей было проведено несколько десятков отборочных мини турниров, в которых определялись представители от губерний, от учебных заведений, от армейских дивизий и других сообществ, выразивших желание поучаствовать в этом спортивном празднике. Всего в основной турнир набралось около двух сотен участников, из которых три четверти представляли Российскую империю.

По результатам пятнадцати кругов — по одной партии в день с контролем в четыре часа на партию — победителем первого международного шахматного турнира стал венгр Йожеф Сен. Он всего на полочка сумел опередить занявшего второе место Лабурдонне. Лучший показатель среди русских шахматистов выдал Александр Петров, занявший четвертое место и отставший от лидера на полтора очка. Впоследствии именно этот мастер стал руководителем Всероссийского шахматного клуба, редактором ежемесячного шахматного листка, и просто известнейшим шахматным теоретиком эпохи.

С подачи газетчиков — и по моему предложению — победителя турнира начали широко именовать в прессе чемпионом мира, хоть это звание было и не официальным. Всемирная шахматная федерация, а вместе с ней и официальные титулы появились сильно позже уже в шестидесятых годах 19 века. До того же звание чемпиона мира почти тридцать лет разыгрывалось в Вильне по двухгодичной турнирной системе. В нечетные годы проводился большой турнир, где определялся претендент на шахматную корону, а в четные годы устраивался непосредственно матч между действующим чемпионом и претендентом.

Первым же чемпионом, имеющим русское подданство — забегая чуть наперед — стал в 1844 году молодой 25-летний мастер Илья Шумов, обыгравший в действующего на тот момент чемпиона англичанина Говарда Стаунтона.

Проведение регулярных международных шахматных турниров в Вильне — а также весьма солидный призовой фонд, там разыгрываемый — способствовало бурному росту популярности этой игры.

Уже со следующего 1836 года начали проводиться ежегодные чемпионаты России по шахматам, регулярно устраивались турниры классом пониже, а в 1862 впервые был устроен чемпионат по шахматам среди женщин.

Повышенный интерес к данной игре привлек в Россию и многих иностранных мастеров. Тот же Лабурдонне, оказавшись в 1839 году совершенно без средств к существованию, сменил не слишком уютный для себя Париж — ну и в связи с бурными событиями во французской столице — на гораздо более приветливую Вильну и жил в этом городе до самой смерти в 1846 году.

Возвращение в Петербург — я позволил себе взять небольшой отпуск, проведя два пару недель на балтийском берегу вдалеке вообще ото всех, отдыхая от придворной суеты — было ознаменовано воистину историческим событием. Одним из тех, что никогда не станут параграфом в учебнике истории, однако будут тем мелким камушком, что запустят вниз лавину последствий.

— И еще одно, ваше величество, — как всегда точный Муравьев, несмотря на мое отсутствие не расслаблялся, а продолжал держать канцелярию в ежовых рукавицах. Хоть мой глава секретариата был традиционно скуп на эмоции, я уже научился отличать тонкости его настроения по мельчайшим изменениям мимики. И вот сейчас было очевидно, что Николай Николаевич принес в клювике что-то действительно интересное. Так и вышло, — вам записка из комитета по изобретениям. В мартовском выпуске химического вестника Академии Наук появилась статья о веществе под названием «анилин». Вы приказывали отслеживать возможность упоминания этого слова в научных журналах химической тематики. Еще пятнадцать лет назад.

Муравьев положил мне на стол вырезку из журнала с соответствующими комментариями работника комитета, при этом на лице секретаря был написан немой вопрос, как такое вообще возможно. Вопрос, появлявшийся у Николая Николаевича далеко не первый раз, но всегда остававшийся невысказанным.

— Благодарю, — я кивнул и быстро пробежался глазами по бумаге. Это было именно то, что я искал, — выпиши человеку «поймавшему» статью премию. Да не скупись…

Муравьев кивнул и покинул кабинет, а я остался разбираться в том, что в будущем станет основой для целой отрасли в промышленности. Изобрел — а вернее открыл — «анилин» немецкий химик живущий и работающий в Петербурге по имени Юлий Федорович Фрицше и, судя по всему, перспектив своего открытия пока не осознал.

Поскольку историю открытия анилиновых красителей я не знал совершенно, передо мной встала дилемма — что делать дальше. Ведь вполне могла иметь место ситуация, когда от открытия вещества под таким названием до разработки на его основе непосредственно красителей могли пройти десятилетия, и путь этот вполне мог быть более чем извилистым.

Приказать сосредоточиться на конкретном направлении? Создать под это дело лабораторию, выделить средства… Будет ли от всего этого польза или нет — Бог весть. А может получив грант исследования вовсе уйдут в сторону, не принеся в итоге нужного результата. Или просто подождать? Трудно решать такие вопросы, когда ты вообще не понимаешь, даже какой результат нужно в итоге получить.

В итоге прикинув хер к носу и обдумав ситуацию с разных сторон, пришел к выводу, что ждать — не наш метод, после чего взялся за авторучку и принялся писать записку министру народного просвещения с приказом выделить Фрицше грант на исследования в интересующей меня области. Как показало время — не зря, первый краситель — «анилиновый пурпур» — на основе анилина был создан командой во главе с русско-немецким химиком уже в начале 1837 года, а через полтора года, ближе к концу 1838 было начато его промышленное производство.