Мерш взял нож за рукоятку из оливкового дерева. Она, как и лезвие, была изогнутая, что делало это орудие убийства особенно опасным.

– Где ты его раздобыл?

– На базаре около Ратуши. Идеальный инструмент для подрезки кустов или для сбора винограда. А еще такими пользуются плетельщики корзин.

Сыщик положил нож на место. Теперь он знал об убийстве гораздо больше.

Герен повернулся к скрытому под простыней трупу. Сунув руки в карманы, с сигаретой в зубах, он смотрел на невидимое сейчас мертвое тело, которое сам вскрывал, исследовал, щупал, а потом зашил, предварительно вернув органы на место. Или нет?

– Это всё? – спросил Мерш.

Патологоанатом стряхнул на пол сигаретный пепел. Смесь запахов формалина и табака вызывала у Мерша головную боль.

– Ты хочешь знать, что она ела накануне вечером?

– Нет.

– Или когда у нее были последние месячные?

– Хватит. Укажи мне на что-нибудь, что позволило бы продвинуться вперед.

Герен рывком поднял простыню. Теперь тело было вымыто. Мерш снова увидел детское лицо Сюзанны – только сейчас оно казалось вылепленным из серой глины с синеватыми бликами.

– Все, что ты видишь вот здесь, – это вторичные разрезы.

– Ты хочешь сказать, что он ее кромсал уже после смерти?

– Да. Он прикончил ее, задушив махровым полотенцем – мне его привезли. Или же сперва искромсал и подвесил к потолку, а потом уж распотрошил. Девчонка могла задохнуться, крича сквозь полотенце.

– А как он извлек внутренности?

– Думаю, просто руками. А затем сделал надрезы, которые ты тут повсюду видишь.

Сыщик закурил сигарету и только после этого заставил себя оглядеть глубокие зияющие раны на теле – на плечах, на ногах, на груди и животе. Они ясно свидетельствовали о звериной, труднообъяснимой ярости. Убийца будто вымещал на Сюзанне свою ненависть ко всем женщинам, к плотским желаниям… а может быть, мстил за собственное бессилие…

– Ну а укусы?

– О, вот тут я обнаружил кое-что интересное. И неожиданное…

Герен запахнул простыню, как опускают театральный занавес. И, отвернувшись, начал копаться в одном из отделений картотеки, осторожно перебирая документы, словно его папки были человеческими органами, а страницы – клочками кожи, предназначенными для анализа. Наконец он достал пачку машинописных листков.

– Вот что я нашел в глубине укусов – если это вообще укусы! Лично я не знаю никого, кто имел бы такой рот. Это следы зубов или когтей. Я отдал их на анализ, и там обнаружились частицы кератина – это разновидность протеина, часто встречающаяся у живых существ. Кератин – главный компонент волосяного покрова на теле, шерсти, перьях, а также на рогах, когтях и клювах многих животных и птиц.

– То есть убийца заставил участвовать в этом какое-то животное?

– Именно так. Избавлю тебя от подробностей, но вокруг этих ранок обнаружились красные следы, какие бывают при сосании.

– И что это значит?

– Что какой-то зверь сосал кожу до тех пор, пока под ней не лопнули кровеносные сосуды.

Сыщику нужно было привести в порядок смятенные мысли, но, черт подери, эта информация никуда не вела, разве только к какому-то запредельному ужасу…

– Ты хочешь сказать, что это… вампир?

– Нет. Кровь никто не высасывал. Остались только вот эти жуткие следы. Ну почти как от страстного любовного поцелуя.

Потрясенному Жан-Луи явилось апокалиптическое видение: убийца, затерявшийся во всеобщем майском хаосе, держащий на сворке некое чудовище с круглой пастью, преследует юных девушек, чтобы потрошить их и приносить в жертву этой горгоне.

Любовные шашни Сюзанны, воззвания на стенах, маоисты – все это теперь отодвинулось на задний план. Так, может, Же-Эл понапрасну теряет время, взяв этот след? Но никакого другого пути он не видел. Разве что обойти зоопарки? Или накупить учебников биологии?

– А ты можешь раскопать поглубже эту историю со зверем-кровососом? – спросил он так безнадежно, словно кидал камень в бездонный колодец.

– Уже копаю, товарищ. Во всяком случае, с тобой не соскучишься!

Жан-Луи предупредил Деньо, что прекращает работу по внедрению в ряды повстанцев – даже сейчас, в мае 68-го, расследование убийства стояло на первом месте, – и попросил выделить ему для работы помещение в Божоне. Толстяк благосклонно предоставил в распоряжение сыщика целую анфиладу каморок под крышей, на последнем этаже здания в глубине двора. Именно то, что нужно.

Мерш подъехал туда к двадцати часам. Этим воскресным вечером мансарды уже начинали пустеть – их обитатели собирались на очередную демонстрацию. Сощурившись, он разглядывал студентов, неверной походкой покидавших свои каморки, – лохматых, неряшливых и грязных до невозможности. Как ни смешно, великие уличные сражения неизменно кончались на мостовой – если не в сточных канавах.

Он взобрался на верхний этаж, продравшись сквозь лестничную толчею и наугад здороваясь со встречными; ему нравились эта суета, эта всеобщая неразбериха.

Вот так, по его мнению, и должна была выглядеть жизнь. Жизнь, связанная с жестокостью и бумагомаранием… Жизнь сыщика.

Берто был уже по горло в работе; сидел перед грудой пыльных досье, которые, наверно, доставил сюда на своем трехколесном друге. Он расположился на полу, зажав в зубах карандаш, скрестив ноги и окружив себя связками документов и пачками копирки.

– Вот тут, – объявил он, шлепнув ладонью по кипе бумаг, лежавшей рядом с ним, – собраны убийства с начала тысяча девятьсот сорок пятого года, похожие, пусть даже и отдаленно, на наше дело. Все осужденные родом из Панамы, и каждый из них был способен распотрошить бедную женщину.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов прямо на заднице, Берто пнул пяткой (он был в носках) другую кипу документов:

– А вот это истории болезни психов из больницы Святой Анны, которые могли бы совершить такое. Да-да, птенчик мой, – как видишь, я здорово поработал! Вот они, все тут – горяченькие, прямо со сковородочки!

Мерш скинул куртку и оглядел бумаги, заполнявшие все пространство каморки; сложенные стопками на полу и на двух массивных конторских столах, они должны были послужить им для работы в этом их штабе.

– А телефон здесь имеется?

Берто, изображая слугу, подносящего аппарат своему хозяину-аристократу, сделал вид, будто тянет за шнур:

– Пожалуйста! Особая линия, специально для нас!

Мерш улыбнулся: присутствие Берто всегда его успокаивало.

Помощник, кряхтя, поднялся с пола: этот молодчик весил не меньше центнера. Глядя на него, Жан-Луи всегда думал о цветастых колготках марки Dim. Своими кричащими расцветками те напоминали водолазки, туго облегавшие пухлые телеса Берто.

Сегодня он выбрал цвет «яркий красный».

– У нас в распоряжении целая ночь, чтобы изучить всю эту хрень, – объявил помощник.

Мерш был ему благодарен за то, что он не упоминает о последних событиях, словно оба они находились в своем обычном кабинете 36-го отделения полиции и ничто, кроме их расследования, не заслуживало интереса.

Франция могла качаться с боку на бок, как корабль в бурю, но они все равно останутся на своем посту, разбираясь в этом жутком преступлении и гоняясь за убийцей.

– Ты успел опросить жильцов дома и соседей?

– А как же. Я прошелся по кварталу, но ведь все случилось ночью, а нынешняя весна не очень-то щедра на свидетелей. Люди замуровались в домах в ожидании гражданской войны. Так что никто ничего не видел и не слышал.

Жан-Луи кивнул; он был убежден, что для совершения злодеяния убийца воспользовался царившим хаосом: наметил жертву, пошел за ней и застал врасплох, пока все – восставшие, полицейские, обитатели квартала – смотрели в другую сторону.

– А что родные?

– Они в шоке. Завтра приезжают из Нима. Придется везти их в морг для опознания.

Вот этого Мерш всегда старался избегать. Дежурные соболезнования, пустые слова и обещания, которые ничему не помогали, – и все это в едком запахе формалина, под рыдания близких.