— Чего тебе? — в раздражении буркнул он, не давая представиться.

— Алексей Петрович просил передать письмо и подарок.

— Подарок? Подарок⁈ — раздраженно фыркнул Меншиков.

— Да, но сначала письмо. — проигнорировал его настроение курьер.

— Читай.

— Я не в праве. Он велел вручить его вам лично. Чтобы вы прочитали его сами. Молча. Ничего никому не говоря. А после прочтения сожгли никому не показывая.

Меншиков сверкнул глазами.

Принял письмо.

Повертел его.

— Вскрыть можешь? Мне одной рукой не сподручно.

Лейб-кирасир выполнил просьбу и, протянув вскрытое письмо, отошел в сторону. Почти что к двери. Держа выдающийся кофр в руке.

Александр Данилович,

Дорогой друг!

Не буду говорить пустых слов. Мне не понять в полной мере твоей боли. Но ты для меня не чужой человек, а настоящий друг и соратник. Ударив по тебе, эти мерзавцы ударили по мне. По отцу. По всей России.

Видит Бог — я пытался склонить государя на то, чтобы отправить в ад Людовика и Иосифа. Ибо именно они стоят в конечном счете за покушением на тебя. Не могу сказать точно отдавали ли они приказ, но люди, что сделали это ужасное деяние, служили им и действовали в их интересах без всякого сомнения. Однако отец строго на строго запретил убивать упомянутых людей. Дескать, то будет попрание воли небес.

Может и так.

Идти против воли родителя я не стал.

Но у них есть люди, которые это сделали и вот их он карать не запретил. Посему я хотел бы надеется, что ты сможешь помочь мне в этом деле.

На Россию идет атака. Со всех сторон. Мы держим оборону в Охотске, Иркутске, Каролине и других местах. В Мекленбурге и Бремен-Фердене католические раскольники подняли восстание против нас. В Москве вскрыли очередные банды, что убивали рабочих. И это, судя по всему, не конец. Поэтому без тебя никак. Я просто разрываюсь. Почти не сплю. Но и спустить это дело не могу. Эти твари должны сдохнуть! Все до единого! И было бы справедливо, если бы именно ты занялся этим делом, возглавив моих людей. Я прислал тебе сотню лейб-кирасир и два десятка лейб-егерей. Пока.

Начни с Мекленбурга и Бремен-Фердена. А мы пока с попробуем найти поименно причастных в Париже и Вене. Уверен, что руководители восстания самым тесным образом связаны с теми, кто организовал это покушение. Ибо ты — душа этих мест. Убери тебя и все посыплется.

Никто не забыт, ничто не забыто.

И да — сожги письмо. Я не хочу, чтобы враги узнали наши планы. А вокруг тебя, я полагаю, хватает чужих ушей и глаз. Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным. И быстро его не приготовить. Так что нам нужно соблюдать определенную осторожность и не кричать на каждом углу о наших намерениях.

С уважением,

Алексей

Меншиков нервно дернул подбородком.

Скосился на молодого парня у дверей.

— Ты кто?

— Андрей Безухов, — щелкнул он каблуками, — командир сотни лейб-кирасир. Прибыл в твое подчинение.

— Лейб-егеря тоже прибыли?

— Командир взвода ждет представления в приемной.

— Помоги мне…

С помощью Андрея Меншиков надел деревянный протез ноги. Накинул мундир, левая рука которого свободно болталась. Пару раз стукнул «деревяшкой» об пол, проверяя, как сел протез. И, кивнув на кофр, спросил:

— А там что?

— Подарок от Алексея Петровича. Но прежде вручения он просил уничтожить письмо.

Меншиков коротко кивнул.

На глазах лейб-кирасира сжег письмо со всем радением. Растерев на подносе пепел, дабы показать — ни осталось ни лоскутка…

Через десять минут Александр Данилович Меншиков вышел из своей комнаты к секретарю. Глянул на вскочившего лейб-егеря. И холодно усмехнулся, почесав щетину на щеке крюком на ручном протезе. Таким характерным. Словно из фильмов про пиратов. Меншиков этого не знал, но Алексей очень старался создать шикарный образ, который в Европе запомнят надолго… очень надолго…

— Брадобрея мне найди. — приказал он секретарю. — И быстро. И завтрак подавай. На три персоны.

— Так обед же… — растерялся секретарь.

— Тогда обед! А вы оба — за мной!

После чего, характерно постукивая, устремился вперед.

Апатия ушла.

Оставив после себя только злобу… холодную злобу… и предвкушение…

[1] Верста в СИ 2,54 км. 16 квадратных верст можно представить как квадрат 4×4 версты, что, примерно равно 10,16×10,16 км или 103,2 квадратных км (10320 га).

[2] Если быть точным — 253 типовых колхозов, у которых имелось 26109,6 квадратных километров пашни. Это примерно 2,6 млн. га, в то время как приблизительным сведениям во всем царстве распашка велась порядка 28–30 млн. га. То есть, порядка 8–10%. Для сравнения в 1914 году в Российской Империи было 97,5 млн. га пашни, а в 1927 году в СССР — 112,4 млн. га.

Часть 2

Глава 4

1712, май. 28. Иркутск — Гондэр — Москва

Цинский генерал грустно смотрел на Иркутск.

Он подготовился.

Честно.

Основательно.

Как и советовал этот француз.

Но все оказалось впустую. Удинск, когда они вернулись к нему и вновь осадили, был уже укреплен намного лучше прежнего. Но главное — он получил целую батарею 6-дюймовых пушек. Длинных. Которые били прицельно на добрую версту. Ядром. Чего за глаза хватило, чтобы предотвратить подвод осадной артиллерии обычным манером. И теперь, по совету француза, там копали извилистые траншеи с крайне мутными перспективами. Потому как древесно-земляной вал прошлого года «одели» в кирпич и неясно какой толщины. Снаружи не видно.

Советник не терял оптимизма. Однако, на взгляд генерала, пытаться проломить стену имеющимися у него орудиями, можно будет годами. Слишком крепкой и толстой она казалась. Советник же казался чем дальше, тем больше обычным болтуном.

Перед началом копания траншей они, конечно, попытались пойти приступом. Мало ли получится? Вдруг переоценили? Но после первой волны вторую посылать не стали. Огонь, который открыла крепость, оказался НАСТОЛЬКО губителен, что из атакующих даже половины не вернулось. Их просто сдуло. А те даже до рва не добрались…

Ладно.

Плюнули.

Оставили осадный корпус, благо, что войск в этот раз подошло больше прошлого года. А сами рванули на Иркутск, рассчитывая его застать врасплох. Тем более, что там должна быть еще старая деревянная крепость — весьма уязвимая для артиллерии. Во всяком случае, перед началом войны там стояла именно она.

Но и тут их ждал облом.

Грустный.

Большой.

Страшный.

Который в принципе ставил в тупик всю войну.

Вокруг Иркутска теперь красовалась мощная земляная крепость бастионного типа. Ее, как оказалось, еще по прошлому году всеми миром построили. Пока кирпичами не обложили. Но радости и облегчения генералу это не принесло. Войска Цин тут тоже встретили 6-дюймовые пушки. И все говорило о том, что если Удинск был им просто не по зубам, то тут «орешек» даже не надкусить.

И это конец.

Генерал не верил в то, что получится взять хотя бы Удинск. Более того, он пусть и не хватал звезд с неба в плане современной военной мысли, но и дураком не был. Русские шевелились. Активно. И быстро укреплялись. Продвигаться дальше, не обеспечив тылы, он не мог. А обеспечить их без взятия Удинска и Иркутска не представлялось возможным. И как же их брать он не понимал. Во всяком случае разумными методами и имеющимися средствами…

Нет, конечно, можно найти способ.