Как с удивленными лицами сотник передавал какому-то типу в пышной хламиде конфискованные у Мариссы грамоты…

Как явился другой тип в такой же хламиде, но носившей следы всего что тот съел за завтраком –видать побывал на кухне, или увидел порубленных телохранителей…

А потом их приволокли обратно в дом и поставили на колени перед тощим, уже не первой молодости человеком, выглядевшим как книжник или учитель –это и был наследник престола Лукерий Товис. Он только растерянно озирался, да подслеповато щурился рассматривая их сквозь отшлифованный кристалл бледного аметиста.

Наконец его адъютант осведомился: не хотят ли они воспользоваться своим правом, и попросить у царственной особы милости и справедливого суда?

–Хотим, хотим!! –прежде чем Торнан сообразил что-то, завизжал Чикко, брякаясь на пол перед принцем. Просим у царственной особы милости и справедливого суда!!

Наследник аж вздрогнул, торопливо закивал, и исчез за спинами драбантов.

–Ну и чего ты добился? –спросила Марисса, когда их, стянутых цепями, сунули в подвал усадьбы.

–Того хотя бы, что нас не вздернули сразу, – уточнил Чикко, и замолк.

Выглядел он постаревшим лет на пятнадцать – священный танец высосал из него все силы. Видать, за все надо платить.

Потом их десять дней везли в закрытых повозках через всю империю, к столице – каждого в своей повозке, прикованного на цепи за ошейник.

И вот привезли сюда, в эту тюрьму, стоявшую напротив дворца, слева от которой был храм местной богини истины и правосудия –Йусты, а справа – здание Имперского Трибунала.

Честно говоря, Торнан думал, что их доставят к местному владыке, и тот прикажет их немедля казнить – вот и все правосудие и справедливость.

Но нет – их судили по всем правилам, в соответствии с местными законами, в которых всякая буква была священной, и отступить от нее было никак невозможно.

И следствие длилось уже почти два месяца, да еще так, что временами ему казалось, что суд этот никогда не настанет.

Дело в том, что обвинение стало в тупик.

Не говоря уже о том, что убийцами были как-никак, а люди самой почитаемой в Логрии богини, к тому ж –не просто люди, а посол храма с сопровождающими лицами, была еще занятная закавыка.

Имперские законы не зря называли законами на все случаи жизни.

Они предусматривали не много ни мало – сорок девять видов убийства.

Убийство простое, убийство жесткое и совершенное с особой жестокостью.

Убийство жреца, офицера, сборщика налогов, убийство благодетеля облагодетельствованным, и бывшего хозяина –вольноотпущенником.

Убийство с расчленением трупа и без такового. Убийство из ревности, мести, похоти естественной и извращенной. Убийство любовника мужем и мужа –любовником. Убийство с целью кражи скота, и просто кражи. Убийство гостей хозяином и хозяев –гостем (но Торнан не провел ночь под крышей покойного герцога, а стало быть не мог считаться его гостем.)

Но вот убийства с целью спасения жизни той, кто предназначался к обряду великого гостеприимства законы не предусматривали.

И знаменитое альбийское правосудие, которым эта забавная империя так кичилась, застопорилось.

…Их допрашивали вместе и порознь, по двое, и вновь по одиночке.

Допрашивали одного в присутствии двух других или кого-то одного, допрашивали двоих в присутствии молчащего третьего, и вновь по одному. Их то сажали в одиночные узилища, то вновь возвращали в эту камеру.

Следователей интересовало буквально все.

Они задавали Торнану на его взгляд совершенно идиотские вопросы. Вроде –не домогался ли покойный Антеус Мариссы, не оскорблял ли богов, в которых Торнан верит, не было ли родовой вражды у их предков до седьмого колена включительно, не могли ли каким-нибудь образом Торнан и Антеус состоять в родстве??

Затем комиссия жрецов –демонологов тщательно выясняла вопрос – а не есть ли все случившееся следствие козней злых духов?

Целых три дня два почтенных старца, представившихся членами Альбийской академии, внимательно изучали Чикко, расспрашивали о чем-то, сверяясь со свитками и рисунками, пока не подтвердили –да, это есть доподлинный фомор и ошибки быть не может. Почему-то это было тоже важно для судей.

Более того –каждому из них были назначены адвокаты – специальные люди, получающие жалование в храме Йусты, которые следили чтобы «их законные права не потерпели никакого ущерба». Те тоже задавали вопросы, и что-то записывали.

Пару раз пришел местный жрец Тиамат: толстый и еще молодой, бормотавший какую-то чушь, насчет того что госпожа посол совершила нечто ужасное, и он теперь не знает чем помочь, и хотя конечно он обратиться к императору, но...

И так далее, и тому подобное.

Во время допросов отчаяннее всего вела себя Марисса, думавшая, видать, что ей терять нечего.

Она поносила обычаи империи вообще, а обычай великого гостеприимства в особенности, взывала к Тиамат, называла судей людоедами и детоубийцами…

Те не гневались, а терпеливо записывали все сказанное ей.

Сам Торнан отвечал на вопросы прямо и односложно.

Да, убил. Да, столкнул в печь. Да, чтобы спасти девушку. Да, считает что обычай мерзкий и неправильный. Нет, не жалеет. Да, так ему велит учение его богов. Нет, добавить нечего.

В словопрениях он никогда не был силен.

Хитрее и умнее всего повел себя, как ни странно, Чикко.

Знал ли он, что задумали его спутники? Да откуда ж он мог знать? Они не сговаривались и с ним не советовались. Что? Если бы посоветовались? Посоветовал бы не делать того, что сделали.

Колдовал? Ну да –когда на него ни с того ни с сего напали слуги хозяина. Он же не знал –что произошло. Черная магия? Да откуда ж?

Нет – ни про какого Содагуи он не знает. И про Заббала тоже не слышал –ни на родине, ни в Логрии. И кто такой Шогг-Лаггарат он тоже сказать не может. Это она? Что вы говорите - с козлиными копытами?? Да помилуйте –он всего лишь скромный шаман вымирающего островного народца – с чего бы ему быть причастным к какой-то там древней тьме?

Хотел ли кого-то убить? Нет не хотел и не убил. Зачем служит храму Тиамат? За серебро.

Следователи не могли нарадоваться на столь покладистого и миролюбивого заключенного.

Похоже, фомор сумел как-то разобраться в этом хитром альбийском правосудии, в котором и сами имперцы не шибко, похоже, понимают.

Время шло, и временами, какое-то тупое, равнодушное отчуждение постепенно завладевало владело Торнаном, погружая в зыбкое отупение. Он словно смотрел со стороны на себя – вернее на варвара из северных лесов, убившего вдруг ни с того ни с сего почтенного человека, бывшего в своем праве –распорядится своей родной дочерью как ему угодно. И теперь варвара будут судить. Что его ждет? Странный вопрос! Ну, если бы он сам у себя дома судил убийцу князя или тысячника?

Но вот все кончилось.

Завтра их судьбу решит высочайший суд страны – Верховный Трибунал Всевеликой Альбийской Империи.

–Друзья, –вдруг сказал Чикко. Вот есть у одного народа занятный обычай – когда подступает смертный час, нужно вспомнить все недоброе, что тяготит тебя и попросить за это прощения у своих богов. И говорят –это облегчает душу при жизни и помогает в посмертии.

Давайте же исповедуемся перед нашими богами и перед друг другом.

Торнан и Марисса помолчали, молча соглашаясь.

–Давайте тогда я начну, – сказала девушка.

Я принимала зелья, запирающие чрево, противные Богине, которой молилась.

Я спала с мужчинами без обряда и даже без любви, я дралась и пьянствовала.

Я убивала людей, даже и не помню сколько, а сама не дала жизнь никому и после меня никого на земле не останется. И еще... Я осталась одна-единственная у тети, и больше у нее никого нет. И если я умру, то ей будет тяжело и горько...

Вот, и все грехи мои.

Замолчав, Марисса спрятала лицо в коленях.

–Ну, что мне сказать, – сообщил Чикко.

Мой первый и главный грех, видать, в том, что я уклонился от службы своему народу, для которой был рожден на свет. А служил, выходит, лишь своему отростку. Я не чтил отеческих богов, а чужеземных презирал или вообще насмехался над ними. Ну, что я воровал и помогал ворам почти всю жизнь, пока живу в Логрии, это не так тяжело, хотя и в этом грешен.