–Позволю себе рассказать о его происхождении, – продолжил между тем герцог.

В давние времена –при государе Кронотии, жил знатный, но бедный нобиль Йиар Торнилий.

Человек всеми почитаемый и рода весьма влиятельного и знатного, пользовавшийся глубочайшим уважением и славный благородной кровью древних альбийских нобилей, не оскверненной ни браками с плебеями, ни да простят меня гости, браками с чужеземцами. Отличался он также благонравием и достоинствами, но судьба бывает несправедлива. И на старости лет, деньги у него все вышли, он обеднел, и осталось у него одно-единственное имение, где он и жил, еле сводя концы с концами.

Дошло до того, что заложил он и продал все оставшиеся земли, и жил лишь тем, что со старым слугой выращивал в саду и на огороде.

Была у него единственная отрада старости –дочь, имя коей ныне забыто, хотя и следовало бы помнить его как пример покорности и послушания.

И вот однажды проезжал теми местами божественный император Кронотий, славный тем что воздвигнул тридцать новых больших храмов отеческих богов по всем городам Альбии.

И помня о Йиаре, чьи предки издревле служили его предкам, решил навестить старика, и послал к нему гонца, дабы предупредить о своем появлении, с тем чтобы смог тот подготовиться.

При виде императорского посланца Йиар едва не лишился чувств, а узнав о чести, ему оказанной, принялся готовиться к приезду монарха.

Но великая беда ждала его –в доме не обнаружил он ничего, чем он мог бы попотчевать священного гостя.

В отчаянии он уже подумал о том, что надлежит ему отворить себе кровь, дабы избежать позора когда вдруг…

Хотя Торнан и знал уже –о чем пойдет речь, ему вдруг стало как-то по-детски страшно, и захотелось как было, когда он мальчиком слушал сказки, чтобы Костяной Змий не съел королевну Арию, или чтобы великий богатырь Дирк победил Железнорукого Демона…

Но тут вошла дочь его единственная, до того игравшая в саду, коей было от роду шестнадцать весен.

И возрадовался сенатор, что не опозориться он перед божественным императором.

И сказал ей тогда.

–Дочь моя, надлежит тебе покинуть сей мир, ибо прибывает к нам император, а угощать его нечем, и невозможно подать ему к столу презренную капусту или репу.

Покорность выразила дочь его, и не унизила себя просьбами отменить волю родительскую. Лишь попросила времени немного, дабы посетить могилу матери…

На что сказал ей отец –дочь моя, не нужно тебе прощаться с матушкой, ибо скоро будешь ты с ней в Ализиуме, где пребывает она.

Со слугой растопили они печь на кухне и подготовили все, что следует в таких случаях.

Но не хватило сил Йиару лишить жизни дитя свое, и водвинул он ее в печь огненную живой.

Спустя время прибыл император, сокрушаясь о нищете гостя. Но почуяв запах жаренного… И сказал – должно зажарил ты для нас свинью или тельца упитанного…

На что сказал Йаир – Не тельца для тебя, божественный зарезал, но лучшую овечку своих стад.

Марисса ощутимо побледнело, и Торнан подумал, что девушку чего доброго сейчас вытошнит прямо на драгоценную утварь и золотые инкрустации стола, так что конфуз выйдет не слабей, чем тот, которого боялся нобиль-детоубийца…

И внесли блюдо, на коем лежала запеченная дочь Йиара, –вещал Сфинн. Император был сильно потрясен увиденным…

(«Да, представляю!» –пробормотал ант про себя).

Почему-то Торнан сейчас вспомнил историю, совсем не подходящую к обстановке, что приключилась в прошлом году у него в роте как раз в эту пору.

Служил у него один парень откуда-то с дальнего севера, из земель что даже дальше родины анта. Чуть ли не борандиец, или кто то им сродни... Так вот -среди племенных запретов его был и такой – нельзя было даже умирая от голода вкушать ежиное мясо. Трое безмозглых мардонийцев, занесенных невесть какими ветрами в Килльдар, решили славно подшутить над «тупым дикарем». И поймав в лесу пару ни в чем не повинных ежиков, приготовили из них похлебку, густо приправив травами и кореньями. Затем зазвали его в свою хижину, якобы на дружескую пирушку, а когда бедолага с аппетитом употребил варево, под бутылочку доброго эля, со смехом показали ему колючие шкурки и ушастые головки зверьков...

На следующий день Торнану пришлось присутствовать при погребении трех своих солдат, разделанных мечом не хуже тех ежей, а еще через три дня –при казни четвертого.

–Долго не мог решить император Кронотий –что делать ему? –продолжал книжник между тем. Но в глубине души по достоинству оценил его глубокое гостеприимство, и поблагодарив Йиара за оное, спешно покинул скромное обиталище нобиля.

Но повелел сделать запись о том золотыми буками в храме Священных Предков по возвращении в столицу.

А по смерти старого сенатора дом его был объявлен неприкосновенным, и руины его по сию пору можно увидеть в области Ермис.

С тех пор и появился у нас обряд великого гостеприимства, коим положено чтить лишь особ венценосной крови, и который столь редок, сколь и благороден…

И с тех пор во многих знатных домах имеется особая печь для обряда великого гостеприимства. Имеется она в доме и герцога Мархо, и будет уже скоро использована по назначению. Печь эта, скажу вам, – излагал Сфинн, –не совсем обычной конструкции…

Торнан обвел взглядом хозяев – герцога и книжника. На какой-то миг показалось, что за человеческими лицами прячутся бородавчатые и клыкастые хари болотных упырей –как в сказке про богатыря Гайдо, попавшего на пир к Хозяину Кровососов. Он стряхнул головой.

–А… осмелюсь, спросить, – почтительно прервал Чикко. Наследник престола так сказать будет… ээ.. есть… блюдо??

–Нет, что вы, –снисходительно улыбнулся герцог. Как можно –мы же не дикари. Он поблагодарит меня за изысканное и ценное угощение, после чего плоть моей дочери будет захоронена в фамильном склепе…

Что-то изменилось в выражении лица его спутницы, и Торнан вдруг понял: что она собирается делать.

Мысленно проклял самыми страшными проклятиями судьбу, приведшую его сюда. Помянул всех демонов и богов до Йух’хиббола С’сагга включительно.

С тоской еще раз поглядел в глаза Мариссы.

Запоздало подумал, что нужно было тогда в самый первый день ей чего-нибудь сломать или даже слегка подрезать эту бешеную девку.

И тогда он пошел бы вдвоем с Чикко, и все было бы просто –потому что в одиночку он бы ничего не смог сделать, и назавтра уже спокойно ушел бы из этого поместья, наплевав на мерзкие обычаи этой гнилой империи.

Но исправить ничего уже было нельзя.

Нужно было делать что должно, раз ничего другого не оставалось.

–Так вот печь… – продолжил книжник.

–Я бы хотел на нее взглянуть, – сообщил Торнан как бы между прочим.

–Конечно, –охотно поднялся герцог. Я ее вам покажу, идемте.

На обширной кухне взору Торнана и в самом деле предстало занятное зрелище.

При других раскладах он всенепременно пожелал бы чтобы в его дворце – ежели таковой у него когда-нибудь будет, на кухне была бы точно такая же.

Кабана или сразу пару оленей можно зажарить целиком.

Круглая, утопленная в пол, с несколькими поддувалами, большой крышкой на цепях, чтобы можно было опустить вниз не надрываясь, большим дымоходом, бронзовой решеткой.

И еще четырьмя цепями, спускающимися с ворота на потолке. На каждой висел разомкнутый обруч. Небольшой –как раз для узких девичьих запястий и лодыжек.

Скосив глаза. Торнан посмотрел на Мариссу.

Та была внешне спокойна и расслаблена, но он ощущал то дикое внутреннее напряжение, что буквально разрывает ее сейчас.

–Эта печь сооружена тут при императоре Ставре, – пояснил герцог, – и никогда не использовалась по назначению.

При моем прадеде –он был изрядный вольнодумец – ее даже хотели сломать, но даже он не решился так прямо пойти против обычая.

Книжник согласно закивал.

«Так эту штуку тут сделали специально», – подумал Торнан про себя. И сразу стало легче.

Он как бы невзначай придвинулся поближе к горячему колодцу столь замечательной печки. («Уже растопили? Ну, тем лучше»)