(регулярес принимали активное участие в Гражданской войне на стороне франкистов)

Войдя в палатку для совещаний, которая больше походила на огромный шатер арабского шейха: по размеру и по количеству ковров, которые это помещение украшали, Годед недовольно поморщился. «Да, любят тут, на Востоке пустить пыль в глаза» — раздраженно он подумал. Ему лично за эти несколько месяцев эта марокканская пыль сидела уже в печенках, каждый день выплёвываясь вместе с кусками раздраженных легких.

— Генерал! — к Мигелю подошел довольно высокий мужчина, бригадный генерал Хосе Мильян-Астрай-и-Террерос, командир Иностранного Испанского легиона. Его можно назвать одним из самых опытных вояк: начал он карьеру с удачного участия в подавлении восстания на Филлипинах, потом перспективный офицер учится в школе генерального штаба, получает отличные оценки, даже занимается преподавательской деятельностью. Затем становится участником Рифской войны, во время которой получил звание майора. И именно тогда ему и поручили сформировать Иностранный легион. Это соединение он создал во время самого критического момента войны с марокканцами, когда испанцы получали довольно увесистые плюхи от местных племен, успешно применявших партизанскую тактику. Чтобы получить боеспособное соединение, Хосе изучал опыт французского Иностранного легиона[1]. Получает звание подполковника и становится во главе вновь созданного формирования. Под его началом служил покойный генерал Франко (тогда еще только майор, но подающий серьезные надежды)[2]. Во время боев Хосе получил четыре ранения, последнее из них закончилось потерей глаза, который сейчас прикрывала черная повязка. Те не менее, совсем недавно, буквально перед выборами, ему поручили вновь возглавить эту часть Африканской армии. И генерал Мильян не отказался.

— Слушаю вас, генерал. — отозвался Мануэль Годед.

— Вам не кажется, что пора? Еще несколько дней и тут будет столько болтунов в генеральских аксельбантах, что они любую правильную идею заболтают! Вот… Из прибывших уже двое заявили, что именно они должны возглавить мой легион только потому, что они старше меня по званию, а мне надо знать своё место. Говорят, что на командование регулярес тоже есть целая пятерка претендентов. И никто никому уступать не собирается.

Годед скривился. Ему эти интриги «высокого» военного начальства стояли как кость поперек горла.

(попасть легионерам на материк было непросто)

— Вы правы, пора. Но вы же знаете, больше всего наши великие полководцы грызутся за то, кто возглавит восстание. И пока они не поймут, что альтернативы Санхурхо нет, ничего не сдвинется с мёртвой точки. Всё остальное — это только детали. Но надо поторопиться. Иначе республиканцы вычистят всех наших сторонников с командных должностей и поднять знамя борьбы будет непросто.

— Думаю, нам надо объединить усилия, генерал.

— Согласен.

Через четыре часа совещание закончилось. Генерал Годед вылетел из шатра-палатки в совершенно озверевшем состоянии. Четыре часа переливания из пустого в порожнее — это для него было слишком. Высшие командиры испанской армии предпочитали не обсуждать дело, а мерялись заслугами, чинились, как будто им предстояло обсудить места за торжественным обедом с присутствием монарха, а не вопрос вооруженного восстания и установления нормальной власти в стране. Вслед за взбешенным Мануэлем выскочил Хосе Милян. Они, слова не сказав друг другу, быстро шли по военному лагерю, направляясь к машинам и охране, которая сосредоточилась у стоянки.

— Как в гавне искупался. — подвёл итоги командир Иностранного легиона, когда военачальники почти добрались до места сосредоточения множества машин.

— Генерал, я в бешенстве. Очень жалею, что у меня с собой не было пулемета. Без большинства этих болтунов мы бы уже вошли в Мадрид. Победителями!

— Кстати, вы слышали, что пришёл приказ перебазировать обе авиационные эскадрильи, которые вы сюда отправили, обратно в метрополию?

— Когда? — Годед аж скрипнул зубами.

— Сегодня в полдень. И я хотел обсудить этот вопрос, так мне даже не дали слова.

— Я переговорю с командиром авиационного крыла Африканской армии. Думаю, можно будет как-то затормозить этот процесс.

— Мануэль, завтра ко мне приедет несколько человек, настроенных куда как более решительно. И у них реальные рычаги влияния на конкретные части нашей армии. Думаю, мы сможем поговорить и принять какие-то конкретные решения.

— Когда?

— В семь вечера.

— Я буду.

— Это очень кстати. Мы рассматривали вас в качестве лидера восстания. Я знаю вашу позицию, касаемо генерала Санхурхо, и мы ее разделяем. Но на начальном этапе восстания руководить им надо отсюда, а не из Португалии. Передать вашему бывшему начальнику рычаги власти мы всегда успеем.

Годед нырнул в авто, махнул рукой, и водитель нажал на газ тронулась, вслед за нею рванула машина охраны. Его переполняли эмоции, большинство из которых положительными назвать было сложно. Ему надоело постоянно наталкиваться на слишком осторожных советников, которые, имея минимальный боевой опыт, совершали действия пот типу «как бы чего не вышло». И чаще всего они просто бездействовали. Лишь бы не потерять свое место у кормушки. А есть еще и безразличные ко всему. Эти опаснее всего. Они думают только о своих амбициях, интригуют, рвут когтями себе место под солнцем. На остальное им наплевать. Эти будут под теми, кто будет побеждать. И делать на них даже минимальную ставку — очевидная глупость. Но где найти верных и решительных? Где? Посмотрим, кто завтра появится у генерала Мильяна. И тогда будем решать. На какое-то мгновение мелькнула мысль: может быть, действительно, именно ему стать во главе восстания? Санхурхо далеко, постепенно теряет все рычаги влияния. А он тут. На месте. Но тут же откинул эту мысль как еретическую. Все-таки у его начальника намного больше влияния не только в военных, но и политических кругах, он может объединить вокруг себя все разрозненные силы оппозиции республиканцам и добиться, наконец, реставрации монархии.

Определившись с ближайшими задачами, генерал Годед как-то внутренне успокоился. Это было чертой его характера. Как только перед ним возникало препятствие, он какое-то время позволял себе колебаться, обдумывая пути его преодоления. Но, приняв решение, действовал стремительно и решительно, согласно возникшему в его голове плану. И ведь была же такая удачная возможность не допустить республиканцев к власти вообще. Проворонили, заболтали… Он осознал, что этот шанс лично для него — последний. Или грудь в крестах или голова в кустах[3].

* * *

Марокко. Тетуан. Штаб Иностранного легиона.

1 мая 1936 года

Есть разница в большом совещании, на котором люди собрались просто чтобы поговорить, и собрании реальных заговорщиков, решившихся действовать и обговаривающих исключительно организационные моменты вооруженного выступления. Здесь никого не надо было уговаривать на мятеж, эти люди приняли решение и теперь важно только расписать роли и продумать детали и этапы выступления. В том числе политические и агитационные моменты. Нельзя забывать, что информационная борьба с правительством Испанской республики будет непростой именно в области пропаганды и идеологии. И тут с неожиданной стороны проявил себя номинальный «хозяин» их собрания, бригадный генерал Хосе Мильян-Астрай-и-Террерос. У него оказалось несколько просто блестящих идей плюс связи с некоторыми гражданами страны, которых можно было бы назвать медиамагнатами, точнее, людьми, которые владеют довольно популярными газетами центристского и правого толка. А пока что распределялись роли и прикидывали, кто и где сможет помочь восстанию.