— Вот как? Хорошо, — догадался я, что лампочку еще, скорее всего, не изобрели. — Но когда я вам один опыт занятный продемонстрирую, вы поспособствуете выделению земли под постройку электрогенераторной станции?

— Я уже заинтригован, — тряхнул бакенбардами Трепов.

Потом мы с ним еще на другие темы беседовали, но идея с электрическим освещением улиц Санкт-Петербурга накрепко засела мне в голову.

В принципе, с точки зрения здравого смысла, устройство самой примитивной лампочки накаливания вполне логично. Воздух из колбы выкачан, чтоб при нагревании спирали не горел. Сама спираль из вольфрама, потому что тугоплавок, и не сгорит в первые же мгновения. Стаканчик цоколя удобен для монтажа в любое место. А больше там и нет никаких секретов.

— Мы провели опыты, ваше высокопревосходительство, — за всех троих отвечал почему-то старший. Чиколев. Фамилию Яблочкова я и в той жизни слышал. Именно он и считается изобретением той самой, пресловутой, «висит груша, нельзя скушать». Ладыгин — тоже фамилия известная. Правда, не припоминаю почему. И вот Чиколев на страницы детских учебников не пробрался. Видно не там и не тем занимался. Тем не менее, разговаривал со мною именно он.

— Ну-ну. И что? Вышло?

— Вышло, ваше высокопревосходительство. Семьдесят девять часов непрерывной работы, прежде чем нить порвалась. Не выдержала.

— Мало, — огорчился я. — Пробовали нить в пружинку крутить?

— Из чертежа, предоставленного вашим высокопревосходительством, это явственно не следовало, — развел руками докладчик. — По возвращении, непременно попробуем.

— Я бы хотел поинтересоваться, — угрюмо выговорил, решившийся, наконец, Яблочков. — Откуда? Из каких лабораторий сведения? Ваше высокопревосходительство, при всем уважении, ранее вы в электротехнике себя не проявляли…

— От здравого смысла эти сведения, — фыркнул я. — Вы, милостивый государь, решили, будто я поделился с вами плодами промышленного шпионажа? Так — нет. Не угадали.

— Но ведь даже первые наши опыты с вашими рисунками, показали поразительный прогресс! — вскричал Яблочков. — На фоне того, что каждый из нас предпринимал ранее. Но мы мнили себя учеными. Изобретателями. А вы… А вы, ваше высокопревосходительство, известны совсем другими деяниями.

— Винтовка, — в полголоса выговорил Ладыгин. — И пулеметная машина.

— Да-да! Оружие, — распалялся все больше ученый. — Это понятно. Но электротехника! Совершенно, исключительно иная стезя!

— Ой, да перестаньте вы, Павел Николаевич. Что такого-то? Сел, поразмыслил, да и начертил, в силу невеликих своих талантов, то, как себе это вижу. У нас города утопают во тьме. Освещение, посредством электричества — это не просто необходимо! Это нужно было еще вчера! А вы со своими угольными стержнями играетесь. Как вы представляете их устанавливать на столбы?

— Ну стеклянная колба и тут стала бы решением.

Мне оставалось лишь развести руками. Вот уж чего и представить себе не мог, что один из светлейших умов Отечества, окажется этаким… твердолобым.

— Сможете сделать лучше и надежнее, честь вам и хвала. Премия от державы, международное признание и привилегия на производство осветительных приборов вашего изобретения.

— Мы охотно продолжим опыты со свечей вашего изобретения, — торопливо выговорил Чиколев. Нам славы не нужно. Мы ради победы света над тьмой. Ваше высокопревосходительство.

— Ну что вы, милейший, — улыбнулся я. — Мне тоже эта слава в известности не добавит. Меня, знаете ли, и без того, всюду узнают. Да и может ли считаться изобретением неряшливый рисунок? Нет-нет. Доведите дело до конца, и честно говорите всем, чего достигли. Это одно из тех изобретений, которые преступно хранить в секрете. Электрический свет должен стать мировым достоянием! И никак иначе!

— Мы приложим все усилия, — слегка поклонился Ладыгин. Я заметил, что не пользуюсь у этого человека очень уж большим уважением. К тому же Чиколеву, не оставившему в веках свое имя, тот относился не в пример уважительнее.

— У меня одно лишь пожелание к вам, господа. После того, как лампа станет работать так, как задумывалась, займитесь усилением сигнала.

— Чем, позвольте? — удивился Ладыгин.

— Усилителем электрического сигнала. Вы телефон видели? Слышали, каким кажется тихим голос абонента на том конце провода? Я же хотел бы, чтоб была возможность голос человека сделать слышимым всем вокруг. Громко! Понимаете?

— Для чего же?

— А вы, Александр Николаевич, представьте: на всех площадях в наших, русских городах, установлены этакие, подобные фонарным, столбы. А с них, через специальные устройства, передаются новости, поются песни, и делаются объявления. Мне, отечеству, империи требуется средство массовой информации. И раз мы не в силах сей же час обучить грамоте все миллионы наших соотечественников, то вполне в состоянии, обратиться к ним посредством новейших изобретений в электротехнике.

— А вы… А вы, ваше высокопревосходительство, оказывается — мечтатель, — вскинул брови Яблочков. — Вот уж удивительное открытие!

— Конечно, — со всей серьезностью, согласился я. — Как же иначе? Разве кто-то иной, не умеющий мечтать, выстроит металлургический комбинат в глухом углу Сибири? Или паровозные мастерские? Затеет возведение самой протяженной в мире железной дороги? Да! Я мечтатель! А вы? Разве вы не такие? На кой черт вы пошли в изобретатели, коли не мечтаете?

— Нет-нет, ваше высокопревосходительство, — взмахнул руками Яблочков. — Мы тоже. Конечно же, мы тоже мечтатели. Тем удивительнее найти это в вас.

— Этого станет мало, — в глубокой задумчивости, выговорил Ладыгин. — Мало уметь усиливать сигнал. Нужно же еще будет как-то его передавать. Колебать воздух посредством электрического сигнала.

— Ну это-то, милейший, совсем просто, — улыбнулся. — Сейчас же начертаю вам новые каракули.

Только тот, кто в юности собаку съел на добыче магнитов из динамиков, знает их устройство назубок. Нарисовал. Стрелочками показал, где что. Даже пространственную раму, на которой держится картонная мембрана, изобразил. Я, конечно, не художник. Но тот, кто в студенческую пору начертит пару курсовых, способен все что угодно узнаваемо изобразить.

И вообще. Я вице-канцлер империи. Я так вижу!

— Это тоже здравый смысл подсказал? — немного саркастично процедил Яблочков.

— Естественно, — криво усмехнулся я. — Очень рекомендую им почаще пользоваться. Очень, знаете ли, полезно. И для мозга — тоже.

— Что значит, «для мозга»? — пыхнул раздражением изобретатель. Я что-то уже сомневаться начал, что этот «человек из учебника» в состоянии нечто полезное изобрести. Слишком уж он… душный. Ученые вообще все не от мира сего. Взять того же Жуковского, перепроверяющего все по три раза. Даже таблицу умножения, едрешкин корень! Или хулигана Можайского. А Барановский мой? Создатель современнейшего артиллерийского вооружении. Из него же идеи, как вода из сита сыплются. Знай только подбирай, да реализуй. И все они — горят! Пышут энтузиазмом. Готовы голыми руками горы по-сворачивать.

А эти трое — как снулые рыбы. Не тяти, ни мамы. Сидели у меня, как на допросе в Гестапо. Будто бы я их к чему-то принуждал.

— Нет, — решился я. — Это для вас будет уже слишком. У меня есть опытовая лаборатория при заводе Сименсов. К ним обращусь. Доведите до ума лампочку, и все на этом.

— Но, вы задали интереснейшую инженерную задачу… — начал что-то лепетать Ладыгин.

— До встречи, господа, — перебил я того. — Более вас не задерживаю.

Троица почти синхронно поднялась с места, и более не сказав ни слова, покинула мой кабинет. А я вздохнул полной грудью. Будто бы, с их уходом, даже воздуха в помещении стало больше.

И была у меня уверенность, что если я кого из этих троих и увижу вновь, так это Чиколева. Мне показалось, но он больше всего был заинтересован в каракульных чертежах. Может он и не гений, но мне, для реализации этих простейших вещей, семи пядей во лбу и не требовалось. Крепкий, грамотный инженер — да. Капризная институтка, мнящая себя величайшим ученым тысячелетия — нет.