Конечно, написать что-либо исторически достоверное, пусть даже в популярном жанре, невозможно без использования разного уровня нормативных документов. Их лексика, как правило, нудновата и суховата. Но информативность официальных материалов неоспорима. Дело в том, что важны не только реальные сведения об изменении тех или иных черт повседневности, но и намерения власти, ее представления о том, «что хорошо, а что плохо» для жизни рядового человека. В тексте книги, конечно же, будут цитаты из партийно-правительских решений. А для ознакомления с особенностями официального языка эпохи оттепели и разнообразными властными вариантами преобразований жилых пространств в 1950–1960-х годах, возможно, стоит посмотреть на полные тексты партийно-государственных документов. Некоторые из них, в частности текст Третьей программы КПСС (1961), сегодня можно читать как произведение фантастического жанра. Но в целом знакомство с такими источниками довольно трудоемкий процесс. И тем не менее скучные постановления и решения – это своеобразные вехи, маркирующие начало, кульминацию и конец хрущевской жилищной реформы. Именно поэтому в тексте, посвященном строительству массового жилья, указаны точные даты появления тех или иных нормативных и делопроизводственных документов.

И все же реальную живость научно-популярному тексту, к тому же историко-антропологическому, конечно, придают нарративные материалы. В источниках личного происхождения, как правило, лучше отражены детали быта и разнообразные эмоции. Эти качества во многом присущи и произведениям художественной литературы, написанным во время или сразу после тех или иных исторических событий. Историки давно и многократно обсуждали ценность литературного нарратива для реконструкции прошлого. Лев Гумилев в 1972 году в статье со знаковым названием «Может ли произведение изящной литературы быть историческим источником?» писал: «Каждое великое и даже малое произведение литературы может быть историческим источником… как факт, знаменующий идеи и мотивы эпохи…» В тексте научно-популярной книги о «хрущевке» читатель часто будет видеть отсылки к художественной литературе. Это произведения «подцензурных» советских литераторов, известных и ныне читающей публике: Василия Аксенова, Натальи Баранской, Андрея Битова, Даниила Гранина, Виктора Драгунского, Веры Пановой, Анатолия Рыбакова. Но есть и сегодня практически забытые имена: Александр Андреев, Иван Шамякин, Иван Шевцов. Возможно, это отчасти заслуженно. Шевцов, например, автор ряда просталинских, ксенофобских и даже антисемитских произведений. И они, конечно, интересны лишь как исторический факт. Что, казалось бы, может роднить этих литературных антиподов? Ответ прост – наличие внешне второстепенной, но потому и достаточно достоверной информации о бытовых реалиях жизни в СССР в годы оттепели. На страницах очерков о «хрущевке» можно встретить много цитат из поэтических произведений, написанных в 1950–1960-х годах или носящих характер стихотворных мемуаров. Примером последнего «нарратива» можно считать «Плач по коммунальной квартире» (1983) Евгения Евтушенко. Чуть позже Луиза Хмельницкая написала музыку, и появился романс, который иногда исполняют и сегодня. В эпоху оттепели стихи были нравственным ориентиром и образом мысли для многих людей. И строки Евтушенко из стихотворения «Медленная любовь» именно об этом:

В книге используются и произведения иностранных авторов – немецких, французских, английских и итальянских прозаиков: Генриха Бёлля, Франсуазы Саган, Эльзы Триоле, Джона Брейна, Дачии Мараини. Этот литературный нарратив дополняет картину жизни европейцев в типовом жилье, составленную на основе научных публикаций. Особую ценность представляет роман Триоле «Розы в кредит» (1959) – образец французской художественной прозы, что важно для повествования о феномене массового жилищного строительства. Ведь в СССР первоначально возводились дома по технологии, пришедшей из Франции. Книга по праву считается одним из первых произведений французской литературы, где освещалась тема общества потребления. Творчество Триоле, как признавали французские литературные критики, всегда опиралось «на реальность». Но описание, казалось бы, серой будничности не мешало демонстрации серьезных социальных проблем, в данном случае – казусов всеобщего благополучия. С точки зрения историка, особую ценность представляет указание на даты событий, происходящих в романе, – 1952–1953 годы. Это повышает достоверность литературно-художественной информации.

И последний по месту, но не по значению комментарий по поводу источников для научно-популярной книги о «хрущевках». Хочется, чтобы читатели очерков прониклись атмосферой юмора, царившей вокруг первых опытов индивидуального жилья в СССР. Существует старый и беспроигрышный способ развеселить компанию или своего читателя – рассказать хороший анекдот или использовать его в тексте. Однако в «большой исторической науке» это считается дурным тоном, и вообще, чем скучнее текст, тем он ученее. На самом деле дурновкусие скорее в том, что авторы научных фолиантов не относятся к своим безаппеляционным выводам с должной самоиронией. А ведь способность слегка пошутить над содеянным можно считать одним из признаков таланта.

В советском культурно-бытовом пространстве эпоха расцвета «научно-юмористического» подхода к явлениям природы и общества – 1960–1970-е годы. В это время в СССР появилась книга «Физики шутят», составленная учеными города Обнинска, центра ядерной физики и атомной энергетики, метеорологии, радиологии, радиационной химии и геофизики. Вдохновителем издания стал известный физик-теоретик Валентин Турчин. В 1968 году издали еще один сборник под названием «Физики продолжают шутить». А потом пришло время брежневского застоя, острить в публичной сфере на тему науки физики перестали.

В оттепельные годы позволяли себе пошутить и представители гуманитарных наук. В 1966 году в стенгазете Института философии Академии наук СССР в связи с очередными выборами академиков появилась рубрика «Выберем кого надо». Современники вспоминали: «В академики был выставлен Митрофан Лукич Полупортянцев – обобщенный образ номенклатурного философа, созданный по образцу Козьмы Пруткова, но насыщенный новым комедийным смыслом. Это был продукт коллективного творчества талантливых сотрудников Института…» В стенгазете публиковались и «труды» большого ученого Полупортянцева. Тогда, в 1960-х, особенно одиозным казался хвалебный отзыв на кандидатскую диссертацию «О дальнейшем преодолении существенных различий между мужчиной и женщиной» некоего Б. Б. Балаболкина. Ныне, в 20-х годах XXI века, шутить над такими изысканиями небезопасно. Могут и обвинить в нетолерантности. Но тогда, в оттепельные времена, это казалось смешным многим – и даже историкам. Они тоже иногда ерничали над объектами исследования и методическими приемами своей науки. Самый блестящий пример – небольшая книжка с эпатирующим названием «Восстановление ума по черепу». Выступивший под псевдонимом Д. Аль профессор Даниил Альшиц издал в 1996 году текст капустника, посвященного 25-летию воссоздания в Санкт-Петербургском (тогда Ленинградском) государственном университете исторического факультета. Сам перформанс имел место в 1959 году.

Время хрущевских реформ осталось в памяти потомков благодаря огромному количеству анекдотов. Удивительные артефакты смеховой культуры чрезвычайно ценны для реконструкции советского прошлого. Об этом блестяще написал в статье «Анекдот. Опыт социологического анализа», опубликованной во втором номере журнала «Новый Леф» за 1927 год, Виктор Перцов, позднее известный советский литературовед и критик: