СЕДРИК. Я не забыл купить воск для усов? Мне-то нравятся большие, крупные женщины. Но Имогена из тех, в кого можно влюбиться. Она считает, что я выгляжу очень мужественно в брюках для гольфа. Это брюки для гольфа? Я забыл, что такое брюки для гольфа. Как странно. Это ворон? Есть здесь вороны? У моего друга Блимпи был ручной ворон. Задохнулся до смерти, проглотив стеклянный глаз. Не ворон. Блимпи. Или это был майский жук? Скорее всего, шмель.

ВИЛЛИ. Хотел бы я увидеть, как взрывается топливный бак и отжигает ему конец.

СЕДРИК. Это сидение давит мне на кокушки. И от этого оживает Веселый Роджер. Интересно, она это видит? Они смотрят, когда думают, что мы заняты чем-то иным. Она не может не думать обо мне.

ИМОГЕНА. Боюсь, оставила Гераклита в садовой беседке. Я покормила моего маленького Пити? Почему в последнее время я такая рассеянная? Становлюсь хуже Бронуин. В голове какая-то круговерть. Во вторник я наступила на черепаху викария. Мне так недостает бедного Эдварда. Нет. Не должна думать об этом. Какое счастье, что Седрик так глуп.

ВИЛЛИ. Хочется знать, она когда-нибудь думает обо мне?

ИМОГЕНА. Я бы хотела выйти за Ницше, не будь он безумен и мертв, и если бы он пообещал сбрить эти отвратительные усы. Как я ненавижу усы Седрика. У Эдварда лицо было гладкое, как яйцо. Нет, прочь эти мысли.

БРОНУИН. В последнее время я так странно себя чувствую, словно мяукающие котята сосут мою грудь. А прошлой ночью мне приснилось, что меня уносить огромный гусь. Я могу полюбить огромного гуся?

ВИЛЛИ. И вторая, эта Бронуин. Однажды ночью я видел, как она во сне ходила голой по турецкому ковру. Если бы это увидел викарий, у него глаза вылезли бы из орбит.

БРОНУИН. В другую ночь я проснулась в гостиной, совершенно голая. Все тело покалывало. И пальцы были в чем-то липком.

ЧАРЛЬЗ. Это просто стыд, как она играет со мной. Она играет со мной, словно я – кролик.

БРОНУИН. Я вроде бы играла на пианино голой и заснула. Странное дело, потому что не играю я на пианино. Эдвард играл слишком хорошо. Заглушал нас всех венгерскими упражнениями для пальцев.

ИМОГЕНА. Не знаю, что мне теперь делать, после смерти Эдварда. Я больше не получаю никакого удовольствия от пения йодлем и составления хайку во второй половине дня, чем мы обычно занимались, или от перевода разговоров голубей.

СЕДРИК. Голуби гнездятся на мельнице. Я обожаю голубей. Так приятно ощущать, как бьются их маленькие сердечки, прежде чем сворачиваешь им шею. У Имогены такая тонкая, красивая шея.

БРОНУИН. Если бы мы оставили в гостиной тромбон, я могла бы сыграть на нем во сне. Но почему мне потребовалось раздеться догола? Я могла простудиться.

СЕДРИК. В тот раз в Брикстоне была такая аппетитная толстая шлюха.

ИМОГЕНА. Седрик говорит, что я талантливая пианистка, но слух у него, как у чучела совы. Эдвард так играл этюды, что внутри у меня все трепетало.

СЕДРИК. Мне нравится, когда они издают звуки. Любые звуки.

ЧАРЛЬЗ. Я до сих пор вижу лицо Эдварда, или то, что от него осталось.

СЕДРИК. Иногда мне снится, что автомобиль выходит из-под контроля. Мы отталкиваемся от зеленой изгороди, съезжаем в кювет и переворачиваемся. И она лежат, в платье, задранном выше колен, струйка крови змеится из ее рта. Я подползаю, сую голову между ее бедер, вставляю мои усы…

БРОНУИН. Не знаю, что было на моих пальцах. Может, воск для усов.

ИМОГЕНА. Возможно, мне следует отдаться Бернарду Шоу. Я чуть не получила оргазм, читая как-то днем «Квинтэссенцию ибсенизма», пока Чарльз и Бронуин молотили по воланам. Думаю, это были воланы.

ВИЛЛИ. Я мог забраться по шпалере для вьюнов и залезть в ее распахнутое окно.

БРОНУИН. У меня возникало странное чувство, будто кто-то наблюдал за мной, пока я принимала ванну. С другой стороны окна, заглядывая в него. Неужели этот парень?

СЕДРИК. И что тут делает этот парень, постоянно что-то высматривает. Что именно? Придется устроить ему небольшую взбучку, чтобы поставить на место. Может, сегодня будем есть тушеную зайчатину.

БРОНУИН. Может, сегодня что-то произойдет? Но я сомневаюсь. Летом в лесу так много смертей. Когда умер отец…

ЧАРЛЬЗ. Внимание. Всем приготовиться. Скажите «чи-и-из».

БРОНУИН. Чи-и-из.

(Вспышка. Затемнение. Потом, из темноты).

СЕДРИК. Э-э-э… Какой сыр?

(Поют птицы. Свет падает на БРОНУИН и ИМОГЕНУ, которые сидят в садовой беседке. ИМОГЕНА снимает шляпу).

БРОНУИН. Этот парень опять наблюдает за тобой.

ИМОГЕНА. Знаю, что наблюдает.

БРОНУИН. Тебе не тревожит, что он так таращится на тебя.

ИМОГЕНА. Мне нравится, что он не сводит с меня глаз. Седрик очень ревнует. Я вижу, что ему хочется убить Вилли, когда тот оказывается неподалеку. Я нахожу это таким возбуждающим подтверждением теории Дарвина. А кроме того, Чарльз все время смотрит на тебя.

БРОНУИН. Какой Чарльз?

ИМОГЕНА. Чарльз отчаянно влюблен в тебя. Или ты не знаешь?

БРОНУИН. Склонна думать, Чарльз не из тех, кто способен на что-то отчаянное.

ИМОГЕНА. Ты его недооцениваешь. В Чарльзе больше страсти, чем кто-либо себя представляет. Я думаю, он такой эротичный.

БРОНУИН. Ты находишь Чарльза эротичным?

ИМОГЕНА. Очень даже.

БРОНУИН. Что ж, я должна сказать об этом Седрику.

ИМОГЕНА. Хорошо. Я люблю сложности. Любая пьеса без них скучна. И любовная жизнь тоже. Я решила пожертвовать свою шляпу на благо человечества. Отдам той косоглазой женщине, которая продает свиней. А может, брошу за беседку, чтобы мыши в ней поселились. Плиния поглотила лава на берегу, когда гибли Помпеи. Бедные души. Навечно застыли во времени, как жена Лота.

БРОНУИН. У меня точно такое же ощущение. Эти длинные летние дни тянутся вечно. И хочется, чтобы они тянулись вечно, но с другой стороны, это так раздражает. Все жужжит, и совокупляется, и умирает в лесу вокруг тебя, на расстоянии вытянутой руки, а ты ждешь и ждешь, чтобы что-то случилось, а когда случается, ты в ужасе, ничего не соображаешь, и тебя вдруг охватывает всесокрушающая ностальгия по прежним временам, когда ничего не случалось вовсе, хотя на самом деле времена эти были такие скучные, что просто сводили с ума.

ИМОГЕНА. Я так скучаю по Эдварду. Ты скучаешь по Эдварду?

БРОНУИН. Скучать по мертвым бессмысленно. И тщетно. Я думаю, по ночам кто-то бродит по дому.

ИМОГЕНА. Бродит по дому? Правда? Это ты?

БРОНУИН. Вполне возможно? И что делал Плиний Старший, когда его поглотила лава? Совокуплялся с рабыней?

ИМОГЕНА. Я уверена, он все время писал.

БРОНУИН. Еще одно тщетное занятие. Как моя жизнь. Хочешь поплавать голышом в пруду?

ИМОГЕНА. Господи, нет.

БРОНУИН. Тогда мне не остается ничего другого, как продолжать мучать Чарльза.

ИМОГЕНА. Пожалуйста, Бронуин, не будь с ним жестока. Он такой невинный.

БРОНУИН. Насчет этого мы с тобой позаботимся, так?

(Уходит).

ИМОГЕНА. Бедный Чарльз. У него нет ни единого шанса. Как у кролика в загоне для волков.

(Свет в садовой беседке гаснет. Каркают вороны).

(БРОНУИН идет к ЧАРЛЬЗУ, который читает Эдварда Лира, сидя на каменной скамье у солнечных часов).

БРОНУИН. Что читаем?

ЧАРЛЬЗ. Лира.

БРОНУИН. «Короля Лира»?

ЧАРЛЬЗ. Эдварда Лира.

БРОНУИН. Ах. Бессмыслица. Чепуха. Тебе подходит. Здесь мы не созданы для трагедии. Кстати, ты знаешь, что сын садовника заглядывается на Имогену?

ЧАРЛЬЗ. Почему ты так его называешь? Его имя Вилли. Ты знаешь его с детства.

БРОНУИН. Я предпочитаю сохранять некоторые социальные градации, чтобы потом, когда я их нарушаю, возникал эффект разорвавшейся бомбы. Но, разумеется, ты не одобряешь. Никогда не одобрял. Ты совсем, как мой отец.