Следует подчеркнуть, что все эти механизмы регулируются устойчивыми наборами формальных и/или неформальных правил. Если эти правила реально соблюдаются всеми политическими акторами, и прежде всего – верховным лидером режима, то такой режим в политической науке принято называть институционализированным. Конечно, достижимые уровни институционализации различаются в зависимости от основных характеристик режимов. Скажем, военные режимы, как правило, менее институционализированы, чем монархии и партийные режимы. Это давно признано в литературе. Замечу также, что классификация институционализированных автократий, представленная выше, не претендует на теоретически исчерпывающий характер. Есть несколько современных автократий, таких как исламский режим Ирана, которые в нее не вполне вписываются, а исторические случаи такого рода можно найти в изобилии. Но оставим историю историкам.
Страны, которые можно с полной уверенностью, без всяких оговорок, отнести к охарактеризованным выше трем типам, в современном мире сравнительно немногочисленны. Абсолютные монархии – это несколько стран Аравийского полуострова, Эсватини в Африке и Бруней в Азии. Число военных режимов еще десять лет назад было ничтожным. Сейчас, главным образом за счет Африки, их стало больше, но все равно не больше дюжины. Партийная власть остается безраздельной в пяти странах, где сохраняются коммунистические режимы (Вьетнам, Китай, Куба, Лаос и Северная Корея), и еще кое-где (например, в Эритрее). Общее число таких «чистых случаев», по каким бы относительно строгим критериям их ни идентифицировали, не превысит и трех десятков. Однако авторитарные режимы существуют ныне в большинстве стран и территорий мира. Значит, надо уточнить классификацию.
Для начала вернемся к тем категориям, которые пока оставались на периферии моего внимания. Каждое из этих упущений указывает на проблему, и эти проблемы должны решаться систематически. Одна из них касается тех авторитарных режимов, которые демонстрируют настолько сложные сочетания характеристик, что однозначно отнести их к какому-то одному типу очень сложно. Например, Таиланд является монархией, потому что монарх с помощью своего тайного совета обычно преобладает над другими политическими акторами в системе, которую иногда называют «королевской гегемонией». В то же время постоянное вовлечение военных в политику позволяет отнести некоторые из недавних политических режимов Таиланда к категории военных режимов.
Такие случаи встречаются не слишком часто, но не являются и исключительно редкими. Наташа Эзроу и Эрика Франц предлагают применять к ним термин «гибридные режимы» в качестве остаточной категории, что представляется мне вполне оправданным подходом. В связи с этим отмечу, что в научной литературе и в аналитических текстах «гибридными» иногда называли режимы, гипотетически занимающие промежуточное положение между демократией и авторитаризмом. Однако ныне такое словоупотребление признано неправомерным и почти не встречается. Грань между демократией и авторитаризмом проводится по настолько четкому теоретическому основанию, что количество случаев, которые было бы затруднительно отнести к одной из этих двух категорий, ничтожно мало. Поэтому нет нужды в остаточной категории, которая применялась бы к подобным наблюдениям.
Более важный вопрос напрямую связан с другой категорией, рассмотрение которой было до сих пор отложено, – персоналистскими режимами. Эмпирическая значимость этой категории неоспорима, но теоретический статус сомнителен, что объясняет, почему Аксель Хадениус и Ян Теорелл вообще не включают ее в свою классификацию. Действительно, почти любой реальный политический режим, не исключая демократических, включает в себя значительную степень личной власти. Эта характеристика современной политики не только сохраняется, но и становится все более заметной с течением времени. Разумеется, особенно широко персонализм распространен среди авторитарных режимов.
С этой точки зрения включение категории персоналистских режимов в общую классификацию, особенно когда предполагается и возможность гибридных режимов, позволяет классифицировать почти все авторитарные режимы как случаи гибридизации между персоналистским типом с одной стороны и по крайней мере одним из трех типов со специфическими способами институционализации – с другой. Конечно, это сделало бы классификацию бессмысленной.
Аналогичная проблема может быть выявлена и в отношении другой категории, имеющей высокую эмпирическую значимость. Электоральный авторитаризм условно определяется как политический режим, который, оставаясь диктаторским в основных моделях распределения и воспроизводства власти, в то же время допускает определенные институты, обычно связанные с демократией, такие как частично конкурентные выборы, законодательные органы и политические партии. Это самая быстрорастущая разновидность диктаторского правления в современном мире, но явление – отнюдь не новое.
Например, во Франции после революции 1848 года было введено всеобщее избирательное право для мужчин – это был один из первых примеров такого рода в Европе. Наполеон III, уже будучи императором, был вынужден править, опираясь на избранный всеобщим (мужским) голосованием парламент. Но на выборах этого парламента существовали жесткие ограничения при выдвижении кандидатов. В каждом округе баллотировались два кандидата: проправительственный, за которым стояла вся мощь государственных ресурсов, и представитель оппозиции. Этот второй кандидат по условиям игры был почти всегда обречен на поражение – но даже при этом он должен был ясно заявлять о своей лояльности императору, какое-то время даже под присягой.
Однако электоральные авторитарные режимы, как правило, отсутствуют в общепринятых классификациях. Причины такого упущения достаточно ясны. С одной стороны, каждый из основных режимов со специфическими способами институционализации, будь то монархия, партийный режим или военный режим, может включать электоральный компонент в том смысле, что проводятся выборы и существуют парламенты. Во многих случаях разрешены и допускаются к выборам оппозиционные политические партии, даже если они подвергаются ограничениям и/или фактически подконтрольны властям. С другой стороны, исключение электоральных авторитарных режимов из основных классификаций вполне оправданно, если учесть, что у этих режимов есть свои способы институционализации, определяющие механизмы приобретения и передачи власти, в то время как выборы не исполняют эту роль по определению.
Согласно современным исследованиям, выборы выполняют ряд функций, которые важны для поддержания диктаторского правления. Выборы помогают разрешать внутрирежимные конфликты, которые в противном случае имели бы дестабилизирующие последствия, тем самым играя центральную роль в стратегиях выживания автократов. В частности, выборы служат противовесом военным или иным фракциям внутри силовых структур, которые могут представлять экзистенциальную угрозу для действующей власти. В большей степени, чем опросы общественного мнения, выборы полезны для сбора информации о политических настроениях населения. Однако передача власти в этот список не входит. Власть переходит из рук в руки иными способами.
Кроме того, выборы способствуют разделению власти и кооптации тех групп внутри правящего класса, которые потенциально или фактически могут претендовать на перехват власти, что смягчает угрозы автократиям и увеличивает их долговечность. При этом происходит включение потенциально опасных оппозиционных политиков в структуру государственного управления, чтобы они не замышляли заговоры с целью свержения вождя, а довольствовались отведенным им местом. Это место не обеспечивает полноты власти, которая монополизирована правящей группой, но позволяет высказываться публично, играть роль «оппозиции его величества». Многие оппозиционные политики удовлетворяются такой ролью.
Следует отметить, что даже этот неполный перечень функций, которые можно приписать авторитарным выборам, не вполне применим ко всем случаям диктаторского правления. Некоторые из исторических и современных авторитарных режимов широко использовали выборы, но во многих других случаях выборы не были для автократов особенно важными или полезными. Они играли определенную роль только как арена проправительственной политической мобилизации. Такие режимы имитируют выборы, а не используют их для выживания у власти. В частности, это характерно для персоналистских режимов. Такие режимы могут также имитировать авторитарные институты других типов. Например, недавнему росту электорального авторитаризма предшествовало широкое распространение режимов, которые имитировали, иногда очень тщательно, институциональный порядок партийных режимов, в основном коммунистического типа, оставаясь при этом персоналистскими диктатурами.
