– Я голоден, – объявил он своим обычным голосом.
Горгидас подскочил к нему, как волк к козленку, и быстро сорвал с раны повязку. То, что он увидел, настолько потрясло его, что он не мог вымолвить ни слова. Рана исчезла, а вместо нее на животе солдата белел шрам. На вид этому шраму можно было дать четыре-пять лет, никак не меньше.
– Я голоден, – повторил легионер.
– Помолчи, – сказал Горгидас. Он был сердит, но не на амуниция, а на весь мир. То, что он только что увидел, разрушило его рационалистическое, иногда немного циничное мировоззрение. Колдовство, магия помогли там, где его талант медика оказался бессилен – это привело его в ярость, он был поражен, он был восхищен до такой степени, что боялся признаться в этом даже себе самому. Но он пробыл среди римлян достаточно долго, чтобы научиться не осуждать победителей. Поэтому он схватил жреца за руку и потащил к следующему раненому – у того было пробито стрелой легкое. Видессианин снова надавил рукой на грудь больного. И снова Марк и его товарищи ощутили «заживляющий поток», переходящий от жреца к римлянину, хотя на этот раз лечение длилось гораздо дольше, чем в первом случае. И снова солдат вскочил и удивленно огляделся вокруг. Когда Горгидас осмотрел рану, все было точно так же, как и у Муниция: большой шрам, но рана полностью зажила.
Горгидас хлопнул себя ладонью по лбу в отчаянии:
– Клянусь Асклепием, я должен научиться этому!
Он был так возбужден, что, казалось, готов был применить к жрецу самые изощренные пытки, лишь бы вырвать у него тайну. Впрочем, он тут же взял себя в руки и подвел его к следующему солдату. На этот раз жрец попытался уйти.
– Но он же умирает, черт бы тебя побрал! – крикнул Горгидас. Он говорил по-гречески, показывая рукой на солдата, и жрец понял его. Он вздохнул, пожал плечами и склонился над легионером. Но едва жрец протянул руку к ране, как его вдруг стала бить мелкая дрожь, точно в лихорадке. Марк почувствовал, что магия уже действует, но, не успев закончить свою работу, жрец упал навзничь. Он потерял сознание.
– Проклятие, – взвыл Горгидас. Он подбежал к другому жрецу в голубой тунике и, не обращая внимания на протесты служек, поволок его к раненым. Но жрец только пожал плечами и с сожалением развел руками. Горгидас понял, что этот жрец исцелять не умеет. Он выругался и в отчаянии топнул ногой. Гай Филипп схватил его своими ручищами.
– Ты что, с ума сошел? Он вылечил двух обреченных людей. Будь же благодарен хотя бы за это – посмотри на бедного жреца. Помощи от него сегодня как от пустого кувшина.
– Двоих? – Горгидас сделал тщетную попытку вырваться из железных клещей ветерана. – Я всех их хочу спасти!
– И я тоже. Я тоже. Они хорошие ребята и заслуживают лучшей участи. Но ты убьешь этого целителя, если заставишь его продолжать работу. А уж тогда он не сможет больше спасти никого.
– Некоторые из них умрут уже сегодня, – ответил Горгидас, немного успокоившись. Как всегда, в словах центуриона была правда – пусть жестокая и горькая.
Гай Филипп ушел отдать приказание легионерам – пора было ставить лагерь на ночь. Марк и Горгидас остались ждать, пока жрец придет в себя. Через несколько минут он очнулся и неуверенно поднялся на ноги. Трибун низко поклонился ему – гораздо ниже, чем Ворцезу. Это было справедливо. Сегодня жрец сделал для римлян куда больше, чем Ворцез.
В этот вечер Скавр собрал для совета несколько своих офицеров, чтобы договориться о том, что им делать дальше. Подумав немного, он позвал Гая Филиппа, Горгидаса, Квинта Глабрио, Юлия Блезуса и Адиатуна-иберийца. Когда же в его палатку ввалился Виридовикс, он решил и ему дать возможность присутствовать на совете – в конце концов Марку пригодится сейчас любая идея, любое мнение. В Галлии, когда за его спиной стояла могучая Римская республика, он принял бы решение сам, единолично, и передал бы его по команде. А сейчас – не теряет ли он свой авторитет, советуясь с подчиненными? Пожалуй, нет, ситуация слишком далека от привычной военной обстановки, когда все можно было разрешить одним приказом. Римляне были республиканцы – и большее число голосов могло перевесить один голос командира.
Блезус заговорил:
– Мне кажется, командир, что нас нанимают на службу королю-варвару. Но разве мы какие-нибудь парфяне?
Гай Филипп пробормотал что-то в знак согласия. Виридовикс был с ним заодно – по его мнению, римляне следовали приказам своих командиров слишком уж слепо. Галл и старший центурион с недоумением переглянулись. Им совсем не по душе было неожиданно для самих себя оказаться единомышленниками. Марк усмехнулся.
– Вы заметили, с каким видом местный начальник смотрел на нас? – сказал Квинт Глабрио. – Для него варварами были мы.
– Я тоже обратил на это внимание, и мне это отнюдь не понравилось, – сказал Скавр.
– Они, возможно, и правы, – подал голос Горгидас. – И Секст Муниций сказал бы то же самое. Вчера он стоял одной ногой в могиле, а сегодня преспокойно стирает свои тряпки возле палатки. Кем бы эти видессиане ни были, они знают многое, чего не знаем мы.
– Гай Филипп и я тоже заметили это, – сказал Марк и добавил несколько слов о стременах и подковах лошади Зимискеса. Глабрио кивнул – он тоже это отметил. Виридовикс заявил, что и он не упустил этих деталей, ведь он всегда внимательно следит за всем, что имеет отношение к войне. Блезус и Адиатун выглядели удивленными.
– Самое важное – понять, что случится с нами, если мы не присоединимся к видессианам, – сказал Квинт Глабрио.
«Младший центурион обладает даром доходить сразу до сути дела», – подумал Марк.
– Мы не можем оставаться солдатами и быть не у дел в чужой стране, – проговорил Гай Филипп неуверенно. – Я слишком стар, чтобы заняться грабежами, а это самое лучшее, на что нам можно рассчитывать в таком случае. Нас не так много, чтобы что-нибудь здесь завоевать.
– А если мы разоружимся, нас съедят живьем, превратят в рабов или… Что там они делают с чужеземцами?.. – спросил Марк. – Когда мы вместе – мы сила, но поодиночке каждый из нас здесь ничто.
С того момента, как они встретили Зимискеса, трибун и сам пытался найти лучший выход, чем стать наемником, но не нашел его. Он надеялся на то, что у других возникнут какие-то идеи, но похоже, что этот выход действительно был единственным.
– Нам повезло, что видессиане нуждаются в солдатах, – заметил Адиатун. – Иначе они бы уже охотились за нами.
Адиатун-ибериец, иностранец на службе римского легиона, давно чувствовал себя наемником. Он не мог рассчитывать на римское гражданство до ухода в отставку. Возможно, поэтому его не слишком печалила мысль о службе Видессосу.
– И скорее всего, мы навряд ли узнаем, где Рим, – подытожил Гай Филипп. Все кивнули, и на их лицах было куда меньше надежды, чем несколько дней назад.
Чужие звезды в ночном небе снова и снова напоминали Скавру, как далеко от дома находятся его легионеры. Целительная магия видессианского жреца нанесла ему еще больший удар – так же как и Горгидас, трибун знал, что ни один римлянин, ни один грек не мог сравниться с этим жрецом.
Гай Филипп был последним, кто покинул палатку Скавра. Он отдал трибуну почетный салют, как на параде.
– Привыкай, – сказал он, крякнув при виде замешательства Марка. – В конце концов, ты – наш Цезарь.
Оторопев поначалу, Марк расхохотался. Но когда он лег в постель, то неожиданно понял, что старший центурион был прав. Если уж на то пошло, Гай Филипп даже преуменьшил то, что с ним произошло. Даже Цезарь никогда не командовал всеми римлянами. Мысль эта была неожиданной, и он не мог заснуть полночи.
Спустя два дня возле городских ворот образовался временный рынок. Товары и продукты были хорошими, а цена, которую просили за них местные жители, – приемлемой. Марк с облегчением думал о том, что большинство его солдат, перед тем как выйти в опасный поход, оставили почти все свои деньги у банкиров легиона. Это было тем более важно, что официально римляне еще не числились на службе Видессоса. Ворцез заявил, что дело уладится очень скоро. Он послал гонца на юг, в столицу, с донесением о прибытии римлян. Скавр заметил, что Проклос Мазалон исчез из города одновременно с гонцами Ворцеза. Из осторожности он не стал говорить об этом Зимискесу, который остался с легионом как своего рода неофициальный ординарец, несмотря на явное неодобрение Ворцеза. И тут были интриги и борьба за власть.
