– Ну, как, – спрашивала она, – нашёл что-нибудь новенькое?

– Да, – радостно кивал головой Николас. – Я нашёл рассказ о редчайших северных розах, которые цветут так долго, что их нередко накрывает снег, однако они не вянут, а продолжают алеть сквозь него, точно закатное солнце и пахнуть летом. А в другом месте, я вычитал, как один хитрый китаец много лет закалял ледяной водой семена лилий, так что, в конце концов, те совершенно перестали бояться холода и цвели даже в стужу. Одна беда, и северные розы и китайские лилии вырастали летом и успевали окрепнуть до наступления холодов. Но никому ещё не удавалось вырастить цветы прямо на снегу, под полярным сиянием, когда даже человеческое дыхание застывает в воздухе и превращается в лёд… Никому… Ах, Ильга, Ильга, порой мне кажется, что я никогда уже не увижу цветущих в снегах цветов… Никогда…

– Не отчаивайся, папочка, – утешала его дочь. – Я знаю, у тебя всё получится. Вспомни, как ты разбил свои первые часы, что принес тебе в ремонт мясник? Они разлетелись в дребезги, и тебе пришлось отдать ему свои собственные, которыми ты так дорожил, но теперь, посмотри – каждый в округе знает, что ты лучший часовой мастер, а мясник стал твоим лучшим другом!

– Что правда, то правда, – засмеялся Николас. – Хорошо помню, как у меня затряслись руки, когда он отдал мне те первые часы. Немудрено, что я уронил их! Но это послужило мне хорошим уроком. С той поры, ни одна даже самая малюсенькая шестерёнка больше не выскользнула из моих ладоней, хотя через мои руки прошли тысячи часов.

– Я знаю, папочка, – сказала Ильга. – И с цветами у тебя тоже всё получится. Просто нужно ещё немного постараться. Кстати, как поживают те странные семена, что ты посадил на прошлой неделе, они взошли?

– Увы, Ильга, они замёрзли, – вздохнул Николас. – А ведь из них вырастают цветы, что живут высоко-высоко в горах, где частенько бывает очень холодно.

– Но не так как у нас, – улыбнулась Ильга.

– Да, – согласился часовщик. – Холоднее чем у нас бывает только на Северном полюсе.

Часовщик снова вздыхал, задувал ставшие ненужными свечи, и поднимался наверх, чтобы позавтракать и открыть свою мастерскую.

Вы можете спросить, откуда у старого часового мастера, всю жизнь прожившего среди бескрайних снегов и ледяных глыб, взялись такие странные мечты? Я вам отвечу. Однажды, когда Николас был ещё молод, а мать Ильги жива, к ним на постой попросился путник. Денег у него не было, но зато были кисти и краски, и он пообещал хозяевам расписать им гостиную в обмен на их гостеприимство. Николас всегда был добрым человеком и согласился, хотя его жена с неодобрением отнеслась к предложению нежданного гостя.

– Где это видано, что бы взрослые люди вместо того, чтобы работать, бродили точно нищие с полной сумкой красок и кистей, – бормотала она. – Не понимаю я таких людей.

– Но послушай, Хельва, мы же не можем оставить его на улице, в такой жуткий мороз, – отвечал Николас. – К тому же, я давно хотел, чтобы нашу гостиную украшали яркие картины. Я даже хотел попросить Трога Петерсена разрисовать её, но всё что он умеет, это делать вывески с окороками и бубликами для лавочников, да и те выходят такими кривыми, что все смеются.

– Конечно же, мы его накормим и обогреем, – продолжала ворчать жена. – Не хватает ещё, чтобы люди стали судачить, что мы не уважаем северных традиций и прогоняем странников со своего порога, когда за окном бушует вьюга. Но я просто не понимаю…

Она ещё долго обсуждали гостя, который, тем временем, уютно устроился у очага с тарелкой горячей похлёбки и жмурился на огонь как заправский кот. Он просидел так до глубокой ночи, почти не проронив слова, жадно впитывая в себя жар огня, а потом уснул.

– Надеюсь, он хотя бы одну стену покрасит, а не сбежит спозаранку, – сказала Хельва, засыпая. – Впрочем, так будет даже лучше… Не понимаю я таких людей…

Но художник не сбежал. Он встал чуть свет и начал трудится и не выпускал кисти из рук до самой темноты. Под его рукой тёмные стены дома оживали. На них зеленела трава, синели озёра, порхали птицы и играли странного вида звери, но больше всего там было цветов, – всех размеров и оттенков,– столь прекрасных и волшебных, что Хельва украдкой смахнула слезу.

Следующим утром художник покинул их дом, нарисовав на прощанье ещё один цветок, который не понравился Хельве, но заставил онеметь от восторга Николаса. Это был крупный, яркий, синий цветок, похожий на лотос, растущий прямо на снегу, и сияющий сквозь метель точно огромный сапфир.

– Чепуха какая-то, – буркнула Хельва. – Цветы не могут расти на снегу, это каждый знает. Ну что ему стоило просто нарисовать букет фиалок на берегу ручья? Нет, что не говори, а художники очень ненадёжные люди. Пойду ка я, пересчитаю наши серебряные ложки…

Но Николас не слушал жену. Он всматривался в картину снова и снова, ловя каждую деталь, каждый лёгкий штрих, каждую мелочь. Потом он схватил пальто, шапку и опрометью выскочил за дверь, отставив её открытой. Он догнал художника на другом конце города, по дороге к гавани.

– Постойте, уважаемый, постойте… – закричал задыхающийся Николас. – Постойте…

Художник повернулся и вытащил изо рта свою трубку.

– Постойте, – повторил часовщик, никак не в силах отдышаться. – Цветок… Тот цветок, что вы нарисовали последним… Ярко синий… Он… он существует?.. Вы его видели?..

Художник усмехнулся, и его голубые глаза засветились озорным огоньком.

– Он вам понравился?

– Я в восторге! – выдохнул Николас. – Но разве это возможно, чтобы такие чудесные цветы росли и цвели прямо посреди снега и льда? Они же замёрзнут!

– Это зимний цветок, – ответил художник. – Он очень редкий. Можно сказать единственный, в своём роде.

– И вы видели его? Правда, видели?

– Да, – ответил художник. – Я его видел. Я никогда не пишу того, чего не существует, хотя глупые люди часто меня в этом обвиняют.

– Давно вы его видели? И где? Где растут такие дивные цветы?

– Я видел его недавно, но не помню точно в каком месте, – ответил художник. – Вам стоит хорошенько потрудиться, чтобы найти его. Но мой вам совет, лучше всего самому вырастите зимний цветок. Так будет проще. Вам даже не придётся покидать стен своего родного дома. А теперь – прошу меня простить, мне никак нельзя опоздать на этот корабль.

Художник приподнял свою шапку и удалился, а Николас побрёл домой и с того дня не переставал думать о зимних цветах, видя их и во сне и наяву, когда разглядывал потемневший от времени рисунок странствующего художника.

Чего он только не предпринял, чтобы вырастить волшебные зимние цветы, однако, несмотря на упорный труд, все его усилия были тщетны. Всё чаще часовщику приходило на ум, что художник просто посмеялся над ним, и чудесный синий цветок был лишь плодом его воображения. В такие минуты Николасу становилось очень грустно, и он брал Василиска к себе на колени и гладил его, изливая ему свою скорбь. Василиск слушал внимательно, щуря жёлтые глаза, и мурлыкал в такт движению руки хозяина. У кота тоже были свои тайны, но он предпочитал держать их в секрете.

К примеру, Василиск знал, что раз в году, за три недели до Пасхи, на чердаке дома ночуют южные феи, которые держат свой путь к своим кузинам, феям севера, чтобы вместе отметить наступление нового года, который, по старинному обычаю, празднуется у всех древних существ весной. В ледяных пещерах Кольтуруса – старинного города, надёжно укрытого от человеческих глаз холодным морем и высокими, скалами – феи могли от души повеселиться, дружно спеть свои странные песни, сплясать причудливые танцы и вспомнить те далёкие времена, когда им не нужно было прятаться среди снегов от вездесущих людей.

«Часовщик всегда был добр ко мне, – подумал Василиск как-то раз. – Он никогда не ругал меня и не бил, и вдоволь кормил сметаной, если она была… Пожалуй, настало время отплатить ему за его заботу… До Пасхи осталось как раз три недели, а это значит, что сегодня ночью, когда все уснут, маленькие феи вновь спрячутся под нашей крышей, чтобы переждать холодную и тёмную ночь… Что ж, встречу ка я их и потолкую немного… Феи знают много разных чудес, быть может, они помогут и моему другу …»